Неточные совпадения
Не
знай про волю новую,
Умри, как жил, помещиком,
Под песни наши рабские,
Под
музыку холопскую —
Да только поскорей!
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы,
музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но
знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Она
знала, что в области политики, философии богословия Алексей Александрович сомневался или отыскивал; но в вопросах искусства и поэзии, в особенности
музыки, понимания которой он был совершенно лишен, у него были самые определенные и твердые мнения.
Он любил
музыку, певал, аккомпанируя себе на фортепьяно, романсы приятеля своего А…, цыганские песни и некоторые мотивы из опер; но ученой
музыки не любил и, не обращая внимания на общее мнение, откровенно говорил, что сонаты Бетховена нагоняют на него сон и скуку и что он не
знает лучше ничего, как «Не будите меня, молоду», как ее певала Семенова, и «Не одна», как певала цыганка Танюша.
— Ну,
знаете, я до пряностей не охотник; мне мои щи и без перца вкусны, — сказал Кутузов, улыбаясь. — Я люблю
музыку, а не слова, приделанные к ней…
— Очень культурный человек, знаток
музыки и замечательный оратор. Вице-президент общества гигиенистов. Ты, конечно,
знаешь: здесь так много больных, что нужно очень оберегать здоровье здоровых.
— Я — не понимаю: к чему этот парад? Ей-богу, право, не
знаю — зачем? Если б, например, войска с
музыкой… и чтобы духовенство участвовало, хоругви, иконы и — вообще — всенародно, ну, тогда — пожалуйста! А так,
знаете, что же получается? Раздробление как будто. Сегодня — фабричные, завтра — приказчики пойдут или, скажем, трубочисты, или еще кто, а — зачем, собственно? Ведь вот какой вопрос поднимается! Ведь не на Ходынское поле гулять пошли, вот что-с…
— Жена тоже не верит, — сказал Спивак, вычерчивая пальцем в воздухе сложный узор. — Но я —
знаю: осенью. Вы думаете — боюсь? Нет. Но — жалею. Я люблю учить
музыке.
— Давно не слыхал хорошей
музыки. У Туробоева поиграем, попоем. Комическое учреждение это поместье Туробоева. Мужики изгрызли его, точно крысы. Вы, Самгин, рыбу удить любите? Вы прочитайте Аксакова «Об уженье рыбы» — заразитесь! Удивительная книга, так,
знаете, написана — Брем позавидовал бы!
Но она не
знала, что с ней делается, никогда не спрашивала себя, а перешла под это сладостное иго безусловно, без сопротивлений и увлечений, без трепета, без страсти, без смутных предчувствий, томлений, без игры и
музыки нерв.
— В свете уж обо мне тогда
знали, что я люблю
музыку, говорили, что я буду первоклассная артистка. Прежде maman хотела взять Гензельта, но, услыхавши это, отдумала.
— Нет, нет — не то, — говорил, растерявшись, Леонтий. — Ты — артист: тебе картины, статуи,
музыка. Тебе что книги? Ты не
знаешь, что у тебя тут за сокровища! Я тебе после обеда покажу…
— Потом, когда мне было шестнадцать лет, мне дали особые комнаты и поселили со мной ma tante Анну Васильевну, а мисс Дредсон уехала в Англию. Я занималась
музыкой, и мне оставили французского профессора и учителя по-русски, потому что тогда в свете заговорили, что надо
знать по-русски почти так же хорошо, как по-французски…
То писал он стихи и читал громко, упиваясь
музыкой их, то рисовал опять берег и плавал в трепете, в неге: чего-то ждал впереди — не
знал чего, но вздрагивал страстно, как будто предчувствуя какие-то исполинские, роскошные наслаждения, видя тот мир, где все слышатся звуки, где все носятся картины, где плещет, играет, бьется другая, заманчивая жизнь, как в тех книгах, а не та, которая окружает его…
В сумерки мы простились с хозяевами и с
музыкой воротились домой. Вслед за нами приехали чиновники
узнать, довольны ли мы, и привезли гостинцы. Какое наказание с этими гостинцами! побросать ящики в воду неловко: японцы увидят, скажут, что пренебрегаем подарками, беречь — места нет. Для большой рыбы также сделаны ящики, для конфект особо, для сладкого хлеба опять особо. Я сберег несколько миньятюрных подставок; если довезу, то увидите образчик терпения и в то же время мелочности.
Едва адмирал ступил на берег,
музыка заиграла, караул и офицеры отдали честь. А где же встреча, кто ж примет: одни переводчики? Нет, это шутки! Велено спросить,
узнать и вытребовать.
— Вы лучший из людей, которых я
знала в своей жизни, — продолжала она. — Мы будем видеться, говорить, не правда ли? Обещайте мне. Я не пианистка, на свой счет я уже не заблуждаюсь и не буду при вас ни играть, ни говорить о
музыке.
Дмитрий Ионыч, вы
знаете, больше всего в жизни я люблю искусство, я безумно люблю, обожаю
музыку, ей я посвятила всю свою жизнь.
Он был вольноотпущенный дворовый человек; в нежной юности обучался
музыке, потом служил камердинером,
знал грамоте, почитывал, сколько я мог заметить, кое-какие книжонки и, живя теперь, как многие живут на Руси, без гроша наличного, без постоянного занятия, питался только что не манной небесной.
Тут староста уж пошел извиняться в дурном приеме, говоря, что во всем виноват канцлер, что ему следовало бы дать
знать дня за два, тогда бы все было иное, можно бы достать и
музыку, а главное, — что тогда встретили бы меня и проводили ружейным залпом. Я чуть не сказал ему a la Louis-Philippe: «Помилуйте… да что же случилось? Одним крестьянином только больше в Шателе!»
…
Музыка гремит, кареты подъезжают… Не
знаю, как это случилось, но я заснул; кто-то отворил дверь и разбудил меня…
Музыка гремит, кареты подъезжают, конца не видать… Они в самом деле его убьют!
В Коус я приехал часов в девять вечера,
узнал, что Брук Гауз очень не близок, заказал на другое утро коляску и пошел по взморью. Это был первый теплый вечер 1864. Море, совершенно покойное, лениво шаля, колыхалось; кой-где сверкал, исчезая, фосфорический свет; я с наслаждением вдыхал влажно-йодистый запах морских испарений, который люблю, как запах сена; издали раздавалась бальная
музыка из какого-то клуба или казино, все было светло и празднично.
Снова я торчу в окне. Темнеет; пыль на улице вспухла, стала глубже, чернее; в окнах домов масляно растекаются желтые пятна огней; в доме напротив
музыка, множество струн поют грустно и хорошо. И в кабаке тоже поют; когда отворится дверь, на улицу вытекает усталый, надломленный голос; я
знаю, что это голос кривого нищего Никитушки, бородатого старика с красным углем на месте правого глаза, а левый плотно закрыт. Хлопнет дверь и отрубит его песню, как топором.
Я
музыку знала, я пела,
Я даже отлично скакала верхом,
Но думать совсем не умела.
Мила и умна
Была молодая княгиня,
Как
музыку знала!
— Господь
знает! Это ты, может, и ошибся… она мне, впрочем, день сегодня назначила, как с
музыки привел ее: через три недели, а может, и раньше, наверно, говорит, под венец пойдем; поклялась, образ сняла, поцеловала. За тобой, стало быть, князь, теперь дело, хе-хе!
— А! Христофор Федорыч, здравствуйте! — воскликнул прежде всех Паншин и быстро вскочил со стула. — Я и не подозревал, что вы здесь, — я бы при вас ни за что не решился спеть свой романс. Я
знаю, вы не охотник до легкой
музыки.
Исполнитель он был довольно плохой; но
музыку знал основательно.
— Я не мог найти здесь увертюру Оберона, — начал он. — Беленицына только хвасталась, что у ней вся классическая
музыка, — на деле у ней, кроме полек и вальсов, ничего нет; но я уже написал в Москву, и через неделю вы будете иметь эту увертюру. Кстати, — продолжал он, — я написал вчера новый романс; слова тоже мои. Хотите, я вам спою? Не
знаю, что из этого вышло; Беленицына нашла его премиленьким, но ее слова ничего не значат, — я желаю
знать ваше мнение. Впрочем, я думаю, лучше после.
— Вы не
знаете,
музыки после него не осталось?
— Аннушка вместе с
музыкой будет на нем учиться
знать и любить старый Лицей!
Она умела довольно скоро и бойко играть на фортепиано легкие вещицы и особенно
знала танцевальную
музыку: это она и сделала своим ремеслом.
— Не
знаю, можно ли на пассивных страстях строить драмы или нет — это еще спор! Но
знаю только одно, что опера Глинки и по сюжету и по
музыке есть высочайшее и народнейшее произведение.
— Но ты совсем
музыки не
знаешь: играешь совершенно без всяких правил, — проговорила Мари.
— Не
знаю, — начал он, как бы более размышляющим тоном, — а по-моему гораздо бы лучше сделал, если бы отдал его к немцу в пансион… У того, говорят, и за уроками детей следят и
музыке сверх того учат.
— О, какая еще умница! — воскликнул Вихров. — Главное, образование солидное получила; в Москве все профессора почти ее учили,
знает, наконец, языки,
музыку и сверх того — дочь умнейшего человека.
—
Знаешь что, — начала она неторопливо, — мне мой музыкальный учитель говорил, что
музыка без правил все равно, что человек без ума.
Не помню, где мы свернули в темноту — и в темноте по ступеням вверх, без конца, молча. Я не видел, но
знал: она шла так же, как и я, — с закрытыми глазами, слепая, закинув вверх голову, закусив губы, — и слушала
музыку: мою чуть слышную дрожь.
Я, Д-503, строитель «Интеграла», — я только один из математиков Единого Государства. Мое привычное к цифрам перо не в силах создать
музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю — точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет — верю и
знаю.
И сам,
знаете, смеется, точно и взаправду ему смешно, а я уж вижу, что так бы, кажется, и перегрыз он горло, если б только власть его была. Да мне, впрочем, что! пожалуй, внутре-то у себя хоть как хочешь кипятись! Потому что там хочь и мыши у тебя на сердце скребут, а по наружности-то всё свою
музыку пой!
— Я не
знаю, — продолжала она, — для
музыки я, кажется, просто не рождена, потому что у меня очень дурной слух; но театр…
— И, батюшка! уж давно всю разбили бомбами. Вы не
узнаете теперь Севастополя; уж женщин ни души нет, ни трактиров, ни
музыки; вчера последнее заведенье переехало. Теперь ужасно грустно стало… Прощайте!
Потом она спросила Санина,
знает ли он «Фрейшюца», любит ли Вебера, и прибавила, что хотя она сама итальянка, но такую
музыку любит больше всего.
Но одну вещь, весьма ценимую юнкерами, он не только часто ставил в четверговые программы, но иногда даже соглашался повторять ее. Это была увертюра к недоконченной опере Литольфа «Робеспьер». Кто
знает, почему он давал ей такое предпочтение: из ненависти ли к великой французской революции, из почтения ли к личности Робеспьера или его просто волновала
музыка Литольфа?
В это время
музыка как раз возвращается к первым тактам полонеза. Александров
знает твердо слова, которые здесь поет хор, которые и он сам когда-то пел. Слегка наклонившись к красавице, он — правда, не поет, — но выговаривает речитативом...
Ее начал серьезно лечить Сверстов, объявивши Егору Егорычу и Сусанне, что старуха поражена нервным параличом и что у нее все более и более будет пропадать связь между мозгом и языком, что уже и теперь довольно часто повторялось; так, желая сказать: «Дайте мне ложку!» — она говорила: «Дайте мне лошадь!» Муза с самого первого дня приезда в Кузьмищево все посматривала на фортепьяно, стоявшее в огромной зале и про которое Муза по воспоминаниям еще детства
знала, что оно было превосходное, но играть на нем она не решалась, недоумевая, можно ли так скоро после смерти сестры заниматься
музыкой.
После обеда Сусанна Николаевна прилегла на постель и даже задремала было; но на улице невдолге раздалась
музыка, до такой степени стройная и согласная, что Сусанне Николаевне сквозь сон показалась какими-то райскими звуками; она встала и пошла к Егору Егорычу, чтобы
узнать, где играют.
Рояль этот, как я
узнал после, был подарен Балалайкину одним не — состоятельным должником в благодарность за содействие к сокрытию имущества, и Балалайкин, в свободное от лжесвидетельств время, подбирал на нем
музыку куплетов, сочиняемых им для театра Егарева.
Реже других к ней приходил высокий, невеселый офицер, с разрубленным лбом и глубоко спрятанными глазами; он всегда приносил с собою скрипку и чудесно играл, — так играл, что под окнами останавливались прохожие, на бревнах собирался народ со всей улицы, даже мои хозяева — если они были дома — открывали окна и, слушая, хвалили музыканта. Не помню, чтобы они хвалили еще кого-нибудь, кроме соборного протодьякона, и
знаю, что пирог с рыбьими жирами нравился им все-таки больше, чем
музыка.
— Не
знаю, отчего, — согласился Тоббоган, — но, когда держу девушку за талию, а
музыка вдруг раздастся, ноги делаются точно мешки. Стою: ни взад, ни вперед.