Неточные совпадения
Вот шмель жужжит около цветка и вползает в его чашечку; вот мухи кучей лепятся около выступившей
капли сока на трещине липы; вот птица где-то в чаще давно все повторяет один и тот же
звук, может быть, зовет другую.
С реки поднимались пары, ветру не было; кругом кричали коростели; около мельничных колес раздавались слабые
звуки: то
капли падали с лопат, сочилась вода сквозь засовы плотины.
Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные
капли росы; мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, принеслись
звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун…
Ночь была такая тихая, что даже осины замерли и не трепетали листьями. В сонном воздухе слышались какие-то неясные
звуки, точно кто-то вздыхал, шептался, где-то
капала вода, чуть слышно трещали кузнечики. По темному небу, усеянному тысячами звезд, вспыхивали едва уловимые зарницы. Красные блики от костра неровно ложились по земле, и за границей их ночная тьма казалась еще чернее.
Капли, падавшие с потолка на решетки венских стульев, производили гулкий, звенящий
звук, и после каждого такого
звука кто-то шептал в отчаянии: «Ах, боже мой, боже мой!» Рядом с амбаром находилась тюрьма.
Шум начал стихать, и дождь хлынул ровной полосой, как из открытой души, но потом все стихло, и редкие
капли дождя падали на мокрую листву деревьев, на размякший песок дорожек и на осклизнувшую крышу с таким
звуком, точно кто бросал дробь в воду горстями.
Медленно прошел день, бессонная ночь и еще более медленно другой день. Она ждала кого-то, но никто не являлся. Наступил вечер. И — ночь. Вздыхал и шаркал по стене холодный дождь, в трубе гудело, под полом возилось что-то. С крыши
капала вода, и унылый
звук ее падения странно сливался со стуком часов. Казалось, весь дом тихо качается, и все вокруг было ненужным, омертвело в тоске…
Мышь пробежала по полу. Что-то сухо и громко треснуло, разорвав неподвижность тишины невидимой молнией
звука. И снова стали ясно слышны шорохи и шелесты осеннего дождя на соломе крыши, они шарили по ней, как чьи-то испуганные тонкие пальцы. И уныло падали на землю
капли воды, отмечая медленный ход осенней ночи…
Утро было тихое, теплое, серое. Иногда казалось, что вот-вот пойдет дождь; но протянутая рука ничего не ощущала, и только глядя на рукав платья, можно было заметить следы крохотных, как мельчайший бисер,
капель; но и те скоро прекратились. Ветра — точно на свете никогда не бывало. Каждый
звук не летел, а разливался кругом; в отдалении чуть сгущался беловатый пар, в воздухе пахло резедой и цветами белых акаций.
Тогда все получало для меня другой смысл: и вид старых берез, блестевших с одной стороны на лунном небе своими кудрявыми ветвями, с другой — мрачно застилавших кусты и дорогу своими черными тенями, и спокойный, пышный, равномерно, как
звук, возраставший блеск пруда, и лунный блеск
капель росы на цветах перед галереей, тоже кладущих поперек серой рабатки свои грациозные тени, и
звук перепела за прудом, и голос человека с большой дороги, и тихий, чуть слышный скрип двух старых берез друг о друга, и жужжание комара над ухом под одеялом, и падение зацепившегося за ветку яблока на сухие листья, и прыжки лягушек, которые иногда добирались до ступеней террасы и как-то таинственно блестели на месяце своими зеленоватыми спинками, — все это получало для меня странный смысл — смысл слишком большой красоты и какого-то недоконченного счастия.
Слышно, как
каплет вода с поднятых поносных, а когда они начинают работать, разгребая воду, — по реке катится оглушающая волна
звуков.
…Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах
звуки рая.
И если не навек надежды рок унес —
Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших
капля слез —
Они растают и прольются…
Далеко где-то рокотал гром, его ворчливые
звуки всё приближались. Падали
капли дождя. Трава металлически шелестела.
Путеводитель мой останавливается у забора какого-то сада за духовной академией, я торопливо догоняю его. Молча перелезаем через забор, идем густо заросшим садом, задевая ветви деревьев, крупные
капли воды падают на нас. Остановясь у стены дома, тихо стучим в ставень наглухо закрытого окна, — окно открывает кто-то бородатый, за ним я вижу тьму и не слышу ни
звука.
Было шесть часов ненастного августовского утра. По стеклам сбегали зигзагами
капли дождя. В окна виднелось хмурое серое небо и желтая чахлая зелень акаций. Казалось, что однообразно-резкие
звуки трубы еще сильнее и неприятнее заставляют чувствовать холод и тоску этого утра.
Он согласился со мной, и мы вместе остались у перил террасы. Я оперлась рукою на склизкую, мокрую перекладину и выставила голову. Свежий дождик неровно кропил мне волосы и шею. Тучка, светлея и редея, проливалась над нами; ровный
звук дождя заменился редкими
каплями, падавшими сверху и с листьев. Опять внизу затрещали лягушки, опять встрепенулись соловьи и из мокрых кустов стали отзываться то с той, то с другой стороны. Все просветлело перед нами.
Пред ним, по пояс в воде, стояла Варенька, наклонив голову, выжимая руками мокрые волосы. Её тело — розовое от холода и лучей солнца, и на нём блестели
капли воды, как серебряная чешуя. Они, медленно стекая по её плечам и груди, падали в воду, и перед тем как упасть, каждая
капля долго блестела на солнце, как будто ей не хотелось расстаться с телом, омытым ею. И из волос её лилась вода, проходя между розовых пальцев девушки, лилась с нежным, ласкающим ухо
звуком.
Но гроб не шелохнулся. Хоть бы какой-нибудь
звук, какое-нибудь живое существо, даже сверчок отозвался в углу! Чуть только слышался легкий треск какой-нибудь отдаленной свечки или слабый, слегка хлопнувший
звук восковой
капли, падавшей на пол.
Доносился мягкий
звук падения
капель воды с мельничного колеса; в роще, за плотиной, гукала выпь; мрачный, стонущий
звук плавал в воздухе; когда он пропадал — листва деревьев шумела сильнее, точно испуганная им, и откуда-то доносилась звонкая песнь комара.
Стали падать крупные
капли дождя, и их шорох звучал так таинственно, точно предупреждал о чём-то… Вдали он уже вырос в сплошной, широкий
звук, похожий на трение громадной щёткой по сухой земле, — а тут, около деда и внука, каждая
капля, падая на землю, звучала коротко и отрывисто и умирала без эха. Удары грома всё приближались, и небо вспыхивала чаще.
Лёнька замирал от ужаса, холода и какого-то тоскливого чувства вины, рождённого криком деда. Он уставил перед собою широко раскрытые глаза и, боясь моргнуть ими даже и тогда, когда
капли воды, стекая с его вымоченной дождём головы, попадали в них, прислушивался к голосу деда, тонувшему в море могучих
звуков.
Пришла весна. По мокрым улицам города, между навозными льдинками, журчали торопливые ручьи; цвета одежд и
звуки говора движущегося народа были ярки. В садиках за заборами пухнули почки дерев, и ветви их чуть слышно покачивались от свежего ветра. Везде лились и
капали прозрачные
капли… Воробьи нескладно подпискивали и подпархивали на своих маленьких крыльях. На солнечной стороне, на заборах, домах и деревьях, все двигалось и блестело. Радостно, молодо было и на небе, и на земле, и в сердце человека.
В саду уже было почти светло и группы деревьев с ярко-зеленной листвой, покрытой
каплями росы, блестели, освещенные каким-то чудным блеском перламутрового неба. Кругом была невозмутимая тишина. Даже со стороны города не достигало ни малейшего
звука. Ни один листок не шелохнулся и ни одной зыби не появлялось на местами зеркальной поверхности запущенных прудов.
Отец Савелий поставил точку, засыпал страницу песком и, тихо ступая ногами, обутыми в одни белевые носки, начал ходить по полу, стараясь ни малейшим
звуком не потревожить сна протопопицы. Он приподнял шторку у окна и, поглядев за реку, увидел, что небо закрыто черными тучами и
капают редкие
капли дождя. Постояв у окна, он еще припомнил нечто и вместо того, чтобы лечь в постель, снова сел и начал выводить своим круглым почерком...
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но
капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое-где слышались, вместе с
звуком падающих
капель и близкого
звука жевания лошадей, не громкие, как бы шепчущиеся голоса.
Платонида Андревна дрожала: в ушах ее раздавались резкие, свистящие
звуки, как будто над самою ее головою быстро проносилась бесчисленная стая куропаток; крыши и стены зданий шатались, и откуда-то
капала кровь; острог, страшное, бесчеловечное наказание, вечная каторга — все разом, как молния, пронеслось пред мысленными очами вдовы, еще так недавно мечтавшей о жизни, и заставило ее встрепенуться с отчаянной энергией.