Людвиг Станиславович. Конечно, вздор! Как вы не понимаете, Торопец: тут взять момент, когда страсть еще скрыта… она дрожит только в веках… но еще мгновение и… Грех — в этой линии плеч, в волнистом
изгибе груди…
Неточные совпадения
Но в этом одиночестве
грудь наша не была замкнута счастием, а, напротив, была больше, чем когда-либо, раскрыта всем интересам; мы много жили тогда и во все стороны, думали и читали, отдавались всему и снова сосредоточивались на нашей любви; мы сверяли наши думы и мечты и с удивлением видели, как бесконечно шло наше сочувствие, как во всех тончайших, пропадающих
изгибах и разветвлениях чувств и мыслей, вкусов и антипатий все было родное, созвучное.
Казалось, она была частью его самого; звуки, которые она издавала, лились будто из собственной его согретой и разнеженной
груди, и каждый
изгиб его чувства, каждый оттенок его скорби тотчас же дрожал в чудесной дудке, тихо срывался с нее и звучно несся вслед за другими, среди чутко слушавшего вечера.
— Нет, я только царь, возлюбленная. Но вот на этом месте я целую твою милую руку, опаленную солнцем, и клянусь тебе, что еще никогда: ни в пору первых любовных томлений юности, ни в дни моей славы, не горело мое сердце таким неутолимым желанием, которое будит во мне одна твоя улыбка, одно прикосновение твоих огненных кудрей, один
изгиб твоих пурпуровых губ! Ты прекрасна, как шатры Кидарские, как завесы в храме Соломоновом! Ласки твои опьяняют меня. Вот
груди твои — они ароматны. Сосцы твои — как вино!
Сквозь простой, наивный склад песни ему сверкали другие слова, гремевшие всем стремлением, которое наполняло его же
грудь, давшие отклик сокровеннейшим, ему же неведомым,
изгибам страсти его, прозвучавшим ему же ясно, целым сознанием, о ней.
О. Игнатий усмехнулся и встал. Закрыв книгу, он снял очки, положил их в футляр и задумался. Большая черная борода, перевитая серебряными нитями, красивым
изгибом легла на его
грудь и медленно подымалась при глубоком дыхании.
Крупный, с большой головой, на широком купеческом лице кудрявая бородка, волосы волнистым
изгибом ложатся на плечи; черный фрак и белый галстук на широкой крахмальной
груди.