Неточные совпадения
— Он был очень болен после того свидания с
матерью, которое мы не пре-ду-смотрели, — сказал Алексей Александрович. — Мы боялись даже за его жизнь. Но разумное лечение и морские купанья летом исправили его
здоровье, и теперь я по совету доктора отдал его в школу. Действительно, влияние товарищей оказало на него хорошее действие, и он совершенно здоров и учится хорошо.
Месяца три назад хозяйственные дела молодой
матери были совсем плохи. Из денег, оставленных Лонгреном, добрая половина ушла на лечение после трудных родов, на заботы о
здоровье новорожденной; наконец потеря небольшой, но необходимой для жизни суммы заставила Мери попросить в долг денег у Меннерса. Меннерс держал трактир, лавку и считался состоятельным человеком.
Клим был слаб
здоровьем, и это усиливало любовь
матери; отец чувствовал себя виноватым в том, что дал сыну неудачное имя, бабушка, находя имя «мужицким», считала, что ребенка обидели, а чадолюбивый дед Клима, организатор и почетный попечитель ремесленного училища для сирот, увлекался педагогикой, гигиеной и, явно предпочитая слабенького Клима здоровому Дмитрию, тоже отягчал внука усиленными заботами о нем.
Все сказанное
матерью ничем не задело его, как будто он сидел у окна, а за окном сеялся мелкий дождь. Придя к себе, он вскрыл конверт, надписанный крупным почерком Марины, в конверте оказалось письмо не от нее, а от Нехаевой. На толстой синеватой бумаге, украшенной необыкновенным цветком, она писала, что ее
здоровье поправляется и что, может быть, к средине лета она приедет в Россию.
— Долго ли до греха? — говорили отец и
мать. — Ученье-то не уйдет, а
здоровья не купишь;
здоровье дороже всего в жизни. Вишь, он из ученья как из больницы воротится: жирок весь пропадает, жиденький такой… да и шалун: все бы ему бегать!
И когда она появилась, радости и гордости Татьяны Марковны не было конца. Она сияла природной красотой, блеском
здоровья, а в это утро еще лучами веселья от всеобщего участия, от множества — со всех сторон знаков внимания, не только от бабушки, жениха, его
матери, но в каждом лице из дворни светилось непритворное дружество, ласка к ней и луч радости по случаю ее праздника.
Он узнал Наташу в опасную минуту, когда ее неведению и невинности готовились сети.
Матери, под видом участия и старой дружбы, выхлопотал поседевший мнимый друг пенсион, присылал доктора и каждый день приезжал, по вечерам, узнавать о
здоровье, отечески горячо целовал дочь…
Но ужаснее всего показался ему этот стареющийся и слабый
здоровьем и добрый смотритель, который должен разлучать
мать с сыном, отца с дочерью — точно таких же людей, как он сам и его дети.
Когда он был девственником и хотел остаться таким до женитьбы, то родные его боялись за его
здоровье, и даже
мать не огорчилась, а скорее обрадовалась, когда узнала, что он стал настоящим мужчиной и отбил какую-то французскую даму у своего товарища.
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей жизни на приисках, где ей было так хорошо, хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город, к родным. Она могла бы назвать себя совсем счастливой, если бы не
здоровье Максима, которое ее очень беспокоит, хотя доктор, как все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях к отцу и
матери, о Косте, который по последнему зимнему пути отправился в Восточную Сибирь, на заводы.
— Кушай, Верочка! Вот, кушай на
здоровье! Сама тебе принесла: видишь,
мать помнит о тебе! Сижу, да и думаю: как же это Верочка легла спать без чаю? сама пью, а сама все думаю. Вот и принесла. Кушай, моя дочка милая!
На диване сидели лица знакомые: отец,
мать ученика, подле
матери, на стуле, ученик, а несколько поодаль лицо незнакомое — высокая стройная девушка, довольно смуглая, с черными волосами — «густые, хорошие волоса», с черными глазами — «глаза хорошие, даже очень хорошие», с южным типом лица — «как будто из Малороссии; пожалуй, скорее даже кавказский тип; ничего, очень красивое лицо, только очень холодное, это уж не по южному;
здоровье хорошее: нас, медиков, поубавилось бы, если бы такой был народ!
Дома был постоянно нестерпимый жар от печей, все это должно было сделать из меня хилого и изнеженного ребенка, если б я не наследовал от моей
матери непреодолимого
здоровья.
Отец был, по тогдашнему времени, порядочно образован;
мать — круглая невежда; отец вовсе не имел практического смысла и любил разводить на бобах,
мать, напротив того, необыкновенно цепко хваталась за деловую сторону жизни, никогда вслух не загадывала, а действовала молча и наверняка; наконец, отец женился уже почти стариком и притом никогда не обладал хорошим
здоровьем, тогда как
мать долгое время сохраняла свежесть, силу и красоту.
Грешная плоть вообще доставляла
матери Енафе постоянные неудобства, и она ненавидела свое цветущее
здоровье.
Кто-то из военных подъезжал к нашему окошку и спрашивал о
здоровье нашей
матери.
Мать и не спорила; но отец мой тихо, но в то же время настоятельно докладывал своей тетушке, что долее оставаться нельзя, что уже три почты нет писем из Багрова от сестрицы Татьяны Степановны, что матушка слаба
здоровьем, хозяйством заниматься не может, что она после покойника батюшки стала совсем другая и очень скучает.
Такое отлучение от
матери, через всю длину огромного дома, несмотря на уверения, что это необходимо для маменькиного
здоровья, что жизнь будущего братца или сестрицы от этого зависит, показалось мне вовсе не нужным; только впоследствии я узнал настоящую причину этого удаления.
Мать дорогой принялась мне растолковывать, почему не хорошо так безумно предаваться какой-нибудь забаве, как это вредно для
здоровья, даже опасно; она говорила, что, забывая все другие занятия для какой-нибудь охоты, и умненький мальчик может поглупеть, и что вот теперь, вместо того чтоб весело смотреть в окошко, или читать книжку, или разговаривать с отцом и
матерью, я сижу молча, как будто опущенный в воду.
Мать скучала этими поездками, но считала их полезными для своего
здоровья, да они и были предписаны докторами при употреблении кумыса; отцу моему прогулки также были скучноваты, но всех более ими скучал я, потому что они мешали моему уженью, отнимая иногда самое лучшее время.
Здоровье моей
матери видимо укреплялось, и я заметил, что к нам стало ездить гораздо больше гостей, чем прежде; впрочем, это могло мне показаться: прошлого года я был еще мал, не совсем поправился в
здоровье и менее обращал внимания на все происходившее у нас в доме.
На все эти причины, о которых отец мой говаривал много, долго и тихо,
мать возражала с горячностью, что «деревенская жизнь ей противна, Багрово особенно не нравится и вредно для ее
здоровья, что ее не любят в семействе и что ее ожидают там беспрестанные неудовольствия».
Мать извиняла его привычкой отдыхать после обеда; но, видя, что он, того и гляди, повалится и захрапит, велела заложить лошадей и, рассыпаясь в разных извинениях, намеках и любезностях, увезла своего слабого
здоровьем Митеньку.
Он сегодня только приехал;
здоровье его почти совершенно поправилось; никакая
мать не могла бы так ухаживать за своим ребенком, как ухаживала за ним в дороге Груша.
Мать слушала ее рассказы, смеялась и смотрела на нее ласкающими глазами. Высокая, сухая, Софья легко и твердо шагала по дороге стройными ногами. В ее походке, словах, в самом звуке голоса, хотя и глуховатом, но бодром, во всей ее прямой фигуре было много душевного
здоровья, веселой смелости. Ее глаза смотрели на все молодо и всюду видели что-то, радовавшее ее юной радостью.
Мать говорила с Павлом, как и другие, о том же — о платье, о
здоровье, а в груди у нее толкались десятки вопросов о Саше, о себе, о нем.
Судьи перешептывались, странно гримасничая, и все не отрывали жадных глаз от Павла, а
мать чувствовала, что они грязнят его гибкое, крепкое тело своими взглядами, завидуя
здоровью, силе, свежести.
— Дай бог ей
здоровья, сама меня еще при жизни назначила, а другие
матери тоже попротивиться этому не захотели: так я и оставалась до самого конца, то есть до разоренья… только плохое, сударь, было мое настоятельство…
По этому случаю у стариков Люберцевых был экстраординарный обед. Подавали шампанское и пили
здоровье новобранца. Филипп Андреич сиял; Анна Яковлевна (
мать) плакала от умиления; сестрицы и братцы говорили:"Je vous felicite". [Поздравляю (франц.)] Генечка был несколько взволнован, но сдерживался.
— Нет, сударь, немного; мало нынче книг хороших попадается, да и
здоровьем очень слаб: седьмой год страдаю водяною в груди. Горе меня, сударь, убило: родной сын подал на меня прошение, аки бы я утаил и похитил состояние его
матери. О господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй! — заключил почтмейстер и глубоко задумался.
Навстречу Анне Павловне шел и сам Александр Федорыч, белокурый молодой человек, в цвете лет,
здоровья и сил. Он весело поздоровался с
матерью, но, увидев вдруг чемодан и узлы, смутился, молча отошел к окну и стал чертить пальцем по стеклу. Через минуту он уже опять говорил с
матерью и беспечно, даже с радостью смотрел на дорожные сборы.
— Я не столько для себя самой, сколько для тебя же отговариваю. Зачем ты едешь? Искать счастья? Да разве тебе здесь нехорошо? разве
мать день-деньской не думает о том, как бы угодить всем твоим прихотям? Конечно, ты в таких летах, что одни материнские угождения не составляют счастья; да я и не требую этого. Ну, погляди вокруг себя: все смотрят тебе в глаза. А дочка Марьи Карповны, Сонюшка? Что… покраснел? Как она, моя голубушка — дай бог ей
здоровья — любит тебя: слышь, третью ночь не спит!
В гостиной он, заикаясь, раболепствовал перед
матерью, исполнял все ее желания, бранил людей, ежели они не делали того, что приказывала Анна Дмитриевна, у себя же в кабинете и в конторе строго взыскивал за то, что взяли к столу без его приказания утку или послали к соседке мужика по приказанию Анны Дмитриевны узнать о
здоровье, или крестьянских девок, вместо того чтобы полоть в огороде, послали в лес за малиной.
Собака была у писателя, как говорится, не в руках: слишком тяжел, стар и неуклюж был
матерый писатель, чтобы целый день заниматься собакой: мыть ее, чесать, купать, вовремя кормить, развлекать и дрессировать и следить за ее
здоровьем.
Впоследствии комитет извинился в неправильном иске, вызвавшем арест, но незаслуженный позор и тюремное заключение отозвались на
здоровье А.П. Сухова: он зачах и через семь месяцев по освобождении, в 1875 году, скончался в одиночестве в своей бедной комнатке на Козихе среди начатых рукописей и неоконченных рисунков, утешаясь только одной радостью, что его
мать умерла во время славы своего сына.
Софья Николавна беспрестанно находила разные признаки разных болезней у своей дочери, лечила по Бухану и не видя пользы, призывала доктора Авенариуса; не зная, что и делать с бедною
матерью, которую ни в чем нельзя было разуверить, он прописывал разные, иногда невинные, а иногда и действительные лекарства, потому что малютка в самом деле имела очень слабое
здоровье.
— Ничего, синьора! Дар ребенка — дар бога… Ваше
здоровье, красивая синьора, и твое тоже, дитя! Будь красивой, как
мать, и вдвое счастлива…
— Не знаю, право… но я
мать: зачем меня ронять при детях? Я ей ответила, что тоже утром занималась: она молилася за Настеньку и вклад монастырю дала, а я писала управителю, чтобы он голодным хотетовским мужикам бесплатно по четверти хлеба на семена роздал за Настино
здоровье… всякий, значит, свое сделал…
Уланбекова. Не жалеешь ты
матери; ну с твоим ли
здоровьем, мой друг, на охоту ходить! Захвораешь еще, сохрани господи, тогда ты меня просто убьешь! Ах, боже мой, сколько я страдала с этим ребенком! (Задумывается).
Я знаю
матерей, которые заботятся в этом смысле о
здоровье сыновей.
Но и осудить их,
матерей достаточных семей за этот эгоизм — не поднимается рука, когда вспомнишь всё то, что они перемучаются от
здоровья детей благодаря опять тем же докторам в нашей господской жизни.
Мой отец безусловно соглашался с этим мнением, а
мать, пораженная мыслию разлуки с своим сокровищем, побледнела и встревоженным голосом возражала, что я еще мал, слаб
здоровьем (отчасти это была правда) и так привязан к ней, что она не может вдруг на это решиться.
Помню, однако, что чудесная полевая клубника, родившаяся тогда в великом изобилии, выманивала иногда мою
мать на залежи ближнего поля, потому что она очень любила эту ягоду и считала ее целебною для своего
здоровья.
Он уверял, что частые свиданья, раздражая мои слабые нервы, вредны моему
здоровью и что я никогда или очень долго не привыкну к новой моей жизни, если
мать моя не уедет.
В просьбе было написано, что моя
мать просит возвратить ей сына на время для восстановления его
здоровья и что как скоро оно поправится, то она обязуется вновь представить меня в число казенных воспитанников.
Бенис, видимо, обрадовался, сел подле меня и начал говорить об отъезде моей
матери, о необходимости этого отъезда для ее
здоровья, о вредных следствиях прощанья и о том, как должен вести себя умненький мальчик в подобных обстоятельствах, любящий свою
мать и желающий ее успокоить…
Не понравились такие слова моей
матери; она отвечала, что не думает воспитать своего сына неучем и деревенским повесой, но прежде всего хочет спасти его жизнь и восстановить его
здоровье, — и более не видалась с Княжевичем.
Тогда наставник мой, опасаясь за мое
здоровье, принял решительные меры, которые давно советовала ему моя
мать, но в распоряжения его не мешалась: ружье повесили на стенку, и мне запретили ходить на охоту.
Я нашел
здоровье моей
матери очень расстроенным и узнал, что это была единственная причина, по которой она не приехала ко мне, получив известие о моем разрыве с Григорьем Иванычем. — Продолжая владеть моей беспредельной доверенностью и узнав все малейшие подробности моей жизни, даже все мои помышления, она успокоилась на мой счет и, несмотря на молодость, отпустила меня в университет на житье у неизвестного ей профессора с полною надеждою на чистоту моих стремлений и безукоризненность поведения.
‹…› Приехав на две недели рождественских праздников в Новоселки, я застал большую перемену в общем духовном строе и главное в состоянии
здоровья и настроении больной
матери.