Неточные совпадения
На шестой день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за
границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя,
шли прения.
— Да он так, ничего, как все, — несколько сконфуженно оглядываясь
на Сергея Ивановича, отвечала Кити. — Так я
пошлю за ним. А у нас папа гостит. Он недавно из-за
границы приехал.
— Я уйду, я
на кухню
пойду, — выговорила она. — Они рады будут. Они слышали, и их знают и помнят за
границей.
— Да я и строений для этого не строю; у меня нет зданий с колоннами да фронтонами. Мастеров я не выписываю из-за
границы. А уж крестьян от хлебопашества ни за что не оторву.
На фабриках у меня работают только в голодный год, всё пришлые, из-за куска хлеба. Этаких фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, то увидишь — всякая тряпка
пойдет в дело, всякая дрянь даст доход, так что после отталкиваешь только да говоришь: не нужно.
— Обо мне — начальство заботится,
посылало отдохнуть далеко
на север, четырнадцать месяцев отдыхал. Не совсем удобно, а — очень хорошо для души. Потом вот за
границу сбегал.
«В неделю, скажет, набросать подробную инструкцию поверенному и отправить его в деревню, Обломовку заложить, прикупить земли,
послать план построек, квартиру сдать, взять паспорт и ехать
на полгода за
границу, сбыть лишний жир, сбросить тяжесть, освежить душу тем воздухом, о котором мечтал некогда с другом, пожить без халата, без Захара и Тарантьева, надевать самому чулки и снимать с себя сапоги, спать только ночью, ехать, куда все едут, по железным дорогам,
на пароходах, потом…
Если ты скажешь смело и обдуманно да — я беру назад свое решение: вот моя рука и
пойдем, куда хочешь, за
границу, в деревню, даже
на Выборгскую сторону!
Но их мало, жизни нет, и пустота везде. Мимо фрегата редко и робко скользят в байдарках полудикие туземцы. Только Афонька, доходивший в своих охотничьих подвигах, через леса и реки, и до китайских, и до наших
границ и говорящий понемногу
на всех языках, больше смесью всех, между прочим и наречиями диких, не робея,
идет к нам и всегда норовит прийти к тому времени, когда команде раздают вино. Кто-нибудь поднесет и ему: он выпьет и не благодарит выпивши, не скажет ни слова, оборотится и уйдет.
В одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал за
границу, пошатался там по водам, пожил в Париже, зачем-то съездил в Египет и
на Синай и вернулся из своего путешествия англичанином с ног до головы, в Pith India Helmet [индийском
шлеме (англ.).]
на голове, в гороховом сьюте и с произношением сквозь зубы.
Область распространения диких свиней в Уссурийском крае тесно связана с распространением кедра, ореха, лещины и дуба. Северная
граница этой области проходит от низов Хунгари, через среднее течение Анюя, верхнее — Хора и истоки Бикина, а оттуда
идет через Сихотэ-Алинь
на север к мысу Успения. Одиночные кабаны попадаются и
на реках Копи, Хади и Тумнину. Животное это чрезвычайно подвижное и сильное. Оно прекрасно видит, отлично слышит и имеет хорошее обоняние. Будучи ранен, кабан становится весьма опасен.
На далеком северо — востоке две реки, которые сливаются вместе прямо
на востоке от того места, с которого смотрит Вера Павловна; дальше к югу, все в том же юго — восточном направлении, длинный и широкий залив;
на юге далеко
идет земля, расширяясь все больше к югу между этим заливом и длинным узким заливом, составляющим ее западную
границу.
Поплелись наши страдальцы кой-как; кормилица-крестьянка, кормившая кого-то из детей во время болезни матери, принесла свои деньги, кой-как сколоченные ею, им
на дорогу, прося только, чтобы и ее взяли; ямщики провезли их до русской
границы за бесценок или даром; часть семьи
шла, другая ехала, молодежь сменялась, так они перешли дальний зимний путь от Уральского хребта до Москвы.
— Но ведь это логически выходит из всех твоих заявлений! Подумай только: тебя спрашивают, имеет ли право француз любить свое отечество? а ты отвечаешь:"Нет, не имеет, потому что он приобрел привычку анализировать свои чувства, развешивать их
на унцы и граны; а вот чебоксарец — тот имеет, потому что он ничего не анализирует, а просто
идет в огонь и в воду!"Стало быть, по-твоему, для патриотизма нет лучшего помещения, как невежественный и полудикий чебоксарец, который и границ-то своего отечества не знает!
— Слышал я за
границей, что покуда я ездил, а
на вас мода
пошла? — продолжал я.
— Отстрадал, наконец, четыре года. Вот, думаю, теперь вышел кандидатом, дорога всюду открыта… Но… чтоб успевать в жизни, видно, надобно не кандидатство, а искательство и подличанье,
на которое, к несчастью, я не способен. Моих же товарищей, идиотов почти,
послали и за
границу и понаделили бог знает чем, потому что они забегали к профессорам с заднего крыльца и целовали ручки у их супруг, немецких кухарок; а мне выпало
на долю это смотрительство, в котором я окончательно должен погрязнуть и задохнуться.
До сих пор, в какую бы сторону ни
шла его пустопорожняя фантазия, повсюду она встречала лишенное
границ пространство,
на протяжении которого складывались всевозможные комбинации.
Она довольно приветливо для ее геральдического величия протянула мне руку и спросила, давно ли я из-за
границы, где жил и чем занимался. Получив от меня
на последний вопрос ответ, что я отставным корнетом
пошел доучиваться в Боннский университет, она меня за это похвалила и затем прямо спросила...
Матушка и моя старая няня, возвращавшаяся с нами из-за
границы, высвободившись из-под вороха шуб и меховых одеял, укутывавших наши ноги от пронзительного ветра,
шли в «упокой» пешком, а меня Борис Савельич нес
на руках, покинув предварительно свой кушак и шапку в тарантасе. Держась за воротник его волчьей шубы, я мечтал, что я сказочный царевич и еду
на сказочном же сером волке.
И стал мой дядя веселый, речистый:
пошел вспоминать про Брюллова, как тот, уезжая из России, и платье, и белье, и обувь по сю сторону
границы бросил; про Нестора Васильевича Кукольника, про Глинку, про актера Соленика и Ивана Ивановича Панаева, как они раз,
на Крестовском, варили такую жженку, что у прислуги от одних паров голова кругом
шла; потом про Аполлона Григорьева со Львом Меем, как эти оба поэта, по вдохновению, одновременно друг к другу навстречу
на Невский выходили, и потом презрительно отозвался про нынешних литераторов и художников, которые пить совсем не умеют.
— Конечно, — убеждал меня Постельников, — ты не подумай, Филимоша, что я с тем только о тебе и хлопотал, чтобы ты эти бумажонки отвез; нет,
на это у нас теперь сколько угодно есть охотников, но ты знаешь мои правила: я дал тем нашим лондонцам-то слово с каждым знакомым, кто едет за
границу, что-нибудь туда
посылать, и потому не нарушаю этого порядка и с тобой; свези и ты им кой-что.
Я убрал аппарат, и мы
пошли к другому кургану. Я заинтересовался, почему он так хорошо говорит по-русски, и узнал, что он долго жил
на русской
границе. Мы разговорились о многом, и он мне рассказал следующее...
Миклаков многое хотел было возразить
на это княгине, но в это время вошел лакей и подал ему довольно толстый пакет, надписанный рукою князя. Миклаков поспешно распечатал его; в пакете была большая пачка денег и коротенькая записочка от князя: «Любезный Миклаков!
Посылаю вам
на вашу поездку за
границу тысячу рублей и надеюсь, что вы позволите мне каждогодно высылать вам таковую же сумму!» Прочитав эту записку, Миклаков закусил сначала немного губы и побледнел в лице.
Нечувствительным образом очутился он
на русской
границе. Осень уже наступала. Но ямщики, не смотря
на дурную дорогу, везли его с быстротою ветра, и в 17<й> день своего путешествия прибыл он утром в Красное Село, чрез которое
шла тогдашняя большая дорога.
Помимо тех низких клевет, которые распускали
на мой счет люстраторы бенниевских писем за то, что я не разделял мнений, к которым они настроивали всех, кого могли, и создали благородному юноше горестную
славу и в других сферах, где Бенни тоже был
на примете, близость моя с этим человеком казалась столь подозрительною, что самое невиннейшее мое желание, отправляясь за
границу, проехать по Литве и Галичине подало повод к наведению обо мне весьма курьезных справок.
Вильгельмина Федоровна. А если так, то плюнь
на все!.. Пусть тебе дадут, что следует по закону, и уедем за
границу! Я лучше по миру, с сумой готова
идти, чем видеть, что муж мой под начальством у мальчишки, который прежде за счастие считал, когда я позволю ему поцеловать мою руку или налью чашку чаю.
Андрей (прислушиваясь). Кажется, наши идут-с. Ко мне
на закуску-с. Так уж вы меня не конфузьте! А как будто между нами ничего не было. Разъедемся с миром: я
на фабрику, вы — за
границу.
Зимою 186* года в Петербург прибыло
на жительство одно очень зажиточное и именитое семейство, состоявшее из трех лиц: матери — пожилой дамы, княгини, слывшей женщиною тонкого образования и имевшей наилучшие светские связи в России и за
границею; сына ее, молодого человека, начавшего в этот год служебную карьеру по дипломатическому корпусу, и дочери, молодой княжны, которой едва
пошел семнадцатый год.
Как и повсюду, подмены возможны и здесь. Легко вера подменяется неверующим догматизмом, т. е. нерациональным рационализмом, порождаемым леностью ума, косностью и трусостью мысли. Борьба с знанием под предлогом веры проистекает именно из такого отношения к последней. Вера не ограничивает разума, который и сам должен знать свои
границы, чтобы не останавливаться там, где он еще может
идти на своих ногах.
— Напрасно так говорите, — покачивая головой, сказал Смолокуров. — По нонешнему времени эта коммерция самая прибыльная — цены, что ни год, все выше да выше, особливо
на икру. За
границу, слышь, много ее
пошло, потому и дорожает.
— Аксюша, а Аксюша! — визжала смотрительская дочь, накинув
на голову кацавейку и топчась
на грязном заднем крыльце, —
пойдем ширкинскую барыню посмотрим, говорят, от грудной болезни за
границу везут. Я никогда еще не видала, какие в чахотке бывают.
Так вот: когда Я смотрел
на твою жизнь оттуда (
пойдем на компромисс и назовем это «из-за
границы»), она виделась Мною как славная и веселая игра неумирающих частиц.
С 1867 года, когда я опять наладил мою работу как беллетриста и заграничного корреспондента, часть моего заработка уходила постоянно
на уплату долгов. Так
шло и по возвращении моем в Россию в 1871 году и во время нового житья за
границей, где я был очень болен, и больной все-таки усиленно работал.
С тех пор я более уже не видал Ристори ни в России, ни за
границей вплоть до зимы 1870 года, когда я впервые попал во Флоренцию, во время Франко-прусской войны. Туда приехала депутация из Испании звать
на престол принца Амедея. В честь испанцев
шел спектакль в театре"Николини", и Ристори, уже покинувшая театр, проиграла сцену из"Орлеанской девы"по-испански, чтобы почтить гостей.
Александр Иванович был первый эмигрант (и притом с такой
славой и обаянием
на тогдашнюю передовую Россию), которому довелось испытать неприязненные нападки от молодых русских, бежавших за
границу после выстрела Каракозова.
Мое юношеское любовное увлечение оставалось в неопределенном status quo. Ему сочувствовала мать той еще очень молодой девушки, но от отца все скрывали. Семейство это уехало за
границу. Мы нередко переписывались с согласия матери; но ничто еще не было выяснено. Два-три года мне нужно было иметь перед собою, чтобы стать
на ноги, найти заработок и какое-нибудь"положение". Даже и тогда дело не обошлось бы без борьбы с отцом этой девушки, которой тогда
шел всего еще шестнадцатый год.
Мои долговые дела находились все в том же status quo. Что можно было, я уплачивал из моего гонорара, но ликвидация по моему имению затягивалась и кончилась, как я говорил выше, тем, что вся моя земля
пошла за бесценок и сверх уплаты залога выручилось всего каких-то три-четыре тысячи. Рассчитывать
на прочную литературную работу в газетах (даже и
на такую, как за
границей) я не мог. Во мне засела слишком сильно любовь к писательскому делу, хотя оно же так жестоко и"подсидело меня"в матерьяльном смысле.
В мае по письмам из Петербурга выходило так, что следует ускорить ликвидацию. Мне сделалось самому жутко заживаться за
границей, когда надо
идти на все те, хотя бы и очень тяжкие, последствия, которые ликвидация могла повести за собою.
Про эту встречу и дальнейшее знакомство с Гончаровым я имел уже случай говорить в печати — в последний раз и в публичной беседе
на вечере, посвященном его памяти в Петербурге, и не хотел бы здесь повторяться. Вспомню только то, что тогда было для меня в этой встрече особенно освежающего и ценного, особенно после потери, какую я пережил в лице Герцена. Тут судьба, точно нарочно,
посылала мне за
границей такое знакомство.
— Отчего шпыняют вас?! Оттого, что вы какого-нибудь голоштанного кандидатишку
пошлете за
границу отхожие места изучать, с меня же, как с платящего жителя, сдерете
на его содержание, а потом позволяете ему мудрить и эксперименты производить!.. Эх вы!..
Выдумать грязную сплетню
на нее, как
на жену и женщину!
На нее! Стоило десять лет быть верною Евлампию Григорьевичу! Да, верной, когда она могла пользоваться всем… и здесь, и в Петербурге, и за
границей. Ей вот тридцать второй год
пошел. Сколько блестящих мужчин склоняли ее
на любовь. Она всегда умела нравиться, да и теперь умеет. Кто умнее ее здесь, в Москве? Знает она этих всех дам старого дворянского общества. Где же им до нее? Чему они учились, что понимают?..
Балбинский взял
на руки большую корзину и с тоской взглянул
на окно…
На четвертой станции жена
послала его в вокзал за горячей водой, и тут около буфета он встретился со своим приятелем, товарищем председателя Плинского окружного суда Фляжкиным, уговорившимся вместе с ним ехать за
границу.
Красна юхта покуда еще
идет — это особь статья, эта завсегда
пойдет; у нас березы-то не занимать стать, а за
границей чуть не каждый сучок
на перечете.
— Ну что? Не так я говорил? Откуда мы машины возьмем, — ткацкие там, прядильные и разные другие? Весь век из-за
границы будем выписывать? Вот почему весь центр внимания должен уделиться
на чугун,
на сталь,
на машины. Научимся машины делать, тогда будет тебе и сатинет
на рубашку, и драп
на пальто. Ну, спасибо вам.
Пойдем, ребята… А то, может, с нами чайку попьете, товарищ Ратникова?
Когда
пошел человек путем свободы, перед ним стал вопрос, существуют ли нравственные
границы его природы,
на все ли он может дерзнуть.
— Мой совет все это дело держать в тайне от Агнессы Михайловны, — говорил последний князю. — Женщины вообще имеют смутное представление о делах и не только смутное, но чаще всего превратное. Большие же суммы денег могут положительно отуманить их рассудок — они могут
пойти на крайности. Она окружена роскошью и довольством, вы предупреждаете ее желания — но не переходите
границ.
Трудно было
идти с такой силой
на Сенно, где стояли войска, да к тому же вести приходили одна другой сквернее: в Сенно ждали еще войск из Витебска, и что оттуда и из Могилёва
на подводах уже посланы войска к
границе Могилёвского и Сенненского уездов; в Оршанском уезде крестьяне вязали панов.
С ними ничего нельзя было поделать, при слабости государственного порядка, при отсутствии
границ в степи. К тому же они приносили существенную пользу своею борьбою с татарами и заселением травянистых пустынь. Вот почему правительство вскоре бросило мысль «казнить ослушников, кто
пойдет самодурью в молодечество». Оно стало прощать казакам набеги и принимало их
на свою службу, с обязательством жить в пограничных городах и сторожить
границы.
— Условия чрезвычайно простые: передать другому лицу свои бумаги, с которыми то лицо и вступит в брак с известной особой, а бумаги с подписью о совершении бракосочетания возвратить. Молодой муж подаст прошение о выдаче жене отдельного вида
на жительство как в России, так и за
границей, передаст его опять же заинтересованному лицу, положит себе в карман пятьдесят тысяч рублей и может
идти на все четыре стороны.
— Русский император Александр Благословенный восстановил Польское Королевство и хотел было по чувству правосудия и законности возвратить ему те
границы, которые я вам начертил
на карте, но преемники его
пошли по стопам' бабушки.
Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё
шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз
на той
границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.