Неточные совпадения
Ему казалось, что и важничал Федор Федорович уже чересчур, что имел он все замашки мелких начальников, как-то:
брать на замечанье тех, которые не являлись к нему с поздравленьем в праздники, даже мстить всем тем, которых имена не находились у швейцара на листе, и множество разных тех грешных принадлежностей, без которых не обходится ни добрый, ни
злой человек.
Глафира Исаевна
брала гитару или другой инструмент, похожий на утку с длинной, уродливо прямо вытянутой шеей; отчаянно звенели струны, Клим находил эту музыку
злой, как все, что делала Глафира Варавка. Иногда она вдруг начинала петь густым голосом, в нос и тоже злобно. Слова ее песен были странно изломаны, связь их непонятна, и от этого воющего пения в комнате становилось еще сумрачней, неуютней. Дети, забившись на диван, слушали молча и покорно, но Лидия шептала виновато...
— Стой, Ракитка! — вскочила вдруг Грушенька, — молчите вы оба. Теперь я все скажу: ты, Алеша, молчи, потому что от твоих таких слов меня стыд
берет, потому что я
злая, а не добрая, — вот я какая. А ты, Ракитка, молчи потому, что ты лжешь. Была такая подлая мысль, что хотела его проглотить, а теперь ты лжешь, теперь вовсе не то… и чтоб я тебя больше совсем не слыхала, Ракитка! — Все это Грушенька проговорила с необыкновенным волнением.
Закрой сперва сыпучими песками
Глаза мои, доской тяжелой сердце
У бедненькой Купавы раздави,
Тогда
бери другую. Очи видеть
Разлучницы не будут, горя
злогоРевнивое сердечко не учует.
Снегурочка, завистница, отдай
Дружка назад!
— Да,
злее меня, потому что вы не хотите простить свою дочь; вы хотите забыть ее совсем и
берете к себе другое дитя, а разве можно забыть свое родное дитя? Разве вы будете любить меня? Ведь как только вы на меня взглянете, так и вспомните, что я вам чужая и что у вас была своя дочь, которую вы сами забыли, потому что вы жестокий человек. А я не хочу жить у жестоких людей, не хочу, не хочу!.. — Нелли всхлипнула и мельком взглянула на меня.
Меня
берет зло. Я возвращаюсь в зало первого класса, где застаю уже в полном разгаре приготовления к ожидаемому поезду. Первые слова, которые поражают мой слух, суть следующие...
И жалко-то мне и зло-то меня
берет, а пуще
зло.
Нашу дочку
злые люди оговорили: сам знаешь, честную
брал…» В ноги кланяется, плачет.
Никакими ласками я не мог смягчить его: он кусался и бился, говядины он меня не
брал и все время, бывало, как я над ним стою, пристально-пристально смотрит мне в глаза своим
злым, пронзительным взглядом.
Иногда Передонов
брал карты и со свирепым лицом раскалывал перочинным ножиком головы карточным фигурам. Особенно дамам. Режучи королей, он озирался, чтобы не увидели и не обвинили в политическом преступлении. Но и такие расправы помогали не надолго. Приходили гости, покупались карты, и в новые карты вселялись опять
злые соглядатаи.
— Да, голубчик, этак-то лучше. Право, иногда
зло меня
берет! Брошу, думаю, всех этих анафем! Хоть в лес, что ли, от них уйти!
Директор был несколько озадачен; но обозлившийся главный надзиратель возразил ей, «что она сама, по своей безрассудной горячности, портит все дело; что в отсутствие его она пользовалась слабостью начальства,
брала сына беспрестанно на дом, беспрестанно приезжала в гимназию, возвращалась с дороги, наконец через два месяца опять приехала, и что, таким образом, не дает возможности мальчику привыкнуть к его новому положению; что причиною его болезни она сама, а не строгое начальство и что настоящий ее приезд наделает много
зла, потому что сын ее, который уже выздоравливал, сегодня поутру сделался очень болен».
«Кончено!» — подумал я себе, глядя на Маню. А она сидит такая смирненькая, такая тихонькая, что именно как рыбка, и словечка не уронит. Даже
зло какое-то
берет, и не знаешь, на что злиться.
Зло Варвару
берет страшное.
Митя (
берет Любовь Гордеевну за руку и подходит к Гордею Карпычу). Зачем же назло, Гордей Карпыч? Со
злом такого дела не делают. Мне назло не надобно-с. Лучше уж я всю жизнь буду мучиться. Коли есть ваша такая милость, так уж вы благословите нас, как следует — по-родительски, с любовию. Как любим мы друг друга, и даже до этого случаю хотели вам повиниться… А уж я вам, вместо сына, то есть завсегда всей душой-с.
— Природа, дескать,
берёт нас в
злой и тяжкий плен через женщину, сладчайшую приманку свою, и не будь плотского влечения, кое поглощает собою лучшие силы духа человеческого, — может, человек и бессмертия достиг бы!
Но весьма немногие из тогдашних сатир
брали зло в самой его сущности; немногие руководились в своих обличениях радикальным отвращением к крепостному праву, в какой бы кроткой форме оно ни проявлялось.
Над ним смеялись, бросали ему газету. Он
брал ее и читал в ней о том, что в одной деревне градом побило хлеб, в другой сгорело тридцать дворов, а в третьей баба отравила мужа, — всё, что принято писать о деревне и что рисует ее несчастной, глупой и
злой. Тяпа читал и мычал, выражая этим звуком, быть может, сострадание, быть может, удовольствие.
И
зло на них
берет, и глядеть стыдно: мужики-то знакомые и народ хороший, жалко.
Mарина. Так конец, значит, что было, то уплыло. Позабыть велишь! Ну, Никита, помни. Берегла я свою честь девичью пуще глаза. Погубил ты меня ни за что, обманул. Не пожалел сироту (плачет), отрекся от меня. Убил ты меня, да я на тебя
зла не держу. Бог с тобой. Лучше найдешь — позабудешь, хуже найдешь — воспомянешь. Воспомянешь, Никита. Прощай, коли так. И любила ж я тебя. Прощай в последний. (Хочет обнять его и
берет за голову.)
Не верь, Иван Иваныч! Все напрасно;
Посулов не
беру. Он
злым поклепом
Меня обносит. Да ты сам ли слышал?
Начал говорить ему о причинах унижения человека, о
злой борьбе за кусок хлеба, о невозможности сохранить себя в стороне от этой свалки, о справедливости жизни, нещадно карающей того, кто только
берёт у неё и ничего не хочет отдать из души своей.
На десятом году подружилась она с этой девочкой, тайком ходила к ней на свидание в сад, приносила ей лакомства, дарила ей платки, гривеннички (игрушек Катя не
брала), сидела с ней по целым часам, с чувством радостного смирения ела ее черствый хлеб; слушала ее рассказы, выучилась ее любимой песенке, с тайным уважением и страхом слушала, как Катя обещалась убежать от своей
злой тетки, чтобы жить на всей божьей воле, и сама мечтала о том, как она наденет сумку и убежит с Катей.
Смирнов (подходя к ней). Как я на себя
зол! Влюбился, как гимназист, стоял на коленях… Даже мороз по коже дерет… (Грубо.) Я люблю вас! Очень мне нужно было влюбляться в вас! Завтра проценты платить, сенокос начался, а тут вы… (
Берет ее за талию.) Никогда этого не прощу себе…
Дед.
Зло это, не добро. Хлеб тебе бог зародил себя и людей кормить, а ты его на дьявольское питье перегнал. Не будет от этого добра. Брось ты эти дела. А то пропадешь и людей погубишь! Это, думаешь, питье? Это — огонь, сожжет он тебя. (
Берет лучину из-под котла, зажигает.)
Она сидела на полу
И груду писем разбирала —
И, как остывшую
золу,
Брала их в руки и бросала...
Человек же, имея разум, не может не видеть того, что
зло только увеличивает
зло, и потому должен бы удерживаться от воздаяния
злом за
зло, но часто животная природа человека
берет верх над разумной природой, и человек тот самый разум, который должен бы был удержать его от воздаяния
злом за
зло, употребляет на оправдания совершаемого им
зла, называя это
зло возмездием, наказанием.
В руки их не
берите — это сети, связанные
злою рукой темного противника Божия.
Люди держатся за всякого рода символы, чтобы не осуществлять реально добра и
зла, чтобы не
брать на себя трудной задачи реальной победы духовности.
— Зачем лгать! — беспечно сказал он, пожимая плечами, — кошку дала мне маленькая девочка, которая была
зла на горбатую пансионерку за то, что ее наказали без гулянья. Горбатую зовут Карлуша, кошку — Милка; если она ваша —
берите ее… Без полиции
берите. A я больше ничего не знаю.
— На, на! и свой кишмиш
бери, и лепешки
бери, и армянские пряники… ничего, ничего не хочу от тебя,
злой, недобрый деда! — твердила я, вся дрожа, как в лихорадке, продолжая выкидывать из карманов привезенные им лакомства.
— Деда! — неожиданно прозвучал среди наступившей тишины мой детский звонкий голос, — ты
злой, деда, я не буду любить тебя, если ты не простишь маму и будешь обижать папу! Возьми назад твой кишмиш и твои лепешки; я не хочу их
брать от тебя, если ты не будешь таким же добрым, как папа!
— Прежде, — отвечал мне
Золя, — я писал утром роман, а после завтрака статьи. Но это слишком утомительно, я не мог выдержать. Теперь я занимаюсь чем-либо одним. Мое парижское письмо для господина Стасюлевича
берет у меня дней пять-шесть. Театральный фельетон я пишу в один присест, также и корреспонденцию.
Чтобы быть в состоянии отдавать свою жизнь, ему надо прежде отдать тот излишек, который он
берет у других для блага своей жизни, и потом еще сделать невозможное: решить, кому из людей служить своей жизнью? Прежде, чем он будет в состоянии любить, т. е., жертвуя собою, делать благо, ему надо перестать ненавидеть, т. е. делать
зло, и перестать предпочитать одних людей другим для блага своей личности.
В «Assommoir'e» есть лицо молодой девочки, той, которую родители отдали в модный магазин. Она и там начинает уже вести неблаговидную жизнь. Вот ее-то
Золя и
берет героиней своего Нового произведения.
— Пусть буду я, по-твоему, глупая, безумная цыганка; но ты, боярин русский, где твоя совесть, где твой бог, спрашиваю опять?.. Что обещал ты мне, когда вздумал обольстить бедную, невинную девушку; когда моими погаными руками доставал это сокровище? Не обещал ли ты на ней жениться? Кого
брал тогда в свидетели?..
Злой, бессовестный человек, безбожник! ты — женат; ты погубил беззащитную девушку. Отдашь богу отчет на страшном суде, а может быть, расплатишься и в этой жизни?
— Чего, что вы?.. Говорю
зла…
Берите, какая есть…
Он говорит: «не противьтесь
злу; и, делая так, вперед знайте, что могут найтись люди, которые, ударив вас по одной щеке и не встретив отпора, ударят и по другой; отняв рубаху, отнимут и кафтан; воспользовавшись вашей работой, заставят еще работать; будут
брать без отдачи…
И все это было необыкновенно. Пили, чокались, говорили все сразу и о чем-то своем.
Злая, с птичьим лицом, раздраженно и крикливо рассказывала о госте, который
брал ее на время и с которым у нее что-то вышло. Часто ввертывали уличные ругательства, но произносили их не равнодушно, как мужчины, а всегда с особенной едкостью, с некоторым вызовом; все вещи называли своими именами.