Неточные совпадения
Вот он раз и дождался у дороги, версты три за
аулом; старик возвращался
из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, — это было
в сумерки, — он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали.
Только что затихло напряженное пение муэдзина, и
в чистом горном воздухе, пропитанном запахом кизячного дыма, отчетливо слышны были из-за мычания коров и блеяния овец, разбиравшихся по тесно, как соты, слепленным друг с другом саклям
аула, гортанные звуки спорящих мужских голосов и женские и детские голоса снизу от фонтана.
— Пять лет, — отвечал Ханефи на вопрос Лорис-Меликова. — Я
из одного
аула с ним. Мой отец убил его дядю, и они хотели убить меня, — сказал он, спокойно из-под сросшихся бровей глядя
в лицо Лорис-Меликова. — Тогда я попросил принять меня братом.
В эту самую ночь
из передовой крепости Воздвиженской,
в пятнадцати верстах от
аула,
в котором ночевал Хаджи-Мурат, вышли
из укрепления за Чахгиринские ворота три солдата с унтер-офицером.
Весь народ большого
аула Ведено стоял на улице и на крышах, встречая своего повелителя, и
в знак торжества также стрелял
из ружей и пистолетов.
После напряжения похода, не столько физического, сколько духовного, потому что Шамиль, несмотря на гласное признание своего похода победой, знал, что поход его был неудачен, что много
аулов чеченских сожжены и разорены, и переменчивый, легкомысленный народ, чеченцы, колеблются, и некоторые
из них, ближайшие к русским, уже готовы перейти к ним, — все это было тяжело, против этого надо было принять меры, но
в эту минуту Шамилю ничего не хотелось делать, ни о чем не хотелось думать.
По всему
аулу стелился едкий дым, и
в дыму этом шныряли солдаты, вытаскивая
из саклей, что находили, главное же — ловили и стреляли кур, которых не могли увезти горцы.
Тревога дана была везде, и не только все бывшие
в наличности казаки были посланы за бежавшими, но собраны были и все, каких можно было собрать, милиционеры
из мирных
аулов. Объявлено было тысячу рублей награды тому, кто привезет живого или мертвого Хаджи-Мурата. И через два часа после того, как Хаджи-Мурат с товарищами ускакали от казаков, больше двухсот человек конных скакали за приставом отыскивать и ловить бежавших.
Слов
в ней было мало, но вся прелесть ее заключалась
в печальном припеве: «Ай! дай, далалай!» Ерошка перевел слова песни: «Молодец погнал баранту
из аула в горы, русские пришли, зажгли
аул, всех мужчин перебили, всех баб
в плен побрали.
На турьей охоте с нами был горец, который обратил мое внимание: ну совсем Аммалат-бек
из романа Марлинского или лермонтовский Казбич. Или, скорее, смесь того и другого. Видно только, что среди горцев он особа важная — стрелок и джигит удивительный, шашка, кинжал и газыри
в золоте. На тамаши
в глухом горном
ауле, где была нам устроена охота, горцы на него смотрели с каким-то обожанием, держались почтительно и сами не начинали разговоров, и он больше молчал.
Конечно, все это я узнал много после, а
в то время смотрел, как три горца, проводники ишаков
из аула, где мы оставили лошадей, потрошили туров.
Я приехал
в Нальчик с женой и дочерью отдохнуть на лето, завел кунаков среди балкарских горцев и отправился с двумя
из них к ним
в гости,
в их почти недоступные
аулы.
Утих
аул; на солнце спят
У саклей псы сторожевые.
Младенцы смуглые, нагие
В свободной резвости шумят;
Их прадеды
в кругу сидят,
Из трубок дым виясь синеет.
Они безмолвно юных дев
Знакомый слушают припев,
И старцев сердце молодеет.
Батальон, с которым я шел
из крепости N, тоже был
в ауле. Капитан сидел на крыше сакли и пускал
из коротенькой трубочки струйки дыма самброталического табаку с таким равнодушным видом, что, когда я увидал его, я забыл, что я
в немирном
ауле, и мне показалось, что я
в нем совершенно дома.
Жил он не
в ауле, а приходил из-под горы.
Я узнаю кровь свою
в этом ребенке, — кровь прирожденных горцев
из лезгинского
аула Бестуди…
— Я не останусь
в долгу у тебя, княжна, — произнес со своей обычной тонкой усмешкой Керим, — и также назову себя, чтобы не слышать от слабой женщины, почти ребенка, упрека
в трусости: не простой барантач пред тобой, красавица. Я — Керим-Самит, бек-Джемал,
из аула Бестуди.
В открытую дверь видно, как Селим взнуздывает лошадь дедушки и грозит ей кулаком, чтобы стояла смирно. Ничего смешного, а мы заливаемся хохотом. Мальчик-пастух выгоняет стадо
из аула, щелкая арканом и поминутно протирая сонные глаза, — смотрим и давимся от смеха…
Я познакомилась с ней
в один
из прошлых приездов
в аул. Она не побоялась прибежать
в саклю дедушки Магомета, куда ей строго-настрого было запрещено ходить, так как дедушки были
в ссоре еще со дня побега
из аула моих родителей.
После Абдулы оглы-Радома, одного
из знатнейших молодых беков
аула, вышел юноша Селим, большой весельчак и отчаяннейший во всем Бестуди сорви-голова, насмешник и задира, которого недолюбливали за острый не
в меру язык.
— Говорили, что новенькая поступит особенная. Что у нее, у вас то есть, преромантическая судьба. Что родители ваши были лезгинами
из аула, что они бежали, крестились, потом погибли
в горах. Правда это?
— Я ничего не боюсь, — гордо произнесла девочка. — Нина бек-Израэл не знает, что такое страх… Я не хвалюсь, Керим, хвастливости не было еще
в роду нашем. Ты сам говоришь, что ты родом
из аула Бестуди. Значит, ты должен знать моего деда, старого Хаджи-Магомета…
Нельзя было не понять, что отец не желает видеть меня, и поездка
в аул Бестуди — своего рода ссылка. Мне стало больно и совестно. Однако я давно мечтала — вырваться
из дому… Кто смог бы отказаться от соблазнительной, полной прелести поездки
в родной
аул, где мою мать знали ребенком, и каждый горец помнит юного красавца бек-Израэла, моего отца, где от зари до зари звучат веселые песни моей молодой тетки Гуль-Гуль? Угрызения совести смолкли.
Говорят, мои родители, которые были убиты грозой
в горах
в одну
из прогулок, мои родители-горцы
из аула Бестуди, принявшие христианство и обрусевшие
в доме дяди, были кротки, веселы и простосердечны, как дети.
Во мне течет кипучая кровь моих предков — лезгинов
из аула Бестуди и, странно сказать, мне, приемной дочери князя Джаваха, мне, нареченной и удочеренной им княжне, более заманчивым кажется житье
в сакле,
в диком
ауле, над самой пастью зияющей бездны, там, где родилась и выросла моя черноокая мать, нежели счастливая, беззаботная жизнь
в богатом городском доме моего названного отца!
Л. Чарская впервые побывала на Кавказе еще
в бытность свою воспитанницей Павловского института, — одна
из одноклассниц, грузинка, пригласила ее погостить летом
в Гори. Кавказ сразу и навсегда покорил сердце будущей писательницы. Позднее, став взрослой, она снова и снова возвращалась сюда и подолгу жила то
в небольших грузинских городках, то
в горных
аулах.
При воспоминании о милом Бестуди я невольно перенеслась мыслью далеко, далеко, за тысячи верст.
В моем воображении встала чудная картина летней Дагестанской ночи… О, как сладко пахнет кругом персиками и розами! Месяц бросает светлые пятна на кровли
аулов… На одной
из них — закутанная
в чадру фигура… Узнаю ее, маленькую, хрупкую… Это Гуль-Гуль! Подруга моя, Гуль-Гуль!
— Благодарю, наиб! — произнес старик
в чалме, — благодарю. Мы едем
из Кабарды — я и мои друзья — к ученому алиму
аула Раймани. И по пути заехали передохнуть
в ваше селение.
Мама моя была простая джигитка
из аула Бестуди…
В ауле этом поднялось восстание, и мой отец, тогда еще совсем молодой офицер, был послан с казачьей сотней усмирять его.
Лишь только, поздоровавшись с моим отцом, он усаживался с ногами, по восточному обычаю, на пестрой тахте, я вскакивала к нему на колени и, смеясь, рылась
в карманах его бешмета, [Бешмет — род кафтана, обшитого галуном.] где всегда находились для меня разные вкусные лакомства, привезенные
из аула. Чего тут только не было — и засахаренный миндаль, и кишмиш, и несколько приторные медовые лепешки, мастерски приготовленные хорошенькой Бэллой — младшей сестренкой моей матери.
— Надо будет подождать, пока смеркнется, и пойти проситься переночевать
в ауле, — решила я, доставая
из мешка лаваши и принимаясь за еду.
Потом мы провожали Бэллу, усадили ее
в крытую арбу, всю закутанную от любопытных глаз непроницаемой чадрою.
В один миг ее окружили полсотни всадников
из лучших джигитов
аула Бестуди.
Бек Израил первый встал и ушел с пира; через пять минут мы услышали ржание коней и он с десятком молодых джигитов умчался
из аула в свое поместье, лежавшее недалеко
в горах. Дед Магомет, взволнованный, но старавшийся не показывать своего волнения перед гостями, пошел на половину Бэллы. Я, Юлико и девушки — подруг невесты последовали за ним.
Приехал дедушка Магомет
из аула, примчались Бэлла с мужем на своих горных скакунах, и дом огласился веселыми звуками их голосов и смеха. Только двое людей не принимали участия
в общем веселье. Бабушка, которая не могла примириться с мыслью о пропаже драгоценностей, и князек Юлико, захваченный недугом, от которого он таял не по дням, а по часам, приводя этим бабушку
в новое волнение.
И произнося мысленно эти фразы, я замирала от восторга удовлетворенной гордости и тщеславия. К Юлико я уже не чувствовала больше прежнего сожаления и симпатии. Он оказывался жалким трусом
в моих глазах. Я перестала даже играть с ним
в войну и рыцарей, как делала это вскоре по приезде
из аула дедушки.
— Дамы, у вас народный грим: Орлова — древняя Рахиль, вот по этой гравюре; Алыдашева — негритянка; Елецкая — индианка; Алсуфьева, сделайте себе характерный грим русской деревенской простоватой крестьянки; Шепталова — плутоватой французской торговки с базара, Тоберг — сентиментальной немочки Гретхен; Чермилова — татарки
из какого-нибудь дикого кавказского
аула… Головные уборы, парики и наклейки (т. е. бороды и усы для мужских лиц) — все это тут,
в этой корзине.