Неточные совпадения
— Мне совестно наложить на вас такую неприятную комиссию, потому что одно изъяснение с таким человеком для меня уже неприятная комиссия. Надобно вам сказать, что он
из простых, мелкопоместных дворян нашей губернии, выслужился в Петербурге, вышел кое-как в люди, женившись там на чьей-то побочной дочери, и заважничал. Задает здесь тоны. Да у нас в губернии,
слава богу, народ живет не глупый: мода нам не указ, а Петербург — не
церковь.
За окном тяжко двигался крестный ход: обыватели города, во главе с духовенством всех
церквей,
шли за город, в поле — провожать икону Богородицы в далекий монастырь, где она пребывала и откуда ее приносили ежегодно в субботу на пасхальной неделе «гостить», по очереди, во всех
церквах города, а
из церквей, торопливо и не очень «благолепно», носили по всем домам каждого прихода, собирая с «жильцов» десятки тысяч священной дани в пользу монастыря.
Не дожидаясь, когда встанет жена, Самгин
пошел к дантисту. День был хороший, в небе цвело серебряное солнце, похожее на хризантему; в воздухе играл звон колоколов,
из церквей, от поздней обедни, выходил дородный московский народ.
Однажды, около полудня,
шли по деревянным тротуарам на Выборгской стороне два господина; сзади их тихо ехала коляска. Один
из них был Штольц, другой — его приятель, литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами. Они поравнялись с
церковью; обедня кончилась, и народ повалил на улицу; впереди всех нищие. Коллекция их была большая и разнообразная.
— Я
иду из положения, что это смешение элементов, то есть сущностей
церкви и государства, отдельно взятых, будет, конечно, вечным, несмотря на то, что оно невозможно и что его никогда нельзя будет привести не только в нормальное, но и в сколько-нибудь согласимое состояние, потому что ложь лежит в самом основании дела.
Я повернулся, вышел
из церкви безо всякого препятствия, бросился в кибитку и закричал: «
Пошел!»
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет
из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но
идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в
церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца службы.
Это помешало мне проводить мать в
церковь к венцу, я мог только выйти за ворота и видел, как она под руку с Максимовым, наклоня голову, осторожно ставит ноги на кирпич тротуара, на зеленые травы, высунувшиеся
из щелей его, — точно она
шла по остриям гвоздей.
В саду дела мои
пошли хорошо: я выполол, вырубил косарем бурьян, обложил яму по краям, где земля оползла, обломками кирпичей, устроил
из них широкое сиденье, — на нем можно было даже лежать. Набрал много цветных стекол и осколков посуды, вмазал их глиной в щели между кирпичами, — когда в яму смотрело солнце, всё это радужно разгоралось, как в
церкви.
Мирское общество и языческое государство могут покоряться
церкви и служить ей, могут в путях истории защищать веру и воспитывать человечество, но
из недр
церкви принуждение
идти не может и никогда не
шло.
8 сентября, в праздник, я после обедни выходил
из церкви с одним молодым чиновником, и как раз в это время несли на носилках покойника; несли четверо каторжных, оборванные, с грубыми испитыми лицами, похожие на наших городских нищих; следом
шли двое таких же, запасных, женщина с двумя детьми и черный грузин Келбокиани, одетый в вольное платье (он служит писарем и зовут его князем), и все, по-видимому, спешили, боясь не застать в
церкви священника.
Шел громкий говор, покачиванья головами, даже смех; никто не выходил
из церкви, все ждали, как примет известие жених.
Лаврецкий вышел вслед за ней
из церкви и догнал ее на улице; она
шла очень скоро, наклонив голову и спустив вуаль на лицо.
Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил
из церкви от всенощной; в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят,
идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами...
Священники-то как ушли, меня в церкви-то они и заперли-с, а у спасителя перед иконой лампадка горела; я
пошел — сначала три камешка отковырнул у богородицы, потом сосуды-то взял-с, крест, потом и ризу с Николая угодника, золотая была, взял все это на палатцы-то и унес, — гляжу-с, все местные-то иконы и выходят
из мест-то своих и по церкви-то
идут ко мне.
По праздникам спали часов до десяти, потом люди солидные и женатые одевались в свое лучшее платье и
шли слушать обедню, попутно ругая молодежь за ее равнодушие к
церкви.
Из церкви возвращались домой, ели пироги и снова ложились спать — до вечера.
И ему вдруг нетерпеливо, страстно, до слез захотелось сейчас же одеться и уйти
из комнаты. Его потянуло не в собрание, как всегда, а просто на улицу, на воздух. Он как будто не знал раньше цены свободе и теперь сам удивлялся тому, как много счастья может заключаться в простой возможности
идти, куда хочешь, повернуть в любой переулок, выйти на площадь, зайти в
церковь и делать это не боясь, не думая о последствиях. Эта возможность вдруг представилась ему каким-то огромным праздником души.
И
пошел я к ранней обедне, помолился, вынул за себя часточку и, выходя
из церкви, вижу, что на стене Страшный суд нарисован и там в углу дьявола в геенне ангелы цепью бьют.
Монастырь, куда они
шли, был старинный и небогатый. Со всех сторон его окружала высокая, толстая каменная стена, с следами бойниц и с четырьмя башнями по углам. Огромные железные ворота, с изображением
из жести двух архангелов, были почти всегда заперты и входили в небольшую калиточку. Два храма, один с колокольней, а другой только
церковь, стоявшие посредине монастырской площадки, были тоже старинной архитектуры. К стене примыкали небольшие и довольно ветхие кельи для братии и другие прислуги.
Надобно сказать, что Петр Михайлыч со времени получения
из Петербурга радостного известия о напечатании повести Калиновича постоянно занимался распространением
славы своего молодого друга, и в этом случае чувства его были до того преисполнены, что он в первое же воскресенье завел на эту тему речь со стариком купцом, церковным старостой, выходя с ним после заутрени
из церкви.
Но что обо мне могли думать монахи, которые, друг за другом выходя
из церкви, все глядели на меня? Я был ни большой, ни ребенок; лицо мое было не умыто, волосы не причесаны, платье в пуху, сапоги не чищены и еще в грязи. К какому разряду людей относили меня мысленно монахи, глядевшие на меня? А они смотрели на меня внимательно. Однако я все-таки
шел по направлению, указанному мне молодым монахом.
Шел свет снизу
из парадной прихожей; за матовым стеклом
церкви чуть брезжил красный огонек лампадки.
— Прямо
из церкви зайдите к нам, закусить чем бог
послал и выпить за новобрачных. И товарищей позовите. Мы звать всех не в состоянии: очень уж тесное у нас помещение; но для вас, милых моих александровцев, всегда есть место. Да и потанцуете немножко. Ну, как вы находите мою Юленьку? Право, ведь недурна?
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта в переулок и остановиться у небольшой
церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне выйти
из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную
церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих в храм,
шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения
славы твоея».
Так дело
шло до начала двадцатых годов, с наступлением которых, как я уже сказал и прежде, над масонством стали разражаться удар за ударом,
из числа которых один упал и на голову отца Василия, как самого выдающегося масона
из духовных лиц:
из богатого московского прихода он был переведен в сельскую
церковь.
Совершить прием Сусанны Николаевны в ложу между моими кузьмищевскими масонами положено было в половине филипповского поста, и посвящение это произошло гораздо торжественнее, чем предполагалось. Часов в десять вечера в одну
из суббот Сусанна Николаевна должна была доехать на лошади, заложенной в одиночку, вместе с своим поручителем Сверстовым до
церкви, отстоящей от дому, по крайней мере, в полуверсте. Однако, сойдя с лестницы, Сусанна Николаевна объявила решительным голосом, что она желает
идти пешком.
— Дали ему гривну на дорогу и отпустили, — ответил Поддубный. — Тут попался нам мужик, рассказал, что еще вчера татары напали на деревню и всю выжгли. Вскоре мы сами перешли великую сакму: сметили, по крайнему счету, с тысячу лошадей. А там
идут другие мужики с бабами да с детьми, воют да голосят: и наше-де село выжгла татарва, да еще и
церковь ограбили, порубили святые иконы,
из риз поделали чепраки…
— Люди
из церкви идут, а они вино жрут… пропасти на вас нет!
Собака потерлась о мои ноги, и дальше
пошли втроем. Двенадцать раз подходила бабушка под окна, оставляя на подоконниках «тихую милостыню»; начало светать,
из тьмы вырастали серые дома, поднималась белая, как сахар, колокольня Напольной
церкви; кирпичная ограда кладбища поредела, точно худая рогожа.
Всех я, по ее великой милости, одарил, и
пошли мы домой
из церкви все вместе: и покойница госпожа, и отец Алексей, и я, сестрица Марья Афанасьевна, и родители, и все дети братцевы.
По улицам
шли расходившиеся
из церкви, и слышно было, как отворялись и затворялись калитки и двери.
— Дома нет, — ответил Саша. — Еще не приходила.
Из церкви куда-нибудь
пошла. Вот я вернулся, а ее нет еще.
— Вот еще на Рутиловых девок надо бы донести. Они в
церковь только болтать да смеяться ходят. Намажутся, нарядятся да и
пойдут. А сами ладан крадут да
из него духи делают, — от них всегда вонько пахнет.
13 января 1771 года они собрались на площади, взяли
из церкви иконы и
пошли, под предводительством казака Кирпичникова, в дом гвардии капитана Дурнова, находившегося в Яицком городке по делам следственной комиссии.
— Уж так у них устроено, так устроено… — докладывала Маланья подозрительно слушавшей ее речи Татьяне Власьевне. — И сказать вам не умею как!.. Вроде как в
церкви… Ей-богу! И дух у них с собой привезен. Своим глазом видела: каждое утро темная-то копейка возьмет какую-то штуку, надо полагать
из золота, положит в нее угольков, а потом и поливает какою-то мазью. А от мази такой дух
идет, точно от росного ладана. И все-то у них есть, и все дорогое… Ровно и флигелек-то не наш!..
Крискент служил всенощную, утром женщины
шли в
церковь к обедне, потом к чаю собирались кой-кто
из знакомых старушек, съедали именинный пирог, и тем все дело кончалось.
Юрий, желая скорее узнать, чего хочет от них этот безотвязный прохожий,
пошел вместе с Алексеем прямо к нему навстречу; но лишь только они приблизились друг к другу и Алексей успел закричать: «Берегись, боярин, это разбойник Омляш!..» — незнакомый свистнул, четверо его товарищей выбежали
из церкви, и почти в ту ж минуту Алексей, проколотый в двух местах ножом, упал без чувств на землю.
Егорушка не спеша вышел
из церкви и
пошел бродить по площади.
— Ничего, ничего, брат… — продолжал о. Христофор. — Бога призывай… Ломоносов так же вот с рыбарями ехал, однако
из него вышел человек на всю Европу. Умственность, воспринимаемая с верой, дает плоды, богу угодные. Как сказано в молитве? Создателю во
славу, родителям же нашим на утешение,
церкви и отечеству на пользу… Так-то.
В праздники его
посылали в
церковь. Он возвращался оттуда всегда с таким чувством, как будто сердце его омыли душистою, тёплою влагой. К дяде за полгода службы его отпускали два раза. Там всё
шло по-прежнему. Горбун худел, а Петруха посвистывал всё громче, и лицо у него
из розового становилось красным. Яков жаловался, что отец притесняет его.
В растворенное окно кельи, выходившее на монастырский двор, он видел, как
пошел народ
из церкви, как прошла его воеводша с Мироновой попадьей, как вышел
из церкви и сам игумен Моисей, благословлявший народ.
Воевода подождал, пока расковали Арефу, а потом отправился в судную избу. Охоня повела отца на монастырское подворье, благо там игумена не было, хотя его и ждали с часу на час. За ними
шла толпа народу, точно за невиданными зверями: все бежали посмотреть на девку, которая отца
из тюрьмы выкупила. Поравнявшись с соборною
церковью, стоявшею на базаре, Арефа в первый раз вздохнул свободнее и начал усердно молиться за счастливое избавление от смертной напасти.
Еще дорогой попадья Мирониха рассказала воеводше, отчего в
церкви выкликнула Охоня, — совесть ее ущемила. Из-за нее постригся бывший пономарь Герасим… Сколько раз засылал он сватов к дьячку Арефе, и сама попадья ходила сватать Охоню, да только уперлась Охоня и не
пошла за Герасима. Набаловалась девка, живучи у отца, и никакого порядку не хочет знать. Не все ли равно: за кого ни выходить замуж, а надо выходить.
Скоро и в
церкви пробежал зловещий шепот: понемногу мужики стали
из нее выбираться, одни от нетерпения, другие
из любопытства, а иные — так, потому что сосед сказал:
пойдем, потому что… как не посмотреть, что там делается?
Ну-с, одарил, и
пошли мы домой
из церкви все: покойница госпожа, и отец Алексей, и я, сестрица Марья Афанасьевна, и родители, и все дети братцевы.
Мавра Тарасовна. Ты меня, миленькая, подкупить не хочешь ли? Нет, я твоим приданым не покорыстуюсь; мне чужого не надо; оно тебе отложено и твое всегда будет. Куда б ты ни
пошла из нашего дому, оно за тобой
пойдет. Только выходов-то тебе немного: либо замуж по нашей воле, либо в монастырь.
Пойдешь замуж — отдадим приданое тебе в руки;
пойдешь в монастырь — в монастырь положим. Хоть и умрешь, Боже сохрани, за тобой же
пойдет: отдадим в
церковь на помин души.
Сейчас народ повалит
из церквей!
Вмешайтеся в толпу; глаза и уши
Насторожить! Сегодня панихида
Царевичу Димитрию
идет,
Отрепьева ж клянут; так будут толки!
В
церкви все
шло как следует, и наш мельник, горлан не
из последних, читал на клиросе так громко да так быстро, что и привычные люди удивлялись.
Узнать ты должен, наконец,
Кто ты! — доселе содержал я
Тебя почти совсем как бы родного.
Но с этих пор переменилось всё!
Я повторю тебе, как ты попал сюда:
С слугой однажды
шел я
из Бургоса
(Тогда еще я только что женился),
Уж смерклось, и сырой туман покрыл
Вершины гор. —
Иду через кладбище,
Среди которого стояла
церковьЗабытая, с худыми окнами.
Мы слышим детский плач — и на крыльце
Находим бедного ребенка — то был ты;
Я взял тебя, принес домой — и воспитал.
А на дворе за
церковью наш человек чтобы сейчас
из той шинели икону взял и летел с нею сюда, на сей бок, и здесь изограф должен в продолжение времени, пока
идет всенощная, старую икону со старой доски снять, а подделок вставить, ризой одеть и назад прислать, таким манером, чтобы Яков Яковлевич мог ее опять на окно поставить, как будто ничего не бывало.