Неточные совпадения
Огонь потух; едва
золоюПодернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и
собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
Ты, говорит, смотри в людях меня да на улице; а до семьи моей тебе дела нет; на это, говорит, у меня есть замки, да запоры, да
собаки злые.
Мне завещал отец:
Во-первых, угождать всем людям без изъятья —
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья
зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.
Иногда
злая старуха слезала с печи, вызывала из сеней дворовую
собаку, приговаривая: «Сюды, сюды, собачка!» — и била ее по худой спине кочергой или становилась под навес и «лаялась», как выражался Хорь, со всеми проходящими.
И вдруг — сначала в одном дворе, а потом и в соседних ему ответили проснувшиеся петухи. Удивленные несвоевременным пением петухов, сначала испуганно, а потом
зло залились
собаки. Ольховцы ожили. Кое-где засветились окна, кое-где во дворах застучали засовы, захлопали двери, послышались удивленные голоса: «Что за диво! В два часа ночи поют петухи!»
Если есть
собаки, то вялые, не
злые, которые, как я говорил уже, лают на одних только гиляков, вероятно, потому, что те носят обувь из собачьей шкуры.
Но воображение мое снова начинало работать, и я представлял себя выгнанным за мое упрямство из дому, бродящим ночью по улицам: никто не пускает меня к себе в дом; на меня нападают
злые, бешеные
собаки, которых я очень боялся, и начинают меня кусать; вдруг является Волков, спасает меня от смерти и приводит к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.
— Пускай попробует!.. — проговорил он. —
Собаки у нас
злые, сторожа днем и ночью есть, и я прямо объясню господину Ченцову, что губернатор приказал мне не допускать его в ваши имения.
Было обидно слушать его издевки; этот сытый парень не нравился нам, он всегда подстрекал ребятишек на
злые выходки, сообщал им пакостные сплетни о девицах и женщинах; учил дразнить их; ребятишки слушались его и больно платились за это. Он почему-то ненавидел мою
собаку, бросал в нее камнями; однажды дал ей в хлебе иглу.
А на земле, в этом темном и вечно враждебном городе, все люди встречались
злые, насмешливые. Все смешалось в общем недоброжелательстве к Передонову,
собаки хохотали над ним, люди облаивали его.
— Ай, матушка! — суетясь, точно испуганная курица, кудахтала Наталья. — Куда ему бегать? Как это можно! Город-от велик, и
собаки в нём, и люди пьяные, а и трезвый
злой человек — диво ли?
Когда она бесстыдно и
зло обнажалась, Кожемякин в тоске и страхе закрывал глаза: ему казалось, что все мальчишки и
собаки были выношены в этом серо-жёлтом, мохнатом животе, похожем на унылые древние холмы вокруг города.
Собака взглянула на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем. На площадь из улицы, точно волки из леса на поляну, гуськом вышли три мужика; лохматые, жалкие, они остановились на припёке, бессильно качая руками, тихо поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей поднималась сухая горячая пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и
злой голос глухо крикнул...
Шум сразу усилился, закипел, родилась масса новых звуков, все они завертелись, завыли, затрепетали в воздухе, сцепившись друг с другом, как стая
злых и голодных
собак.
Навестив в сумерки одного дня Марью Николаевну, Ольга Федотовна нарочно у нее припоздала, а потом высказала опасение идти одной через бугор, где ночевала овечья отара, около которой бегали
злые сторожевые
собаки.
— Помните ли, сударь, месяца два назад, как я вывихнул ногу — вот, как по милости вашей прометались все
собаки и русак ушел? Ах, батюшка Владимир Сергеич, какое
зло тогда меня взяло!.. Поставил родного в чистое поле, а вы… Ну, уж честил же я вас — не погневайтесь!..
Дома всё господские и лошадей много, а овец нету и
собаки не
злые.
«О чём говорят! — думал Пётр. — Бог дожди не вовремя посылает. Это всё со
зла, от зависти, от уродства. От лени. Заботы нет. Без заботы человек — как
собака без хозяина».
— Правду надобно выбирать по душе! Вон, за оврагом, стадо пасется,
собака бегает, пастух ходит. Ну, так что? Чем мы с тобой от этого попользуемся для души? Милый, ты взгляни просто:
злой человек — правда, а добрый — где? Доброго-то еще не выдумали, да-а!
Муж Фатевны находился в полнейшем загоне, постоянно вывозил навоз, точно у Фатевны были авгиевы стойла [Авгиевы стойла — в древнегреческой мифологии конюшни царя Авгия, которые не чистились в течение 30 лет и были сразу очищены Гераклом, направившим в них реку Алфей.], и жил в какой-то конурке на заднем дворе, рядом с цепной
собакой, такой же
злой, как сама хозяйка.
— Уж молчите, Афанасий Иванович, — говорила Пульхерия Ивановна, — вы любите только говорить, и больше ничего.
Собака нечистоплотна,
собака нагадит,
собака перебьет все, а кошка тихое творение, она никому не сделает
зла.
Тоскливо с ними: пьют они, ругаются между собою зря, поют заунывные песни, горят в работе день и ночь, а хозяева греют свой жир около них. В пекарне тесно, грязно, спят люди, как
собаки; водка да разврат — вся радость для них. Заговорю я о неустройстве жизни — ничего, слушают, грустят, соглашаются; скажу: бога, — мол, — надо нам искать! — вздыхают они, но — непрочно пристают к ним мои слова. Иногда вдруг начнут издеваться надо мной, непонятно почему. А издеваются
зло.
Устинька. У них
собаки злые.
— Чу — Марьушина
собака воет, слышишь? Держат пса на цепи не кормя, почитай, это — чтобы пес-от
злее был. Видишь, как хорошо ночью на улице-то? Народу совсем никого нету… То-то! Вон — звезда упала. А когда придет конец миру, они — снегом, звезды-то, посыпятся с неба. Вот бы дожить да поглядеть…
Все было бело, бледно и прозрачно.
Злой лай
собаки приветствовал нас еще издали, и навстречу нам вышел, скрипнув дверью, Тимоха. В руках у него была здоровенная дубина. Очевидно, он полагался на нее более, чем на ружье.
Василий Леонидыч. Ну, хорошо, я пойду
собак посмотрю, в кучерскую. Кобель один, так так
зол, что кучер говорит, чуть не съел его. А, что?
Младенец рос милее с каждым днем:
Живые глазки, белые ручонки
И русый волос, вьющийся кольцом —
Пленяли всех знакомых; уж пеленки
Рубашечкой сменилися на нем;
И, первые проказы начиная,
Уж он дразнил
собак и попугая…
Года неслись, а Саша рос, и в пять
Добро и
зло он начал понимать;
Но, верно, по врожденному влеченью,
Имел большую склонность к разрушенью.
Старухи говорили: это знак,
Который много счастья обещает.
И про меня сказали точно так,
А правда ль это вышло? — небо знает!
К тому же полуночный вой
собакИ страшный шум на чердаке высоком —
Приметы
злые; но не быв пророком,
Я только покачаю головой.
Гамлет сказал: «Есть тайны под луной
И для премудрых», — как же мне, поэту,
Не верить можно тайнам и Гамлету?..
Ну, странная, подозрительная
собака, а Ваня — явный бессомнительный дурак — и бедняк — и трус. И еще —
злой: «Вы представьте Вани злость!» И — представляем: то есть Ваня мгновенно дает
собаке сапогом. Потому что —
злой… Ибо для правильного ребенка большего злодейства нет, чем побить
собаку: лучше убить гувернантку.
Злой мальчик и
собака — действие этим соседством предуказано.
— Чать, не каждый день наезжают, а запоры у тебя крепкие,
собаки злые — больно-то трусить, кажись бы, нечего… Давай красных, за каждую сотню по двадцати рублев «романовскими» [Так фальшивомонетчики зовут настоящие ассигнации, по родовой фамилии государя.].
Только затих народ в ауле, Жилин полез под стену, выбрался. Шепчет Костылину: «Полезай». Полез и Костылин, да зацепил камень ногой, загремел. А у хозяина сторожка была — пестрая
собака, и злая-презлая; звали ее Уляшин. Жилин уже наперед прикормил ее. Услыхал Уляшин, — забрехал и кинулся, а за ним другие
собаки. Жилин чуть свистнул, кинул лепешки кусок, Уляшин узнал, замахал хвостом и перестал брехать.
Пока происходила вся эта суета, в комнату незаметно вошла моя охотничья
собака, старый рыжий сеттер.
Собака сразу почуяла присутствие какого-то неизвестного зверя, вытянулась, ощетинилась, и не успели мы оглянуться, как она уже сделала стойку над маленьким гостем. Нужно было видеть картину: медвежонок забился в уголок, присел на задние лапки и смотрел на медленно подходившую
собаку такими
злыми глазенками.
В книге «О жизни» Толстой пишет: «Радостная деятельность жизни со всех сторон окружает нас, и мы все знаем ее в себе с самых первых воспоминаний детства… Кто из живых людей не знает того блаженного чувства, хоть раз испытанного и чаще всего в самом раннем детстве, — того блаженного чувства умиления, при котором хочется любить всех; и близких, и
злых людей, и врагов, и
собаку, и лошадь, и травку; хочется одного, — чтобы всем было хорошо, чтобы все были счастливы».
Этот страшный хозяин, похожий на разбойника; эти
злые, мохнатые
собаки, готовые разорвать ее по одному его приказанию; эти плутоватые, недобрые дети, брат и сестра, которые с таким недоброжелательством смотрели на нее!
— Провала на вас нет… — продолжал Зотов. — Не сгинули вы еще с глаз моих, фараоны каторжные… Небось, кушать желаете! — усмехнулся он, кривя свое
злое лицо презрительной улыбкой. — Извольте, сию минуту! Для такого стоящего рысака овса самолучшего сколько угодно! Кушайте! Сию минуту! И великолепную дорогую
собаку есть чем покормить! Ежели такая дорогая
собака, как вы, хлеба не желаете, то говядинки можно.
Что может быть понятнее слов:
собаке больно; теленок ласков — он меня любит; птица радуется, лошадь боится, добрый человек,
злое животное?
Кто из живых людей не знает того блаженного чувства, хоть раз испытанного, и чаще всего только в самом раннем детстве, когда душа не была еще засорена всей той ложью, которая заглушает в нас жизнь, того блаженного чувства умиления, при котором хочется любить всех: и близких, и отца, и мать, и братьев, и
злых людей, и врагов, и
собаку, и лошадь, и травку; хочется одного — чтоб всем было хорошо, чтоб все были счастливы, и еще больше хочется того, чтобы самому сделать так, чтоб всем было хорошо, самому отдать себя, всю свою жизнь на то, чтобы всегда всем было хорошо и радостно.
— Ты отдавила ему лапку! Ты нарочно это сделала, нарочно! — заливаясь слезами визжала Валя. Ты нарочно ее, мою
собаку, чтобы мне больно сделать, на
зло, противная, гадкая, старая дева!
— Петр! — уже с сердцем начал Иннокентий Антипович. — Это уже слишком, чересчур слишком! Ты без сожаления, как
собаку, прогнал свою дочь из дому и теперь клевещешь на нее… Я знаю тебя за
злого, злопамятного, горячего человека, за человека страшного в припадках своего бешенства, но теперь ты дошел до низости… Несмотря на мою преданность и любовь к тебе, я сегодня тебя не уважаю, не уважаю первый раз в жизни…
— Сжальтесь надо мною, Андрей Иванович, ради самого бога! Я разбит, исцарапан, окостенел от холоду: едва душа держится в теле; спасите меня от ваших
собак и ваших людей, которые еще
злее и безумнее их.
Однажды он укусил Настю; та повалила его на кровать и долго и безжалостно била, точно он был не человек и не ребенок, а кусок
злого мяса; и после этого случая он полюбил кусаться и угрожающе скалил зубы, как
собака.
Чистое дело марш! — закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя
собаками, выдвинулся из-за них, наддал со страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя́, еще
злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем.