Неточные совпадения
— В мире
идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к
истине, куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться в удобной
идее. Толстовец — комический тип, но он весьма законченно дает представление о людях, которые прячутся.
— Опыта у меня не было почти никакого, — сказала она задумчиво, — и добыть этих
идей и
истин мне неоткуда…
Вера умна, но он опытнее ее и знает жизнь. Он может остеречь ее от грубых ошибок, научить распознавать ложь и
истину, он будет работать, как мыслитель и как художник; этой жажде свободы даст пищу:
идеи добра, правды, и как художник вызовет в ней внутреннюю красоту на свет! Он угадал бы ее судьбу, ее урок жизни и… и… вместе бы исполнил его!
— Мудрость… это совокупность
истин, добытых умом, наблюдением и опытом и приложимых к жизни… — определил Райский, — это гармония
идей с жизнью!
Славянская
идея и славянское единение невозможны, если русский и православный тип славянства признается полной и исключительной
истиной, не нуждающейся ни в каком дополнении и ни в каком существовании других типов славянской культуры.
Мысль, жизнь
идей всегда подчинялась русской душевности, смешивающей правду-истину с правдой-справедливостью.
У Ленина нет даже той
идеи, что и
истина по преимуществу раскрыта пролетариату.
Когда в прошлом философы говорили о врожденных
идеях, то, благодаря статическому характеру их мышления, они плохо выражали
истину об активном духе в человеке и человеческом познании.
Русская нелюбовь к
идеям и равнодушие к
идеям нередко переходят в равнодушие к
истине.
Сознание бессилия
идеи, отсутствия обязательной силы
истины над действительным миром огорчает нас. Нового рода манихеизм овладевает нами, мы готовы, par dépit, [с досады (фр.).] верить в разумное (то есть намеренное) зло, как верили в разумное добро — это последняя дань, которую мы платим идеализму.
Я всегда был ничьим человеком, был лишь своим собственным человеком, человеком своей
идеи, своего призвания, своего искания
истины.
Зачем заботиться о приобретении познаний, когда наша жизнь и общество в противоборстве со всеми великими
идеями и
истинами, когда всякое покушение осуществить какую-нибудь мысль о справедливости, о добре, о пользе общей клеймится и преследуется, как преступление?» «Везде насилия и насилия, стеснения и ограничения, — нигде простора бедному русскому духу.
Личность должна смириться перед
истиной, перед действительностью, перед универсальной
идеей, действующей в мировой истории.
Идея всеобщего спасения, очень притягательная и заключающая в себе долю
истины, легко превращается в злой соблазн, когда она понимается в смысле спасения не только полноты бытия, но и самого зла, которое есть небытие.
Вот
истина, которая не была достаточно постигнута германским идеализмом, так много сделавшим для утверждения
идеи универсального разума, но воспринявшим и впитавшим протестантский индивидуализм.
— Меня тут-то больше всего ажитирует, — продолжал Абреев, обращаясь уже более к Мари, — что из какой-то модной
идеи вам не хотят верить, вас не хотят слушать, когда вы говорите самые святые, самые непреложные
истины.
Содержание их вечно юно, и одни только формы у них стареют, и мы легко можем открыть в этих формах
идею и убедиться, что философская
истина не есть что-нибудь отдельное и чуждое мировой жизни, и что она в ней проявлена, по крайней мере, как распря.
— Невинные восторги первого авторства погибают в неравной борьбе с томящей жаждой получить первый гонорар, — резюмировал Пепко мое настроение: — тут тебе и святое искусство, и служение
истине, добру и красоте, и призвание, и лучшие
идеи века, и вклад во всемирную сокровищницу своей скромной лепты вдовицы, и тут же душевный вопль: «Подайте мне мой двугривенный!» Я уверен, что литература упала, — это факт, не требующий доказательств, — от двух причин: перевелись на белом свете меценаты, которые авторам давали случаи понюхать, чем пахнет жареное, а с другой — авторы нынешние не нюхают табака.
Цензора он именовал «заведующим распространением в жизни
истины и справедливости», газету называл «сводней, занимающейся ознакомлением читателя с вредоносными
идеями», а свою в ней работу — «продажей души в розницу» и «поползновением к дерзновению против божественных учреждений».
Истина не нужна была ему, и он не искал ее, его совесть, околдованная пороком и ложью, спала или молчала; он, как чужой или нанятый с другой планеты, но участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям,
идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, непошлой строчки, не сделал людям ни на один грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим собой, всегда старался придавать себе такой вид, как будто он выше и лучше их.
Такое воззрение предмета есть призрак (ist ein Schein) в том отношении, что
идея никогда не проявляется в отдельном предмете вполне; но под этим призраком скрывается
истина, потому что в определенной
идее действительно осуществляется до некоторой степени общая
идея, а определенная
идея осуществляется до некоторой степени в отдельном предмете.
Этот скрывающий под собою
истину призрак проявления
идеи вполне в отдельном существе есть прекрасное (das Schöne).
— Наконец, — продолжали мы, — если в трудные минуты жизни мы жаждем утешения, то где же мы ищем его, как не в высоких
идеях добра, красоты и
истины? Ужели и это не объясняет достаточно, какое значение, какую цену имеет добро?
Живучесть роли Чацкого состоит не в новизне неизвестных
идей, блестящих гипотез, горячих и дерзких утопий или даже
истин en herbe [В зародыше (франц.).]: у него нет отвлеченностей. Провозвестники новой зари, или фанатики, или просто вестовщики — все эти передовые курьеры неизвестного будущего являются и — по естественному ходу общественного развития — должны являться, но их роли и физиономии до бесконечности разнообразны.
Он сам создавал себе систему; она выживалась в нем годами, и в душе его уже мало-помалу восставал еще темный, неясный, но как-то дивно-отрадный образ
идеи, воплощенной в новую, просветленную форму, и эта форма просилась из души его, терзая эту душу; он еще робко чувствовал оригинальность,
истину и самобытность ее: творчество уже сказывалось силам его; оно формировалось и крепло.
В чистом виде
идея нарукавников имеет только предупредительный характер, и если Михеич грозит ими, как чем-то наказующим и мстящим, то это свидетельствует еще раз печальную
истину, что грубая действительность искажает всякие
идеи.
Ни заблуждений, ни
истины, ни превратных
идей, ни
идей благонамеренных — ничего я не знаю!
Нужно, чтобы роман имел в основании своем какую-нибудь
идею, из которой бы развилось все его действие и к осуществлению которой оно все должно быть направлено; нужно, чтобы это развитие действия совершенно свободно и естественно вытекало из одной главной
идеи, не раздвояя интереса романа представлением нескольких разнородных пружин; нужно, чтобы в описании всех предметов и событий романа автор художественно воспроизводил действительность, не рабски копируя ее, но и не позволяя себе отдаляться от живой
истины; нужно, наконец, чтобы романические характеры не только были верны действительности, но — верны самим себе, чтобы они постоянно являлись с своими характеристическими чертами, отличающими одно лицо от другого, словом — чтобы с начала до конца они были бы выдержаны.
Но особенно характерно в этом отношении известное место 6‑й книги «Государства» о благе: «так это, доставляющее истинность познаваемому и дающее силу познающему, называй
идеей блага, причиной знания и
истины, поскольку она познается умом.
Поэтому-то пантеизм разных оттенков, — не как религиозная
идея, все-таки содержащая в себе частичную
истину, но как мироощущение, — остается христианству столь далеким, чуждым, даже враждебным и соперничающим.
В учении Оригена
идеям отрицательного богословия принадлежит свое определенное место, причем нельзя не видеть близости его в этом отношении к Плотину. В книге первой сочинения «О началах», содержащей общее учение о Боге, резко утверждается Его трансцендентность и непостижимость. «Опровергши, по возможности, всякую мысль о телесности Бога, мы утверждаем, сообразно с
истиной, что Бог непостижим (mcompehensibilis) и неоценим (inaestimabilis).
Греческому умозрению, которое в этом отношении идет параллельно с откровениями греческого искусства, как самая бесспорная
истина о мире, открылось, что в основе явлений лежит мир запредельных
идей — сущностей.
Важное предчувствие этой
истины мы имеем в глубоком учении Плотина о двух материях: о меональной материи нашего во зле лежащего мира и о той умопостигаемой материи, которая является субстратом для νους, дает возможность раскрыться его
идеям.
Мир тварный существует, имея своей основой мир
идей, его озаряющий, иначе говоря, он — софиен, вот величайшая, содержательнейшая и важнейшая
истина о мире, сущность космодицеи платонизма.
Их грех и вина против кафоличности совсем не в этом, а в том, что они исказили самую
идею кафоличности, связав ее с внешним авторитетом, как бы церковным оракулом: соборность, механически понятую как внешняя коллективность, они подменили монархическим представительством этой коллективности — папой, а затем отъединились от остального христианского мира в эту ограду авторитета и тем изменили кафоличности, целокупящей
истине, церковной любви.
В том, что Федоров говорит при обосновании своих
идей о семейном характере человечества, о любви сынов к отцам и о культе предков, как существенной части всякой религии, содержится много глубоких
истин.
Идеи правды,
истины, красоты должны перестать быть нормами и правилами жизни и стать энергиями жизни, внутренним, творческим огнем в человеке.
И нужно сказать, что в
идее родовой ответственности есть зерно
истины, оно заключается в том, что все за всех ответственны, что все со всеми связаны, что личность не есть существо изолированное.
Во всех ересях была какая-то доля
истины, какая-то верная
идея, но утверждаемая с такой односторонностью и с таким вытеснением других сторон
истины, что получалась ложь.
Алкание
истины и правды заслуживает блаженства, но когда
истина и правда превращаются в отвлеченную
идею, враждебную всему живому, личному и конкретному, то последствия этого бывают истребительны и злы.
Я говорил уже в первой главе, что проблема человека не может быть подменена ни проблемой субъекта, трансцендентального сознания, ни проблемой души, психологического сознания, ни проблемой духа, ни проблемой идеальных ценностей,
идей добра,
истины, красоты и пр.
Но нельзя жертвовать любовью к ближнему, к живому существу, к Божьему творению во имя совершенно отвлеченных
идей справедливости, красоты,
истины, человечества и пр.
Любовь к
идеям, к ценностям, к
истине, к добру, к красоте есть лишь неосознанное и несовершенное выражение любви к Богу, к божественному.
И это настолько трагично, что одинаково возмущает и когда жертвуют живым существом во имя любви к
идее, к
истине и правде, и когда жертвуют
истиной и правдой во имя любви к живому существу.
Церковная ортодоксия, боровшаяся с односторонностью ересей и стремившаяся выразить полноту
истины, подвергалась фанатическому перерождению в душах людей, для которых полнота и гармония
истины откровения становилась источником фанатической одержимости этой
идеей полноты.
Все учение Платона об Эросе носит характер отвлечённый — отвлечения через восхождение по ступеням от мира чувственного, где даны живые существа, к миру идейному, где возможна лишь любовь к
идее, к
истине, к красоте, к высшему благу.
Но возможна ли любовь к
идеям, к ценностям, к
истине, к справедливости, к красоте, к науке, к искусству и т. д.?
На почве отвлеченного идеализма неразрешим конфликт любви к живому существу и любви к
идее, любви к личности и любви к идеальным ценностям
истины, правды, красоты.
Платон предлагает жертвовать любовью к живому существу, к личности во имя любви к
идеям, к добру, к
истине, к красоте.
Фанатик ортодоксии совсем не живет полнотой и гармонией
истины откровения, он одержим этой «
идеей», вытесняющей для него все остальные, всю сложность и многообразие жизни.