Неточные совпадения
Алексей Александрович слушал, но слова ее уже не действовали на него. В душе его опять поднялась вся
злоба того
дня, когда он решился на развод. Он отряхнулся и заговорил пронзительным, громким голосом...
Просидев дома целый
день, она придумывала средства для свиданья с сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта
злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
— Ах, мне всё равно! — сказала она. Губы ее задрожали. И ему показалось, что глаза ее со странною
злобой смотрели на него из-под вуаля. — Так я говорю, что не в этом
дело, я не могу сомневаться в этом; но вот что он пишет мне. Прочти. — Она опять остановилась.
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала
злобаСлепой Фортуны и людей
На самом утре наших
дней.
Дня через два она встретила Самгина в магазине словами, в которых он не уловил ни сожаления, ни
злобы...
Клим впервые видел, как яростно дерутся мальчики, наблюдал их искаженные
злобой лица, оголенное стремление ударить друг друга как можно больнее, слышал их визги, хрип, — все это так поразило его, что несколько
дней после драки он боязливо сторонился от них, а себя, не умевшего драться, почувствовал еще раз мальчиком особенным.
И составили себе законы несправедливые, посредством которых до сего
дня защищают свое хищничество, действуя насилием и
злобою».
Но, в горькой
злобе свирепея,
Теперь позыву одному
Оно послушно; он голубит
Едину мысль и
день и ночь...
На другой
день Райский чувствовал себя веселым и свободным от всякой
злобы, от всяких претензий на взаимность Веры, даже не нашел в себе никаких следов зародыша любви.
Я знал это по прежним
дням, и то, что это непременно сбудется через час, а главное то, что я знал об этом вперед, как дважды два, разозлило меня до
злобы.
— Придет, Софья, придет! Не беспокойся! — вся дрожа в ужасном припадке
злобы,
злобы зверской, прокричала Татьяна. — Ведь слышала, сам обещал воротиться! дай ему, блажнику, еще раз, последний, погулять-то. Состарится — кто ж его тогда, в самом
деле, безногого-то нянчить будет, кроме тебя, старой няньки? Так ведь прямо сам и объявляет, не стыдится…
Розановские настроения служат
делу злобы, а не мира.
А за
день до того, как убил отца, и написал мне это письмо, написал пьяный, я сейчас тогда увидела, написал из
злобы и зная, наверно зная, что я никому не покажу этого письма, даже если б он и убил.
Страшная, неистовая
злоба закипела вдруг в сердце Мити: «Вот он, его соперник, его мучитель, мучитель его жизни!» Это был прилив той самой внезапной, мстительной и неистовой
злобы, про которую, как бы предчувствуя ее, возвестил он Алеше в разговоре с ним в беседке четыре
дня назад, когда ответил на вопрос Алеши: «Как можешь ты говорить, что убьешь отца?»
Он считался даже у беглых каторжников справедливым, и поэтому только не был убит, хотя бит и ранен при арестах бывал не раз. Но не со
злобы его ранили, а только спасая свою шкуру. Всякий свое
дело делал: один ловил и держал, а другой скрывался и бежал.
В одно прекрасное утро Полуянов признался следователю, что больше половины привлеченных к
делу лиц оговорил по
злобе.
И он не по
злобе и не по плутовству теснит образованных людей, а у него уж в самом
деле такое убеждение сложилось, что от них вред для службы…
И вот черный осадок недовольства, бессильной
злобы, тупого ожесточения начинает шевелиться на
дне мрачного омута, хочет всплыть на поверхность взволнованной бездны и своим мутным наплывом делает ее еще безобразнее и ужаснее.
— Ваше высокоблагородие, ничего я в этих
делах не знаю… — заговорил Родион Потапыч и даже ударил себя в грудь. — По
злобе обнесен вот этим самым Кишкиным… Мое
дело маленькое, ваше высокоблагородие. Всю жисть в лесу прожил на промыслах, а что они там в конторе делали — я не известен. Да и давно это было… Ежели бы и знал, так запамятовал.
Эта история с Оксей сделалась
злобой промыслового
дня. Кто ее распустил — так и осталось неизвестным, но об Оксе говорили на все лады и на Миляевом мысу, и на других разведках. Отчаянные промысловые рабочие рады были случаю и складывали самые невозможные варианты.
— «Тлен», — нетерпеливо подсказал Арапов и, надвинув таинственно брови, избоченился и стал эффектно выкладывать по пальцам, приговаривая: без рода и племени — раз; еврей, угнетенная национальность, — это два; полон ненависти и
злобы — это три; смел, как черт, — четыре; изворотлив и хитер, пылает мщением, ищет
дела и литограф — с! — Что скажете? — произнес, отходя и становясь в позу, Арапов.
— Именно! Я вас очень люблю, Рязанов, за то, что вы умница. Вы всегда схватите мысль на лету, хотя должна сказать, что это не особенно высокое свойство ума. И в самом
деле, сходятся два человека, вчерашние друзья, собеседники, застольники, и сегодня один из них должен погибнуть. Понимаете, уйти из жизни навсегда. Но у них нет ни
злобы, ни страха. Вот настоящее прекрасное зрелище, которое я только могу себе представить!
На другой
день, впрочем, началось снова писательство. Павел вместе с своими героями чувствовал
злобу, радость; в печальных, патетических местах, — а их у него было немало в его вновь рождаемом творении, — он плакал, и слезы у него капали на бумагу… Так прошло недели две; задуманной им повести написано было уже полторы части; он предполагал дать ей название: «Да не осудите!».
Она поссорилась даже раз с Александрой Семеновной, сказала ей, что ничего не хочет от нее. Когда же я стал пенять ей, при Александре же Семеновне, она разгорячилась, отвечала с какой-то порывчатой, накопившейся
злобой, но вдруг замолчала и ровно два
дня ни одного слова не говорила со мной, не хотела принять ни одного лекарства, даже не хотела пить и есть, и только старичок доктор сумел уговорить и усовестить ее.
Он замолчал и пытливо, с той же
злобой смотрел на меня, придерживая мою руку своей рукой, как бы боясь, чтоб я не ушел. Я уверен, что в эту минуту он соображал и доискивался, откуда я могу знать это
дело, почти никому не известное, и нет ли во всем этом какой-нибудь опасности? Так продолжалось с минуту; но вдруг лицо его быстро изменилось; прежнее насмешливое, пьяно-веселое выражение появилось снова в его глазах. Он захохотал.
—
Дело ясное, — мрачно и со
злобой повторил Сергей.
Идея примирения двух враждовавших женщин сделалась настоящей
злобой кукарского
дня, причем предположениям, надеждам и сомнениям не было конца.
— Христос был не тверд духом. Пронеси, говорит, мимо меня чашу. Кесаря признавал. Бог не может признавать власти человеческой над людьми, он — вся власть! Он душу свою не
делит: это — божеское, это — человеческое… А он — торговлю признавал, брак признавал. И смоковницу проклял неправильно, — разве по своей воле не родила она? Душа тоже не по своей воле добром неплодна, — сам ли я посеял
злобу в ней? Вот!
Очевидно, что такие сафические мысли [20] могут осаждать голову только в крайних и не терпящих отлагательства «случаях». Княжна плачет, но мало-помалу источник слез иссякает; на сцену выступает вся желчь, накопившаяся на
дне ее тридцатилетнего сердца; ночь проводится без сна, среди волнений, порожденных
злобой и отчаяньем… На другой
день зеркало имеет честь докладывать ее сиятельству, что их личико желто, как выжатый лимон, а глаза покрыты подозрительною влагой…
Нас мгла и тревоги встречали,
Порой заграждая нам путь.
Хотелось нередко в печали
Свободною грудью вздохнуть,
Но
дни проходили чредою,
Все мрак и все
злоба вокруг —
Не падали духом с тобою
Мы, горем исполненный друг!
И крепла лишь мысль и стремилась
К рассвету, к свободе вперед —
Туда, где любовь сохранилась,
Где солнце надежды взойдет!
Но сие беззаконное действие распавшейся натуры не могло уничтожить вечного закона божественного единства, а должно было токмо вызвать противодействие оного, и во мраке духом
злобы порожденного хаоса с новою силою воссиял свет божественного Логоса; воспламененный князем века сего великий всемирный пожар залит зиждительными водами Слова, над коими носился дух божий; в течение шести мировых
дней весь мрачный и безобразный хаос превращен в светлый и стройный космос; всем тварям положены ненарушимые пределы их бытия и деятельности в числе, мере и весе, в силу чего ни одна тварь не может вне своего назначения одною волею своею действовать на другую и вредить ей; дух же беззакония заключен в свою внутреннюю темницу, где он вечно сгорает в огне своей собственной воли и вечно вновь возгорается в ней.
— Скаредное
дело! — повторил Басманов, перемогая
злобу и скрывая ее под видом удивления. — Да ты забыл, про кого я тебе говорю. Разве ты мыслишь к Вяземскому или к Малюте?
— Кра-асивый попище, здоровенный! Стоит он пред аналоем, а из носу-то кап, кап! И не видит сраму своего. Лют был поп, аки лев пустынный, голосище — колокол! А я его тихонько, да все в душу, да между ребер ей словами-то своими, как шильями!.. Он же прямо, как печь жаркая, накаляется
злобой еретической… Эх, бывали дела-а!
Третьего
дня Петухова горка, почитай, сплошь выгорела, девятнадцать домов слизал огонь. Прошёл слух, будто сапожник Сетунов, который дразнил меня, бывало, по
злобе на соседей поджёг, однако не верю этому. Утром вчера пымали его на своём пепелище, когда он вьюшки печные вырывал, свели в пожарную, а в ночь — умер».
Вот каким образом происходило
дело: месяца за два до приезда Алексея Степаныча, Иван Петрович Каратаев ездил зачем-то в Уфу и привез своей жене эту городскую новость; Александра Степановна (я сказал о ее свойствах) вскипела негодованием и
злобой; она была коновод в своей семье и вертела всеми, как хотела, разумеется кроме отца; она обратила в шпионы одного из лакеев Алексея Степаныча, и он сообщал ей все подробности об образе жизни и о любви своего молодого барина; она нашла какую-то кумушку в Уфе, которая разнюхала, разузнала всю подноготную и написала ей длинную грамоту, с помощию отставного подьячего, составленную из городских вестей и сплетен дворни в доме Зубина, преимущественно со слов озлобленных приданых покойной мачехи.
Калерия. У меня в душе растет какая-то серая
злоба… серая, как облако осени… Тяжелое облако
злобы давит мне душу, Варя… Я никого не люблю, не хочу любить!.. И умру смешной старой
девой.
— Ка-ак же! — со
злобой и насмешкой воскликнул Лунёв. — Нюхают, обложить хотят, как волка в лесу. Ничего не будет, — не их
дело! И не волк я, а несчастный человек… Я никого не хотел душить, меня самого судьба душит… как у Пашки в стихе сказано… И Пашку душит, и Якова… всех!
К ней часто приходила Матица, принося с собой булки, чай, сахар, а однажды она даже подарила Маше голубое платье. Маша вела себя с этой женщиной, как взрослый человек и хозяйка дома; ставила маленький жестяной самовар, и, попивая горячий, вкусный чай, они говорили о разных
делах и ругали Перфишку. Матица ругалась с увлечением, Маша вторила ей тонким голосом, но — без
злобы, только из вежливости. Во всём, что она говорила про отца, звучало снисхождение к нему.
Угрюмая
злоба хоронилась в глубине души Лунёва, как большая змея, и пожирала все впечатления этих
дней.
Ему хотелось пойти к ней, он болел от желания снова быть около нее, но хмурился и не хотел уступить этому желанию, усердно занимаясь
делами и возбуждая в себе
злобу против женщины.
Такие отношения установились у них быстро; в две-три встречи Медынская вполне овладела юношей и начала медленно пытать его. Ей, должно быть, нравилась власть над здоровым, сильным парнем, нравилось будить и укрощать в нем зверя только голосом и взглядом, и она наслаждалась игрой с ним, уверенная в силе своей власти. Он уходил от нее полубольной от возбуждения, унося обиду на нее и
злобу на себя. А через два
дня снова являлся для пытки.
Маякин, бросив в грязь Медынскую, тем самым сделал ее доступной для крестника, и скоро Фома понял это. В деловых весенних хлопотах прошло несколько
дней, и возмущенные чувства Фомы затихли. Грусть о потере человека притупила
злобу на женщину, а мысль о доступности женщины усилила влечение к ней. Незаметно для себя он решил, что ему следует пойти к Софье Павловне и прямо, просто сказать ей, чего он хочет от нее, — вот и все!
Завтра — это
день, которому довлеет его мир и его
злоба.
«Какой у вас Петр Федорыч? — писал им отписку келарь Пафнутий. — Царь Петр III помре божиею милостью уже тому время дванадесять лет… А вы, воры и разбойники, поднимаете дерзновенную руку против ее императорского величества и наследия преподобного Прокопия, иже о Христе юродивого. Сгинете, проклятые нечестивцы, яко смрад, а мы вас не боимся. В остервенении
злобы и огнепальной ярости забыли вы, всескверные, страх божий, а секира уже лежит у корня смоковницы… Тако будет, яко во
дни нечестивого Ахава. Буди…»
Он мой — я купил его у небес и ада: я заплатил за него кровавыми слезами; ужасными
днями, в течение коих мысленно я пожирал все возможные чувства, чтоб под конец у меня в груди не осталось ни одного кроме
злобы и мщения… о! я не таков, чтобы равнодушно выпустить из рук свою добычу и уступить ее вам… подлые рабы!..»
Артамонов очень подружился с Утешителем. Время от времени на него снова стала нападать скука, вызывая в нём непобедимое желание пить. Напиваться у брата было стыдно, там всегда торчали чужие люди, а он особенно не хотел показать себя пьяным Поповой. Дома Наталья в такие
дни уныло сгибалась, угнетённо молчала; было бы лучше, если б она ругалась, тогда и самому можно бы ругать её. А так она была похожа на ограбленную и, не возбуждая
злобы, возбуждала чувство, близкое жалости к ней; Артамонов шёл к Серафиму.
Положим, что все это совершенно справедливо и что всегда бывает именно так; но квинт-эссенция вещи обыкновенно не похожа бывает на самую вещь: теин — не чай, алкоголь — не вино; по правилу, приведенному выше, в самом
деле поступают «сочинители», дающие нам вместо людей квинт-эссенцию героизма и
злобы в виде чудовищ порока и каменных героев.
По ненавистной
злобе своей и явному недоброжелательству, называющий себя дворянином, Иван, Иванов сын, Перерепенко всякие пакости, убытки и иные ехидненские и в ужас приводящие поступки мне чинит и вчерашнего
дня пополудни, как разбойник и тать, с топорами, пилами, долотами и иными слесарными орудиями, забрался ночью в мой двор и в находящийся в оном мой же собственный хлев, собственноручно и поносным образом его изрубил.
Но и вместе с тем все это было так странно, непонятно, дико, казалось так невозможным, что действительно трудно было веру дать всему этому
делу; господин Голядкин даже сам готов был признать все это несбыточным бредом, мгновенным расстройством воображения, отемнением ума, если б, к счастию своему, не знал по горькому житейскому опыту, до чего иногда
злоба может довести человека, до чего может иногда дойти ожесточенность врага, мстящего за честь и амбицию.
С этих пор так мало свойственное легкомысленному, но честному маньяку Бенни звание шпиона было усвоено ему и удерживается за ним даже и до сего
дня, с упорством, в котором поистине не знаешь чему более дивиться — глупости или
злобе ничтожных людей этой низкой «партии», давшей впоследствии неожиданно самых лихих перевертней еще нового фасона.