Неточные совпадения
Он
знал, что такое
военный человек, и, по виду и разговору этих господ, по ухарству, с которым они прикладывались к фляжке дорогой, он считал их за плохих
военных.
— Извините меня, графиня, — но я, право, ничего этого не
знаю и ничего не могу вам сказать, — сказал он и оглянулся на входившего вслед за дамой
военного.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и служил в
военной службе:
знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Подымаясь по узкой тропинке к Елисаветинскому источнику, я обогнал толпу мужчин, штатских и
военных, которые, как я
узнал после, составляют особенный класс людей между чающими движения воды.
Но так как все же он был человек
военный, стало быть, не
знал всех тонкостей гражданских проделок, то чрез несколько времени, посредством правдивой наружности и уменья подделаться ко всему, втерлись к нему в милость другие чиновники, и генерал скоро очутился в руках еще больших мошенников, которых он вовсе не почитал такими; даже был доволен, что выбрал наконец людей как следует, и хвастался не в шутку тонким уменьем различать способности.
Случись же под такую минуту, как будто нарочно в подтверждение его мнения о
военных, что сын его проигрался в карты; он послал ему от души свое отцовское проклятие и никогда уже не интересовался
знать, существует ли он на свете или нет.
На старшую дочь Александру Степановну он не мог во всем положиться, да и был прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с штабс-ротмистром, бог весть какого кавалерийского полка, и обвенчалась с ним где-то наскоро в деревенской церкви,
зная, что отец не любит офицеров по странному предубеждению, будто бы все
военные картежники и мотишки.
В таком случае, когда нет возможности произвести дело гражданским образом, когда горят шкафы с <бумагами> и, наконец, излишеством лживых посторонних показаний и ложными доносами стараются затемнить и без того довольно темное дело, — я полагаю
военный суд единственным средством и желаю
знать мнение ваше.
Татьяна (русская душою,
Сама не
зная почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму,
На солнце иней в день морозный,
И сани, и зарею поздной
Сиянье розовых снегов,
И мглу крещенских вечеров.
По старине торжествовали
В их доме эти вечера:
Служанки со всего двора
Про барышень своих гадали
И им сулили каждый год
Мужьев
военных и поход.
Остап, сняв шапку, всех поблагодарил козаков-товарищей за честь, не стал отговариваться ни молодостью, ни молодым разумом,
зная, что время
военное и не до того теперь, а тут же повел их прямо на кучу и уж показал им всем, что недаром выбрали его в атаманы.
Я
узнал, что его зовут Иваном Ивановичем Зуриным, что он ротмистр ** гусарского полку и находится в Симбирске при приеме рекрут, [Рекрут (устар.) — солдат-новобранец, лицо только что призванное на
военную службу.
О нет-с, не потому;
Сам по себе, по нраву, по уму.
Платон Михайлыч мой единственный, бесценный!
Теперь в отставке, был
военный;
И утверждают все, кто только прежде
знал,
Что с храбростью его, с талантом,
Когда бы службу продолжал,
Конечно, был бы он московским комендантом.
— Добро пожаловать еще раз! — промолвил Василий Иванович, прикладывая по-военному руку к засаленной ермолке, прикрывавшей его голову. — Вы, я
знаю, привыкли к роскоши, к удовольствиям, но и великие мира сего не гнушаются провести короткое время под кровом хижины.
— А — как же? Одиннадцать человек. Солдат арестовал
военный следователь, установив, что они способствовали грабежу.
Знаете: бабы, дело — ночное и так далее. Н-да. Воровство, всех форм, весьма процветает. Воровство и мошенничество.
— Можно
узнать, почему вы одеты
военным? — строго спросил Самгин. Мальчик звучно ответил...
— То есть — как это отходят? Куда отходят? — очень удивился собеседник. — Разве наукой вооружаются не для политики? Я
знаю, что некоторая часть студенчества стонет: не мешайте учиться! Но это — недоразумение. Университет, в лице его цивильных кафедр, —
военная школа, где преподается наука командования пехотными массами. И, разумеется, всякая другая
военная мудрость.
Она сказала это так сильно встряхнув головой, что очки ее подскочили выше бровей. Вскоре Клим
узнал и незаметно для себя привык думать, что царь — это
военный человек, очень злой и хитрый, недавно он «обманул весь народ».
Его самого готовили — к чему — никто не
знал. Вся женская родня прочила его в
военную службу, мужская — в гражданскую, а рождение само по себе представляло еще третье призвание — сельское хозяйство. У нас легко погнаться за всеми тремя зайцами и поспеть к трем — миражам.
Он подал просьбу к переводу в статскую службу и был посажен к Аянову в стол. Но читатель уже
знает, что и статская служба удалась ему не лучше
военной. Он оставил ее и стал ходить в академию.
Она не живала в столице, никогда не служила в
военной службе и потому не
знала, чего и сколько нужно для этого.
В этой неизвестности о войне пришли мы и в Манилу и застали там на рейде
военный французский пароход. Ни мы, ни французы не
знали, как нам держать себя друг с другом, и визитами мы не менялись, как это всегда делается в обыкновенное время. Пробыв там недели три, мы ушли, но перед уходом
узнали, что там ожидали английскую эскадру.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того, две тысячи долларов — и ушел. Но прибывший вслед за тем английский
военный корабль дал об этом
знать на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
Нехлюдов
знал Масленникова еще давно по полку. Масленников был тогда казначеем полка. Это был добродушнейший, исполнительнейший офицер, ничего не знавший и не хотевший
знать в мире, кроме полка и царской фамилии. Теперь Нехлюдов застал его администратором, заменившим полк губернией и губернским правлением. Он был женат на богатой и бойкой женщине, которая и заставила его перейти из
военной в статскую службу.
Нынче на суде она не
узнала его не столько потому, что, когда она видела его в последний раз, он был
военный, без бороды, с маленькими усиками и хотя и короткими, но густыми вьющимися волосами, а теперь был старообразный человек, с бородою, сколько потому, что она никогда не думала о нем.
Все были не только ласковы и любезны с Нехлюдовым, но, очевидно, были рады ему, как новому и интересному лицу. Генерал, вышедший к обеду в
военном сюртуке, с белым крестом на шее, как с старым знакомым, поздоровался с Нехлюдовым и тотчас же пригласил гостей к закуске и водке. На вопрос генерала у Нехлюдова о том, что он делал после того, как был у него, Нехлюдов рассказал, что был на почте и
узнал о помиловании того лица, о котором говорил утром, и теперь вновь просит разрешения посетить тюрьму.
— Да бог его
знает… Он, кажется, служил в
военной службе раньше… Я иногда, право, боюсь за моих девочек: молодо-зелено, как раз и головка закружится, только доктор все успокаивает… Доктор прав: самая страшная опасность та, которая подкрадывается к вам темной ночью, тишком, а тут все и все налицо. Девочкам во всяком случае хороший урок… Как вы думаете?
В нем сразу можно было
узнать прежнего
военного из какого-нибудь дорогого полка.
Лопухов положительно
знал, что будет ординатором (врачом) в одном из петербургских
военных гошпиталей — это считается большим счастьем — и скоро получит кафедру в Академии.
— В таком случае… конечно… я не смею… — и взгляд городничего выразил муку любопытства. Он помолчал. — У меня был родственник дальний, он сидел с год в Петропавловской крепости;
знаете, тоже, сношения — позвольте, у меня это на душе, вы, кажется, все еще сердитесь? Я человек
военный, строгий, привык; по семнадцатому году поступил в полк, у меня нрав горячий, но через минуту все прошло. Я вашего жандарма оставлю в покое, черт с ним совсем…
Большая часть между ними были довольно добрые люди, вовсе не шпионы, а люди, случайно занесенные в жандармский дивизион. Молодые дворяне, мало или ничему не учившиеся, без состояния, не
зная, куда приклонить главы, они были жандармами потому, что не нашли другого дела. Должность свою они исполняли со всею
военной точностью, но я не замечал тени усердия — исключая, впрочем, адъютанта, — но зато он и был адъютантом.
Круто изменил Зонненберг прежние порядки; дядька даже прослезился,
узнав, что немчура повел молодого барина самого покупать в лавки готовые сапоги, Переворот Зонненберга так же, как переворот Петра I, отличался
военным характером в делах самых мирных.
Чиновники
знают только гражданские и уголовные дела, купец считает делом одну торговлю,
военные называют делом шагать по-журавлиному и вооружаться с ног до головы в мирное время.
Когда я наблюдаю современное поколение молодежи, увлеченное милитаризацией и идеалом
военного, то это вызывает во мне особенное раздражение, потому что я получил
военное воспитание, испытал на себе
военную дисциплину,
знаю, что такое значит принадлежать к
военному коллективу.
Повторяю: я и теперь не
знаю, стояла ли подпись отца на приговоре военно — судной комиссии, или это был полевой суд из одних
военных. Никто не говорил об этом и никто не считал это важным. «Закон был ясен»…
Они не служат в канцеляриях и на
военной службе, не уходят в отхожие промыслы, не работают в лесах, рудниках, на море, а потому не
знают преступлений по должности и против
военной дисциплины и преступлений, прямое участие в которых требует мужской физической силы, например: ограбление почты, разбой на большой дороге и т. п.; статьи о преступлениях против целомудрия, об изнасиловании, растлении и сверхъестественных пороках касаются одних лишь мужчин.
Ты походы делила со мной,
Превратности жизни
военнойТы
знаешь; он скоро вернется домой!
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный
военный генерал, барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые
знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Государь этого не
знал до самого приезда в Россию, а уехали они скоро, потому что у государя от
военных дел сделалась меланхолия и он захотел духовную исповедь иметь в Таганроге у попа Федота [«Поп Федот» не с ветра взят: император Александр Павлович перед своею кончиною в Таганроге исповедовался у священника Алексея Федотова-Чеховского, который после того именовался «духовником его величества» и любил ставить всем на вид это совершенно случайное обстоятельство.
Узнаю, что в одно прекрасное утро пригласил его полицеймейстер к графу Милорадовичу, тогдашнему петербургскому
военному генерал-губернатору.
Князь Юсупов (во главе всех, про которых Грибоедов в «Горе от ума» сказал: «Что за тузы в Москве живут и умирают»), видя на бале у московского
военного генерал-губернатора князя Голицына неизвестное ему лицо, танцующее с его дочерью (он
знал, хоть по фамилии, всю московскую публику), спрашивает Зубкова: кто этот молодой человек? Зубков называет меня и говорит, что я — Надворный Судья.
Маремьянствую несознательно, а иначе сделать не умею. С другой стороны, тут же подбавилось:
узнал, что Молчанов отдан под
военный суд при Московском ордонансгаузе. [Комендантском управлении.] Перед глазами беспрерывно бедная Неленька! оттасоваться невозможно. Жду не дождусь оттуда известия, как она ладит с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась такая доля? За что нам пришлось, в семье нашей, толковать о таких грязных делах?
Регент в сером пальто и в серой шляпе, весь какой-то серый, точно запыленный, но с длинными прямыми усами, как у
военного,
узнал Верку, сделал широкие, удивленные глаза, слегка улыбнулся и подмигнул ей. Раза два-три в месяц, а то и чаще посещал он с знакомыми духовными академиками, с такими же регентами, как и он, и с псаломщиками Ямскую улицу и, по обыкновению, сделав полную ревизию всем заведениям, всегда заканчивал домом Анны Марковны, где выбирал неизменно Верку.
— Господа! — вдруг патетически воскликнул Ванька-Встанька, прервав пение и ударив себя в грудь. — Вот вижу я вас и
знаю, что вы — будущие генералы Скобелев и Гурко, но и я ведь тоже в некотором отношении
военная косточка. В мое время, когда я учился на помощника лесничего, все наше лесное ведомство было
военное, и потому, стучась в усыпанные брильянтами золотые двери ваших сердец, прошу: пожертвуйте на сооружение прапорщику таксации малой толики spiritus vini, его же и монаси приемлют.
Все были в негодовании на В.**, нашего, кажется,
военного губернатора или корпусного командира — хорошенько не
знаю, — который публично показывал свою радость, что скончалась государыня, целый день велел звонить в колокола и вечером пригласил всех к себе на бал и ужин.
Вихров, по наружности, слушал эти похвалы довольно равнодушно, но, в самом деле, они очень ему льстили, и он вошел в довольно подробный разговор с молодыми людьми, из которого
узнал, что оба они были сами сочинители; штатский писал статьи из политической экономии, а
военный — очерки последней турецкой войны, в которой он участвовал; по некоторым мыслям и по некоторым выражениям молодых людей, Вихров уже не сомневался, что оба они были самые невинные писатели; Мари между тем обратилась к мужу.
— А!.. — произнесла та протяжно. Будучи более посвящена в
военное ведомство, Александра Григорьевна хорошенько и не
знала, что такое университет и Демидовское.
— А вот что такое
военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая ходить и подходя по временам к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом году моей матери объявили, что я поступил солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я
узнаю в нем сына моего!»
— Он у меня, ваше превосходительство, один! — отвечал полковник. — Здоровья слабого… Там, пожалуй, как раз затрут…
Знаю я эту
военную службу, а в нынешних армейских полках и сопьется еще, пожалуй!
— Пожалуй, что это так!.. — согласилась Мари. — И,
знаешь, этого рода чинолюбцев и крестолюбцев очень много ездит к мужу — и, прислушиваясь к ним, я решительно недоумеваю, что же такое наша матушка Россия: в самом ли деле она страна демократическая, как понимают ее нынче, или
военная держава, как разумели ее прежде, и в чем состоит вкус и гений нашего народа?
Много помог мне и уланский офицер, особливо когда я открыл ему раскаяние Филаретова. Вот истинно добрейший малый, который даже сам едва ли
знает, за что под арестом сидит! И сколько у него смешных анекдотов! Многие из них я генералу передал, и так они ему пришли по сердцу, что он всякий день, как я вхожу с докладом, встречает меня словами:"Ну, что, как наш улан! поберегите его, мой друг! тем больше, что нам с
военным ведомством ссориться не приходится!"