Неточные совпадения
Иван Дронов не только сам назывался по фамилии, но и
бабушку свою заставил
звать себя — Дронов.
—
Бабушка зовет к обедне…
— Николай Андреич сейчас придет, — сказала Марфенька, — а я не знаю, как теперь мне быть с ним. Станет
звать в сад, я не пойду, в поле — тоже не пойду и бегать не стану. Это я все могу. А если станет смешить меня — я уж не утерплю,
бабушка, — засмеюсь, воля ваша! Или запоет, попросит сыграть: что я ему скажу?
— Викентьев: их усадьба за Волгой, недалеко отсюда. Колчино — их деревня, тут только сто душ. У них в Казани еще триста душ. Маменька его
звала нас с Верочкой гостить, да
бабушка одних не пускает. Мы однажды только на один день ездили… А Николай Андреич один сын у нее — больше детей нет. Он учился в Казани, в университете, служит здесь у губернатора, по особым поручениям.
— Сам не знаю, — сказал Райский, — мне все равно, куда ни ехать… Подвернулось письмо
бабушки, она
звала сюда, я и приехал.
Она
звала его домой, говорила, что она воротилась, что «без него скучно», Малиновка опустела, все повесили нос, что Марфенька собирается ехать гостить за Волгу, к матери своего жениха, тотчас после дня своего рождения, который будет на следующей неделе, что
бабушка останется одна и пропадет с тоски, если он не принесет этой жертвы… и
бабушке, и ей…
— Я и не говорила бы, если б не письма. Мне нужен покой…
Бабушка! увези, спрячь меня… или я умру! Я устала… силы нет… дай отдохнуть… А он
зовет туда… хочет прийти сам…
Чем менее Райский замечал ее, тем она была с ним ласковее, хотя, несмотря на требование
бабушки, не поцеловала его,
звала не братом, а кузеном, и все еще не переходила на ты, а он уже перешел, и
бабушка приказывала и ей перейти. А чуть лишь он открывал на нее большие глаза, пускался в расспросы, она становилась чутка, осторожна и уходила в себя.
—
Бабушка! — заключила Вера, собравшись опять с силами. — Я ничего не хочу! Пойми одно: если б он каким-нибудь чудом переродился теперь, стал тем, чем я хотела прежде чтоб он был, — если б стал верить во все, во что я верю, — полюбил меня, как я… хотела любить его, — и тогда я не обернулась бы на его
зов…
— Я не за тем пришла к тебе,
бабушка, — сказала Вера. — Разве ты не знаешь, что тут все решено давно? Я ничего не хочу, я едва хожу — и если дышу свободно и надеюсь ожить, так это при одном условии — чтоб мне ничего не знать, не слыхать, забыть навсегда… А он напомнил!
зовет туда, манит счастьем, хочет венчаться!.. Боже мой!..
За ним всё стояли и горячо
звали к себе — его три фигуры: его Вера, его Марфенька,
бабушка. А за ними стояла и сильнее их влекла его к себе — еще другая, исполинская фигура, другая великая «
бабушка» — Россия.
—
Бабушка! — с радостью воскликнул Райский. — Боже мой! она
зовет меня: еду, еду! Ведь там тишина, здоровый воздух, здоровая пища, ласки доброй, нежной, умной женщины; и еще две сестры, два новых, неизвестных мне и в то же время близких лица… «барышни в провинции! Немного страшно: может быть, уроды!» — успел он подумать, поморщась… — Однако еду: это судьба посылает меня… А если там скука?
— А откупщик, у которого дочь невеста, — вмешалась Марфенька. — Поезжайте, братец: на той неделе у них большой вечер, будут
звать нас, — тише прибавила она, —
бабушка не поедет, нам без нее нельзя, а с вами пустят…
Генеалогия главных лиц моего рассказа: Веры Павловны Кирсанова и Лопухова не восходит, по правде говоря, дальше дедушек с
бабушками, и разве с большими натяжками можно приставить сверху еще какую-нибудь прабабушку (прадедушка уже неизбежно покрыт мраком забвения, известно только, что он был муж прабабушки и что его
звали Кирилом, потому что дедушка был Герасим Кирилыч).
Я бегу на чердак и оттуда через слуховое окно смотрю во тьму сада и двора, стараясь не упускать из глаз
бабушку, боюсь, что ее убьют, и кричу,
зову. Она не идет, а пьяный дядя, услыхав мой голос, дико и грязно ругает мать мою.
Бабушка так и стала
звать его в глаза и за глаза.
С мельчайшими подробностями рассказывали они, как умирала, как томилась моя бедная
бабушка; как понапрасну
звала к себе своего сына; как на третий день, именно в день похорон, выпал такой снег, что не было возможности провезти тело покойницы в Неклюдово, где и могилка была для нее вырыта, и как принуждены была похоронить ее в Мордовском Бугуруслане, в семи верстах от Багрова.
Дедушку с
бабушкой мне также хотелось видеть, потому что я хотя и видел их, но помнить не мог: в первый мой приезд в Багрово мне было восемь месяцев; но мать рассказывала, что дедушка был нам очень рад и что он давно
зовет нас к себе и даже сердится, что мы в четыре года ни разу у него не побывали.
Александра Ивановна печально улыбнулась и сказала: «Прасковья Ивановна не любит называться
бабушкой и приказала мне называть ее тетушкой, и я уже привыкла ее так
звать.
Прасковья Ивановна рассмеялась и сказала: «А, ты охотник до картинок, так ступай с своим дядькой и осмотри залу, гостиную и диванную: она лучше всех расписана; но руками ничего не трогать и меня
бабушкой не
звать, а просто Прасковьей Ивановной».
Сдержанные рыдания матери заставили ребенка проснуться, и, взглянув на мать и на стоявшую в дверях с зажженной восковой свечой
бабушку, ребенок тоже заплакал. Этот ребячий плач окончательно отрезвил Татьяну Власьевну, и она, держась рукой за стену, отправилась к горнице Гордея Евстратыча, который сначала не откликался на ее
зов, а потом отворил ей дверь.
Как-то летом, у
бабушки в усадьбе, младшая Разнатовская, Катя, которую все
звали красавицей, оставила меня без последнего блюда.
Его воображение рисовало, как
бабушка вдруг просыпается и, не понимая, где она, стучит в крышку,
зовет на помощь и в конце концов, изнемогши от ужаса, опять умирает.
Я уже помню себя, хотя, впрочем, очень маленькою девочкою, когда
бабушка один раз прислала к нам
звать maman со всеми детьми, чтобы мы приехали к обедне, которую проездом с епископской кафедры на архиепископскую будет служить архиерей, этот самый брат дьяконицы Марьи Николаевны.
Располагалась она на ночлег против кровати матери на длинном диване, и тут я старался пробраться в спальню и упросить
бабушку (подобно детям Борисовых, мы
звали Веру Александровну
бабушкой) рассказать сказочку, которые рассказывать она была великая мастерица.
На этот раз
бабушка уже не
звала Потапыча; она была занята не тем.
Едва только оставил я генерала, как явился ко мне Потапыч, с
зовом к
бабушке. Было восемь часов, и она только что воротилась из воксала после окончательного проигрыша. Я отправился к ней; старуха сидела в креслах совсем измученная и, видимо, больная. Марфа подавала ей чашку чая, которую почти насильно заставила ее выпить. И голос и тон
бабушки ярко изменились.
Филицата. За советом. Ведь твоя
бабушка умная считается; за то и умной
зовут, что все с совету делает. Какая ж бы она умная была, кабы с дураком не советовалась?
Отец казначей, подпуская богомольцев ко кресту после ранней обедни, нимало не удивился, увидев старуху, и, подав ей из-под рясы просфору, очень спокойно сказал: «Здравствуй, мать Александра!»
Бабушку в пустынях только молодые послушники
звали Александрой Васильевной, а старики иначе ей не говорили, как «мать Александра».
И только одна старая
бабушка, которая жила наверху,
звала его Колей, но и она испытывала напряженное состояние страха и ожидания беды, охватившее весь дом, и часто плакала.
С товарищем переглянулись мы.
Хотя не очень прытки были сами,
Но видим ясно: этой кутерьмы
И
бабушка не разведет бобами.
Практические подлинно умы!
Нашли исход: рядиться мужиками!
Голубушка! Я
звать ее не мог:
Я не себя — ее я поберег.
Был мальчик,
звали его Филипп. Пошли раз все ребята в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Но мать сказала ему: куда ты, Филипок, собрался? — В школу. — Ты еще мал, не ходи, — и мать оставила его дома. Ребята ушли в школу. Отец еще с утра уехал в лес, мать ушла на поденную работу. Остались в избе Филипок да
бабушка на печке. Стало Филипку скучно одному,
бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашел, взял старую, отцовскую и пошел в школу.
Кроме Брагима, с
бабушкою приехала еще старая горничная, приветствовавшая меня в саду в первый день приезда. Ее
звали Анной. С нею был ее внук Андро, маленький слабоумный камердинер Юлико, потом девушка Родам, взятая в помощь Анне, и еще молодой кучер и наездник, быстроглазый горец Абрек.
Они поднялись вместе с Фифиной, принесли из темной каморки тюфячок, простыню, две подушки и вязаное полосатое одеяло. Старухи никогда не
звали горничных и делали все сами. Постель была готова в две-три минуты. Тася простилась с
бабушкой, пожала руку Фифине и спросила, стоя в двери...
— Татьяной!.. — воскликнул он и провел рукою по лбу… — О, не удивляйся,
бабушка, если я опять заплачу… У меня тоже была дочь, которую
звали Татьяной.
— Как
зовут это место? — спросил я
бабушку.
Агния Петровна выбрала последнее, тем более что так
звали ее
бабушку.