Неточные совпадения
Он не слышал, когда прекратилась стрельба, —
в памяти слуха все еще
звучали сухие, сердитые щелчки, но он понимал, что все уже кончено. Из переулка и от бульвара к баррикаде бежали ее защитники, было очень шумно и весело, все говорили сразу.
«Харламов, — думал Клим Иванович Самгин, и
в памяти его
звучали шутливые, иронические слова, которыми Харламов объяснял Елене намерения большевиков: “Все, что может гореть, — горит только тогда, когда нагрето до определенной температуры и лишь при условии достаточного притока кислорода.
Затем
память услужливо подсказывала «Тьму» Байрона, «Озимандию» Шелли, стихи Эдгара По, Мюссе, Бодлера, «Пламенный круг» Сологуба и многое другое этого тона — все это было когда-то прочитано и уцелело
в памяти для того, чтоб изредка
прозвучать.
Подойдя к столу, он выпил рюмку портвейна и, спрятав руки за спину, посмотрел
в окно, на небо, на белую звезду, уже едва заметную
в голубом, на огонь фонаря у ворот дома.
В памяти неотвязно
звучало...
Но, несмотря на голоса из темноты, огромный город все-таки вызывал впечатление пустого, онемевшего. Окна ослепли, ворота закрыты, заперты, переулки стали более узкими и запутанными. Чутко настроенный слух ловил далекие щелчки выстрелов, хотя Самгин понимал, что они
звучат только
в памяти. Брякнула щеколда калитки. Самгин приостановился. Впереди его знакомый голос сказал...
В памяти Клима Ивановича встала мягкая фигура Бердникова,
прозвучал его жирный брызгающий смешок...
Посидев несколько месяцев
в тюрьме, Гогина озлобилась, и теперь
в ее речах всегда
звучит нечто личное.
Память Самгина услужливо восстановила сцену его столкновения с Татьяной.
Вопрос остался без ответа. Позвонил, спросил кофе, русские газеты, начал мыться, а
в памяти навязчиво
звучало...
Но его ноздри приятно защекотал запах знакомых духов, и
в памяти прозвучала красивая фраза...
Вместе с пьяным ревом поручика
в памяти звучали слова о старинной, милой красоте, о ракушках и водорослях на киле судна, о том, что революция кончена.
Даже для Федосовой он с трудом находил те большие слова, которыми надеялся рассказать о ней, а когда произносил эти слова, слышал, что они
звучат сухо, тускло. Но все-таки выходило как-то так, что наиболее сильное впечатление на выставке всероссийского труда вызвала у него кривобокая старушка. Ему было неловко вспомнить о надеждах, связанных с молодым человеком, который оставил
в памяти его только виноватую улыбку.
Клим чувствовал себя нехорошо, смятенно; раскрашенная река напоминала ему гибель Бориса,
в памяти назойливо
звучало...
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с мужем.
В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись
в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды.
В его
памяти звучали слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
Пожалуй, без приготовления, да еще без воображения, без наблюдательности, без идеи, путешествие, конечно, только забава. Но счастлив, кто может и забавляться такою благородною забавой,
в которой нехотя чему-нибудь да научишься! Вот Regent-street, Oxford-street, Trafalgar-place — не живые ли это черты чужой физиономии, на которой движется современная жизнь, и не
звучит ли
в именах
память прошедшего, повествуя на каждом шагу, как слагалась эта жизнь? Что
в этой жизни схожего и что несхожего с нашей?..
«Что это было со мной?» — подумал он, и
в то же мгновение
в его
памяти прозвучали слова, которые она сказала вчера,
в сумерки, у старой мельницы: «Неужели ты никогда не думал об этом?.. Какой ты глупый!..»
Я тоже пошел с поля, удрученный;
в памяти гулким эхом
звучали карающие слова: «Горе граду Ариилу!..»
Мальчику было холодно и страшно. Душила сырость, — была суббота, пол только что вымыли, от него пахло гнилью. Ему хотелось попросить, чтобы дядя скорее лёг под стол, рядом с ним, но тяжёлое, нехорошее чувство мешало ему говорить с дядей. Воображение рисовало сутулую фигуру деда Еремея с его белой бородой,
в памяти звучал ласковый скрипучий голос...
— Да ведь покупателей нет? — возразил Гаврик, не закрывая книги. Илья посмотрел на него и промолчал.
В памяти его
звучали слова девушки о книге. А о самой девушке он с неудовольствием
в сердце думал...
Бодрый и радостный, он не спеша шёл по улице, думая о девушке и сравнивая её с людьми, которые ему встречались до сей поры.
В памяти его
звучали слова её извинения пред ним, он представлял себе её лицо, выражавшее каждой чертою своей непреклонное стремление к чему-то…
Какие-то лица мелькали
в его
памяти, звуки и слова
звучали в ней…
Не зажигая огня
в своей комнате, Климков бесшумно разделся, нащупал
в темноте постель, лёг и плотно закутался
в сырую, холодную простыню. Ему хотелось не видеть ничего, не слышать, хотелось сжаться
в маленький, незаметный комок.
В памяти звучали гнусавые слова Саши. Евсею казалось, что он слышит его запах, видит красный венец на жёлтой коже лба. И
в самом деле, откуда-то сбоку, сквозь стену, до него доходили раздражённые крики...
Друг человеческий был пастырем и водителем компании кутивших промышленников, и всюду, куда бы он ни являлся со своим пьяным стадом, грохотала музыка,
звучали песни, то — заунывные, до слёз надрывавшие душу, то — удалые, с бешеной пляской; от музыки оставались
в памяти слуха только глухо бухающие удары
в большой барабан и тонкий свист какой-то отчаянной дудочки.
Семенов невольно посмотрел
в лицо Бесприютного при этом повторенном вопросе. Суровые черты бродяги будто размякли, голос
звучал тихо, глубоко и как-то смутно, как у человека, который говорил не совсем сознательно, поглощенный страстным созерцанием. Семенову казалось тоже странным, что бродяга говорит о сестре, тогда как у него были сестры, как будто представление о личности стерлось
в его
памяти и он вспоминал только о том, что и у него есть сестра, как и у других людей.
А
в памяти звучало двойное слово...
В моей душе
звучит как панихида,
Но
в памяти нет мысли ни одной!»
И прежде, чем успел ответить Гвидо...
В его ушах еще
звучали полные силы и гневного трепета акценты артистки. Он схватил вот эти слова своей цепкой
памятью, за которую
в гимназии получал столько пятерок: Прикосновенье незаконной дщери Трон Англии позорит и мрачит, И весь народ британский благородный Фигляркою лукавою обманут!