Неточные совпадения
—
Помилуй, ma chère, [моя дорогая (фр.).] к лицу ли тебе
зеленые ленты? — говорила тетка. — Возьми палевые.
От Мадеры до островов
Зеленого Мыса считается тысяча морских
миль по меридиану.
Зелень, кажущаяся
мили за две, за три скудным мохом, оказалась вблизи деревьями и кустами.
Мы завидели мыс Номо, обозначающий вход на нагасакский рейд. Все собрались на юте, любуясь на
зеленые, ярко обливаемые солнцем берега. Но здесь нас не встретили уже за несколько
миль лодки с фруктами, раковинами, обезьянами и попугаями, как на Яве и в Сингапуре, и особенно с предложением перевезти на берег: напротив!
А справа видны острова, точно морские чудовища, выставившие темные, бесцветные хребты: ни
зелени, ни возвышенностей не видно; впрочем, до них еще будет
миль двенадцать.
Безумец, я, любовью опьяненный,
Сухой пенек за
милый образ принял;
Холодный блеск
зеленых светляков
За светлые Снегурочкины глазки.
Новый дом был нарядней,
милей прежнего; его фасад покрашен теплой и спокойной темно-малиновой краской; на нем ярко светились голубые ставни трех окон и одинарная решетчатая ставня чердачного окна; крышу с левой стороны красиво прикрывала густая
зелень вяза и липы.
—
Помилуйте, и без обиды натурально хочется узнать; вы мать. Мы сошлись сегодня с Аглаей Ивановной у
зеленой скамейки ровно в семь часов утра, вследствие ее вчерашнего приглашения. Она дала мне знать вчера вечером запиской, что ей надо видеть меня и говорить со мной о важном деле. Мы свиделись и проговорили целый час о делах, собственно одной Аглаи Ивановны касающихся; вот и всё.
Обе барышни были в одинаковых простеньких, своей работы, но
милых платьях, белых с
зелеными лентами; обе розовые, черноволосые, темноглазые и в веснушках; у обеих были ослепительно белые, но неправильно расположенные зубы, что, однако, придавало их свежим ртам особую, своеобразную прелесть; обе хорошенькие и веселые, чрезвычайно похожие одна на другую и вместе с тем на своего очень некрасивого брата.
…Весна. Каждый день одет в новое, каждый новый день ярче и
милей; хмельно пахнет молодыми травами, свежей
зеленью берез, нестерпимо тянет в поле слушать жаворонка, лежа на теплой земле вверх лицом. А я — чищу зимнее платье, помогаю укладывать его в сундук, крошу листовой табак, выбиваю пыль из мебели, с утра до ночи вожусь с неприятными, ненужными мне вещами.
Было это на второй день пасхи; недавно стаял последний вешний снег, от земли, нагретой солнцем, густо поднимался тёплый и душистый парок, на припёке появились прозрачные, точно кружева,
зелёные пятна
милой весенней травы.
— Бедный Иван Иваныч! — говорил хозяин, печально вздыхая. — А я-то мечтал, что весной повезу тебя на дачу и буду гулять с тобой по
зеленой травке.
Милое животное, хороший мой товарищ, тебя уже нет! Как же я теперь буду обходиться без тебя?
Родные места вызвали целый ряд других дорогих теней; но с
милыми зелеными горами неразрывно связывалась тень одного Николая Матвеича, как с домом — тень его бывшего хозяина.
В несколько часов Козявочка узнала решительно все, именно: что, кроме солнышка, синего неба и
зеленой травки, есть еще сердитые шмели, серьезные червячки и разные колючки на цветах. Одним словом, получилось большое огорчение. Козявочка даже обиделась.
Помилуйте, она была уверена, что все принадлежит ей и создано для нее, а тут другие то же самое думают. Нет, что-то не так… Не может этого быть.
Ольга. Полно, у нас всё свои. (Вполголоса, испуганно.) На вас
зеленый пояс!
Милая, это нехорошо!
Но одну песню Саша слушал постоянно: это
милую свою
зеленую рябинушку, — отходило сердце в тихой жалости к своей горькой и мучительной доле. А иногда и мучила песня. Как-то случилось, что особенно хорошо пели Колесников и Петруша, — и многим до слез взгрустнулось, когда в последний раз смертельно ахнул высокий и чистый голос...
Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченый орех и в
зеленый сундучок спрячь. Попроси у барышни Ольги Игнатьевны, скажи, для Ваньки».
Плыли под крутым обрывом; с него свешивались кудрявые стебли гороха, плети тыкв с бархатными листьями, большие жёлтые круги подсолнухов, стоя на краю обрыва, смотрели в воду. Другой берег, низкий и ровный, тянулся куда-то вдаль, к
зелёным стенам леса, и был густо покрыт травой, сочной и яркой; из неё ласково смотрели на лодку
милые, как детские глазки, голубые и синие цветы. Впереди тоже стоял тёмно-зелёный лес — и река вонзалась в него, как кусок холодной стали.
Там часто тихая луна, сквозь
зеленые ветви, посребряла лучами своими светлые Лизины волосы, которыми играли зефиры и рука
милого друга; часто лучи сии освещали в глазах нежной Лизы блестящую слезу любви, осушаемую всегда Эрастовым поцелуем.
Он проснулся поутру часов в восемь. Солнце сыпало золотым снопом лучи свои сквозь
зеленые, заплесневелые окна его комнаты; какое-то отрадное ощущение нежило все члены больного. Он был спокоен и тих, бесконечно счастлив. Ему казалось, что кто-то был сейчас у его изголовья. Он проснулся, заботливо ища вокруг себя это невидимое существо; ему так хотелось обнять своего друга и сказать первый раз в жизни: «Здравствуй, добрый день тебе, мой
милый».
По вечерам, когда вместе с тьмою у окон становилась на страже и тревога, Искариот искусно наводил разговор на Галилею, чуждую ему, но
милую Иисусу Галилею, с ее тихою водой и
зелеными берегами.
Несутся в солнечных лучах сладкие речи бога любви, вечно юного бога Ярилы: «Ох ты гой еси, Мать-Сыра Земля! Полюби меня, бога светлого, за любовь за твою я украшу тебя синими морями, желтыми песками,
зеленой муравой, цветами алыми, лазоревыми; народишь от меня
милых детушек число несметное…»
Заперли рабу Божию в тесную келийку. Окроме матери Платониды да кривой старой ее послушницы Фотиньи, никого не видит, никого не слышит заточенница… Горе горемычное, сиденье темничное!.. Где-то вы, дубравушки
зеленые, где-то вы, ракитовые кустики, где ты, рожь-матушка зрелая — высокая, овсы, ячмени усатые, что крыли добра молодца с красной девицей?.. Келья высокая, окна-то узкие с железными перекладами: ни выпрыгнуть, ни вылезти… Нельзя подать весточку другу
милому…
Черненький Шписс поспевал решительно повсюду: и насчет музыкантов, и насчет прислуги, и насчет поправки какой-нибудь свечи или розетки, и насчет стремительного поднятия носового платка, уроненного губернаторшей; он и старичков рассаживает за
зеленые столы, он и стакан лимонада несет на подносике графине де-Монтеспан, он и полькирует с madame Пруцко, и вальсирует со старшею невестой неневестною, и говорит почтительные, но приятные любезности барону Икс-фон-Саксену; словом, Шписс везде и повсюду, и как всегда — вполне незаменимый, вполне необходимый Шписс, и все говорят про него: «Ах, какой он
милый! какой он прелестный!» И Шписс доволен и счастлив, и Непомук тоже доволен, имея такого чиновника по особым поручениям, и решает про себя, что Шписса опять-таки необходимо нужно представить к следующей награде.
Как на кустике
зеленомСоловеюшко сидит,
Звонко, громко он поет,
В терем голос подает,
А по травке, по муравке
Красны девицы идут,
А котора лучше всех —
Та сударушка моя.
Белым лицом круглоличка
И наряднее всех.
Как Марфушу не признать,
Как
милую не узнать?
Здесь же, среди кустов и
зелени, под защитой белой каменной ограды, нет ни
милых шаловливых воспитанниц, ни требовательной Кузьмичевой.
Я обожала ее улыбки, как обожала ее песни… Одну на них я отлично помню. В ней говорилось о черной розе, выросшей на краю пропасти в одном из ущелий Дагестана… Порывом ветра пышную дикую розу снесло в
зеленую долину… И роза загрустила и зачахла вдали от своей
милой родины… Слабея и умирая, она тихо молила горный ветерок отнести ее привет в горы…
Мягкое покачивание городской пролетки, серебристо-зеленые волны по ржи, запах полевых цветов, конского пота и дегтя, —
милый запах, его вечно будет любовно помнить всякий, кто путешествовал на лошадях по родным полям.
— Это ведь наш будущий руководитель, наш маэстро, если только мы попадем на курсы! — лепечет она, и глаза ее делаются
зелеными от волнения и восторга, точь-в-точь как тогда, в институтских стенах, в нашем отрочестве. — О, Лидочка, моя
милая, как жутко и как хорошо!
— Pardon, — я слышу тихий оклик справа и, скользнув взглядом по высокой фигуре девушки, одетой в скромное коричневое платье, замираю от неожиданности. Предо мною бледное до прозрачности, маленькое личико, с сине-зелеными, неестественно ярко горящими глазами под ровными дугами черных бровей. Непокорные черные волосы оттеняют копной это бледное лицо,
милое, знакомое лицо…
Открытое настежь окно спальни,
зеленые ветки, заглядывающие в это окно, утреннюю свежесть, запах тополя, сирени и роз, кровать, стул и на нем платье, которое вчера шуршало, туфельки, часики на столе — всё это нарисовал он себе ясно и отчетливо, но черты лица,
милая сонная улыбка, именно то, что важно и характерно, ускользало от его воображения, как ртуть из-под пальца.
Со того ли со безвременья
Опустел
зеленый сад:
Много пташек, много песен в нем,
Только
милой не слыхать.
Ах, хорошо!.. У каждого бывают в жизни недели, когда все кругом как будто сговорится любовно обступить человека и давать ему только радость, только радость, доверху переполнить душу радостью. Так было сейчас с Борькой. Солнце, блеск
зелени, ощущение наросших мускулов под загоревшей кожей, горение внимательных девичьих глаз,
милые товарищи, общее признание.
И где же твой, о витязь, прах?
Какою взят могилой?..
Пойдёт прекрасная в слезах
Искать, где пепел
милый…
Там чище ранняя роса,
Там
зелень ароматней,
И сладостней цветов краса,
И светлый день приятней,
И тихий дух твой прилетит
Из та́инственной сени;
И трепет сердца возвестит
Ей близость дружней тени.
— Где моя прежняя красота! Проклятье, зачем я стара и безобразна! О, если бы я понадобилась хоть чудовищу, которое живет в
зеленой пучине моря, я бы не остановилась ни перед чем, лишь бы только избавить
милого сына и детей его от страдания! Проклятье себялюбивой Тении!