Неточные совпадения
Где же тот, кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее
слово: вперед? кто,
зная все
силы, и свойства, и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить на высокую жизнь русского человека? Какими
словами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек. Но веки проходят за веками; полмиллиона сидней, увальней и байбаков дремлют непробудно, и редко рождается на Руси муж, умеющий произносить его, это всемогущее
слово.
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет
силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я
слово дал, и что ж? ей-ей,
Теперь готов уж отказаться.
Я
знаю: нежного Парни
Перо не в моде в наши дни.
Знал Тарас, что как ни сильно само по себе старое доброе вино и как ни способно оно укрепить дух человека, но если к нему да присоединится еще приличное
слово, то вдвое крепче будет
сила и вина и духа.
Скоро в городских магазинах появились его игрушки — искусно сделанные маленькие модели лодок, катеров, однопалубных и двухпалубных парусников, крейсеров, пароходов —
словом, того, что он близко
знал, что, в
силу характера работы, отчасти заменяло ему грохот портовой жизни и живописный труд плаваний.
На яблоню Мальчишка лезть не смеет,
Её тряхнуть он
силы не имеет
И,
словом, яблоко достать не
знает как.
Он
знал, что его личный, житейский опыт формируется чужими
словами, когда он был моложе, это обижало, тревожило его, но постепенно он привык не обращать внимания на это насилие
слов, которые — казалось ему — опошляют подлинные его мысли, мешают им явиться в отличных формах, в оригинальной
силе, своеобразном блеске.
Но
слова о ничтожестве человека пред грозной
силой природы, пред законом смерти не портили настроение Самгина, он
знал, что эти
слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он
знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа религиозного настроения, умер в счастливом убеждении, что его не очень веселая философия о мире, как «призраке мозга», является «лучшим созданием XIX века».
— Поверьте мне, это было невольно… я не мог удержаться… — заговорил он, понемногу вооружаясь смелостью. — Если б гром загремел тогда, камень упал бы надо мной, я бы все-таки сказал. Этого никакими
силами удержать было нельзя… Ради Бога, не подумайте, чтоб я хотел… Я сам через минуту Бог
знает что дал бы, чтоб воротить неосторожное
слово…
Он заглядывал мне в глаза, но, кажется, не предполагал, что мне что-нибудь более вчерашнего известно. Да и не мог предположить: само собою разумеется, что я ни
словом, ни намеком не выдал, что
знаю «об акциях». Объяснялись мы недолго, он тотчас же стал обещать мне денег, «и значительно-с, значительно-с, только способствуйте, чтоб князь поехал. Дело спешное, очень спешное, в том-то и
сила, что слишком уж спешное!»
— Понимать-то можешь что-нибудь али еще нет? На вот, прочти, полюбуйся. — И, взяв со стола записку, она подала ее мне, а сама стала передо мной в ожидании. Я сейчас
узнал руку Версилова, было всего несколько строк: это была записка к Катерине Николавне. Я вздрогнул, и понимание мгновенно воротилось ко мне во всей
силе. Вот содержание этой ужасной, безобразной, нелепой, разбойнической записки,
слово в
слово...
— Извергая извергну! — и тотчас же начал, обращаясь во все четыре стороны попеременно, крестить стены и все четыре угла кельи рукой. Это действие отца Ферапонта тотчас же поняли сопровождавшие его; ибо
знали, что и всегда так делал, куда ни входил, и что и не сядет и
слова не скажет, прежде чем не изгонит нечистую
силу.
— Не сердитесь, у меня нервы расстроены; я все понимаю, идите вашей дорогой, для вас нет другой, а если б была, вы все были бы не те. Я
знаю это, но не могу пересилить страха, я так много перенесла несчастий, что на новые недостает
сил. Смотрите, вы ни
слова не говорите Ваде об этом, он огорчится, будет меня уговаривать… вот он, — прибавила старушка, поспешно утирая слезы и прося еще раз взглядом, чтоб я молчал.
Хомяков
знал очень хорошо свою
силу и играл ею; забрасывал
словами, запугивал ученостью, надо всем издевался, заставлял человека смеяться над собственными верованиями и убеждениями, оставляя его в сомнении, есть ли у него у самого что-нибудь заветное.
— Теперь он говорит — товарищи! И надо слышать, как он это говорит. С какой-то смущенной, мягкой любовью, — этого не передашь
словами! Стал удивительно прост и искренен, и весь переполнен желанием работы. Он нашел себя, видит свою
силу,
знает, чего у него нет; главное, в нем родилось истинно товарищеское чувство…
Нужно было даже поменьше любить его, не думать за него ежеминутно, не отводить от него каждую заботу и неприятность, не плакать и не страдать вместо его и в детстве, чтоб дать ему самому почувствовать приближение грозы, справиться с своими
силами и подумать о своей судьбе —
словом,
узнать, что он мужчина.
После обеда, когда Порфирий Владимирыч отправился спать, Аннинька осталась один на один с Евпраксеюшкой, и ей вдруг припала охота вступить в разговор с дяденькиной экономкой. Ей захотелось
узнать, почему Евпраксеюшке не страшно в Головлеве и что дает ей
силу выдерживать потоки пустопорожних
слов, которые с утра до вечера извергали дяденькины уста.
Мы оба тотчас поняли, что она умерла, но, стиснутые испугом, долго смотрели на нее, не в
силах слова сказать. Наконец Саша стремглав бросился вон из кухни, а я, не
зная, что делать, прижался у окна, на свету. Пришел хозяин, озабоченно присел на корточки, пощупал лицо кухарки пальцем, сказал...
Не
знаю почему, но мне очень запомнилась эта фраза, особенно же полюбилось сочетание двух
слов: «собственно говоря»; я чувствовал в них
силу, — много они принесли горя мне, смешного горя. Есть такое.
Он мог говорить этими
словами целый вечер, и я
знал их на память.
Слова нравились мне, но к смыслу их я относился недоверчиво. Из его
слов было ясно, что человеку мешают жить, как он хочет, две
силы: бог и люди.
«И пойдут они, как бараны на бойню, не
зная, куда они идут,
зная, что они бросают своих жен, что дети их будут голодать, и пойдут они с робостью, но опьяненные звучными
словами, которые им будут трубить в уши. И пойдут они беспрекословно, покорные и смиренные, не
зная и не понимая того, что они
сила, что власть была бы в их руках, если бы они только захотели, если бы только могли и умели сговориться и установить здравый смысл и братство, вместо диких плутень дипломатов.
Повторяю, что многие подробности этого происшествия я
узнал гораздо позднее. У меня не хватило
сил и терпения дослушать до конца рассказ Мищенки. Я вдруг вспомнил, что Ярмола, наверно, не успел еще расседлать лошадь, и, не сказав изумленному конторщику ни
слова, поспешно вышел на двор. Ярмола действительно еще водил Таранчика вдоль забора. Я быстро взнуздал лошадь, затянул подпруги и объездом, чтобы опять не пробираться сквозь пьяную толпу, поскакал в лес.
— Правда ли? — подхватила Суханчикова. — Да в этом и думать нельзя сомневаться, д-у-у-у-у-мать нельзя… — Она с такою
силою произнесла это
слово, что даже скорчилась. — Мне это сказывал один вернейший человек. Да вы его, Степан Николаевич,
знаете — Елистратов Капитон. Он сам это слышал от очевидцев, от свидетелей этой безобразной сцены.
В тот свайно-доисторический период, когда она наугад ловила
слова, не
зная, как с ними поступить; когда"но"не значило"но", когда дважды два равнялось стеариновой свечке, когда существовала темная ясность и многословная краткость, и когда люди начинали обмен мыслей
словами:"Смею ли присовокупить?"Вот к этому-то свайному периоду мы теперь постепенно и возвращаемся, и не только не стыдимся этого, но, напротив, изо всех
сил стараемся, при помощи тиснения, непререкаемо засвидетельствовать пред потомством, что отсутствие благородных мыслей, независимо от нравственного одичания, сопровождается и безграмотностью.
И, произнося раздельно и утвердительно
слова свои, старик Ананий четырежды стукнул пальцем по столу. Лицо его сияло злым торжеством, грудь высоко вздымалась, серебряные волосы бороды шевелились на ней. Фоме жутко стало слушать его речи, в них звучала непоколебимая вера, и
сила веры этой смущала Фому. Он уже забыл все то, что
знал о старике и во что еще недавно верил как в правду.
— Впрочем, нет, — прибавил он, внезапно встряхнув своей львиной гривой, — это вздор, и вы правы. Благодарю вас, Наталья Алексеевна, благодарю вас искренно. (Наталья решительно не
знала, за что он ее благодарит.) Ваше одно
слово напомнило мне мой долг, указало мне мою дорогу… Да, я должен действовать. Я не должен скрывать свой талант, если он у меня есть; я не должен растрачивать свои
силы на одну болтовню, пустую, бесполезную болтовню, на одни
слова…
Тогда я молчал, понимая, что нужно возражать не
словами, а фактами человеку, который верит в то, что жизнь, какова она есть, вполне законна и справедлива. Я молчал, а он с восхищением, чмокая губами, говорил о кавказской жизни, полной дикой красоты, полной огня и оригинальности. Эти рассказы, интересуя и увлекая меня, в то же время возмущали и бесили своей жестокостью, поклонением богатству и грубой
силе. Как-то раз я спросил его:
знает ли он учение Христа?
Аполлинария. А коли просите, так надо исполнять; я не
знаю, у кого достанет
сил отказать вам в чем-нибудь. Для нас ваше
слово закон. Зоя так вас любит, что она за счастие сочтет сделать вам угодное. Да и я… Ох… еще это неизвестно, кто из нас больше любит вас, она или я.
Гулянье начали молебном. Очень благолепно служил поп Глеб; он стал ещё более худ и сух; надтреснутый голос его, произнося необычные
слова, звучал жалобно, как бы умоляя из последних
сил; серые лица чахоточных ткачей сурово нахмурились, благочестиво одеревенели; многие бабы плакали навзрыд. А когда поп поднимал в дымное небо печальные глаза свои, люди, вслед за ним, тоже умоляюще смотрели в дым на тусклое, лысое солнце, думая, должно быть, что кроткий поп видит в небе кого-то, кто
знает и слушает его.
Артамонов
знал, что такой
силой Глеб не обладает, и, слушая его неуверенную речь,
слова которой колебались, видимо, боясь кого-то обидеть, он вдруг сказал...
Так сказал Соломону Бог, и по
слову его познал царь составление мира и действие стихий, постиг начало, конец и середину времен, проник в тайну вечного волнообразного и кругового возвращения событий; у астрономов Библоса, Акры, Саргона, Борсиппы и Ниневии научился он следить за изменением расположения звезд и за годовыми кругами.
Знал он также естество всех животных и угадывал чувства зверей, понимал происхождение и направление ветров, различные свойства растений и
силу целебных трав.
— В твоих
словах, может быть, и много правды, — отвечал я, — но ведь все, что ты сказал, показывает только то, что необходимо изменить самую систему собирания статистического материала, а земская статистика, то есть желание земства
знать текущий счет своим платежным
силам, колебания в приросте и убыли населения, экономические условия быта, — самое законное желание. Вот ты бы и помог земству, собирал от нечего делать необходимые материалы.
Не
зная решительно, что будет с нею вперед, она дала себе
слово не уступать Павлу и на колкости его, насколько станет
сил, отвечать бранью и угрозами.
Все эти люди — матросы разных наций, рыбаки, кочегары, веселые юнги, портовые воры, машинисты, рабочие, лодочники, грузчики, водолазы, контрабандисты, — все они были молоды, здоровы и пропитаны крепким запахом моря и рыбы,
знали тяжесть труда, любили прелесть и ужас ежедневного риска, ценили выше всего
силу, молодечество, задор и хлесткость крепкого
слова, а на суше предавались с диким наслаждением разгулу, пьянству и дракам.
Маменька так и помертвели!.. Через превеликую
силу могли вступить в речь и принялись было доказывать, что учение вздор, гибель-де нашим деньгам и здоровью. Можно быть умным, ничего не
зная и, всему научась, быть глупу."Многому ли научились наши дети? — продолжали они. — Несмотря что сколько мы на них положили кошту пану Тимофтею и вот этому дурню, что по-дурацки научил говорить наших детей и невинные их уста заставил произносить непонятные
слова…"
И что-то как будто начинало шевелиться в его воспоминаниях, как какое-нибудь известное, но вдруг почему-то забытое
слово, которое из всех
сил стараешься припомнить:
знаешь его очень хорошо — и
знаешь про то, что именно оно означает, около того ходишь; но вот никак не хочет
слово припомниться, как ни бейся над ним!
Грознов. Ты смеяться надо мной? Ах ты, молокосос! Что ты, что ты? Ты
знаешь ли, что такое Грознов…
Сила Грознов?.. Грознов — герой… одно
слово… пришел, увидел, ну и кончено. Какие дела Грознов делал… какие дела? Это только уму… у… у… непостижимо.
Синцов. Это не то
слово. Я с ними долго жил,
знаю их, вижу их
силу… верю в их разум…
Это — колдуны, кудесники, знахари, ведуны, ворожеи, ведьмы; и их почитают и боятся за то, что они находятся в неразрывном договоре с темной
силой,
знают слово, сущность вещей, понимают, как обратить эти вещи на вред или на пользу, и потому отделены от простых людей недоступной чертой.
Я часто потом думал над этим «не надо» и до сих пор не могу понять той удивительной
силы, которая в нем заключена и которую я чувствую. Она не в самом
слове, бессмысленном и пустом; она где-то в неизвестной мне и недоступной глубине Машиной души. Она
знает что-то. Да, она
знает, но не может или не хочет сказать. Потом я много раз добивался от Маши объяснения этого «не надо», и она не могла объяснить.
— Не думал. Что думы-то наши стоят? Думы те со
слов строились. Слышишь «раскол», «раскол»,
сила, протест, и все думаешь открыть в них невесть что. Все думаешь, что там
слово такое, как нужно,
знают и только не верят тебе, оттого и не доберешься до живца.
Таких людей достойно
знать и в известных случаях жизни подражать им, если есть
сила вместить благородный патриотический дух, который согревал их сердце, окрылял
слово и руководил поступками.
— Какое, сударь, подговорен, — начал Яков Иванов, как бы погруженный, по-видимому, в свои размышления, но, кажется, не пропустивший ни
слова из нашего разговора. —
Знавши нашу госпожу, — продолжал он, — кто бы из духовенства решился на это, — просто
силой взяли. Барин ихний, Михайло Максимыч, буян и самодур был известный.
Положим, я
знаю, что он красив, что он любит свою физическую
силу и холит свои мускулы, что он музыкален, что он читает стихи нараспев,
знаю даже больше, —
знаю его ласковые
слова,
знаю, как он целуется,
знаю пять или шесть его привычек…
…Мы все читали ваши стихи в “Северных Записках”… Это была такая радость. Когда видишь новое имя, думаешь: еще стихи, вообще стихи, устное изложение чувств. И большею частью — чужих. Или
слова — чужие. А тут сразу, с первой строки — свое,
сила. “Я
знаю правду! Все прежние правды — прочь!”… И это мы почувствовали — все.
Николай похлопал лакея по плечу и тронулся от него. Но Феноген Иваныч и без
слов знал, куда идет Николай, и со всей
силой, какая была у него в руках, схватил его...
Рассуждая же в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не есть душа, или ум, не имеет ни фантазии, ни представления, ни
слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не имеет
силы, не есть
сила или свет; не живет и не есть жизнь; не сущность, не вечность и не время; не может быть доступна мышлению; не ведение, не истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего, не есть что-либо из не сущего или сущего, и сущее не
знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не
знает сущего как такового; и она не имеет
слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Но подивитесь же, какая с самим с ним произошла глупость: по погребении Катерины Астафьевны, он, не
зная как с собой справиться и все-таки супротив самой натуры своей строптствуя, испил до дна тяжелую чашу испытания и, бродя там и сям, очутился ночью на кладбище, влекомый, разумеется, существующею
силой самой любви к несуществующему уже субъекту, и здесь он соблаговолил присесть и, надо думать не противу своей воли, просидел целую ночь, припадая и плача (по его
словам от того будто, что немножко лишнее на нутро принял), но как бы там ни было, творя сей седален на хвалитех, он получил там сильную простуду и в результате оной перекосило его самого, как и его покойницу Катерину Астафьевну, но только с сообразным отличием, так что его отец Кондратий щелкнул не с правой стороны на левую, а с левой на правую, дабы он, буде вздумает, мог бы еще правою рукой перекреститься, а левою ногой сатану отбрыкнуть.
Те, растроганные
словами Дуси, пообещали ей не задевать Тасю и не дразнить ее. Только Ярышка и горбатенькая Карлуша — две закадычные подруги — не дали этого обещания,
зная заранее, что не в
силах сдержать его. Новенькая не пришлась по сердцу обеим девочкам.
Старушка
узнала силу этого
слова.
— Нам этого мало. Мы, конечно, можем выгнать тебя с завода и закатать на принудительные работы. Но нам от этого никакой сладости не будет. Я бы тебя призвал исправиться, стать парнем на ять, подучиться,
узнать, что такое пятилетка. Ты мог бы быть первым на заводе, ведь ты — парень молодой, красота смотреть, господь тебя, если бы он существовал, наградил мускулатурной
силой… Что ты обо всем етим подумакиваешь? Даешь нам
слово исправиться?