Неточные совпадения
Сегодня припадок был невыносимо длителен. Варавка даже расстегнул
нижние пуговицы жилета, как иногда он делал
за обедом. В бороде его сверкала красная улыбка, стул под ним потрескивал. Мать слушала, наклонясь над
столом и так неловко, что девичьи груди ее лежали на краю
стола. Климу было неприятно видеть это.
Говоря, Кутузов постукивал пальцем левой руки по
столу, а пальцами правой разминал папиросу, должно быть, слишком туго набитую. Из нее на
стол сыпался табак, патрон, брезгливо оттопырив
нижнюю губу, следил
за этой операцией неодобрительно. Когда Кутузов размял папиросу, патрон, вынув платок, смахнул табак со
стола на колени себе. Кутузов с любопытством взглянул на него, и Самгину показалось, что уши патрона покраснели.
По чугунной лестнице, содрогавшейся от работы типографских машин в
нижнем этаже, Самгин вошел в большую комнату; среди ее,
за длинным
столом, покрытым клеенкой, закапанной чернилами, сидел Иван Дронов и, посвистывая, списывал что-то из записной книжки на узкую полосу бумаги.
Я пошел проведать Фаддеева. Что
за картина! в
нижней палубе сидело, в самом деле, человек сорок: иные покрыты были простыней с головы до ног, а другие и без этого. Особенно один уже пожилой матрос возбудил мое сострадание. Он морщился и сидел голый, опершись руками и головой на бочонок, служивший ему
столом.
В длинной-предлинной зале
нижнего этажа с каменным полом,
за длинным
столом и маленькими круглыми столиками, сидели наши и не наши, англичане, испанцы, американцы, метисы и ели мороженое, пили лимонад.
В первое свое посещение клуба Привалов долго бродил по комнаткам в
нижнем этаже, где
за столами сидели большей частью совершенно незнакомые ему люди.
Известие это смягчило матушку. Ушел молотить — стало быть, не хочет даром хлеб есть, — мелькнуло у нее в голове. И вслед
за тем велела истопить в
нижнем этаже комнату, поставить кровать,
стол и табуретку и устроить там Федоса. Кушанье матушка решила посылать ему с барского
стола.
Первой вечер по свадьбе и следующий день, в которой я ей представлен был супругом ее как его сотоварищ, она занята была обыкновенными заботами нового супружества; но ввечеру, когда при довольно многолюдном собрании пришли все к
столу и сели
за первый ужин у новобрачных и я, по обыкновению моему, сел на моем месте на
нижнем конце, то новая госпожа сказала довольно громко своему мужу: если он хочет, чтоб она сидела
за столом с гостями, то бы холопей
за оной не сажал.
Генерал занял место
за столом знакомых ему офицеров, поклонился всем вставшим при его приходе и громко сказал: «Садитесь, господа!» — что относилось к
нижним чинам. Мы молча кончили обед; Иван Платоныч приказал подать красного румынского вина и после второй бутылки, когда лицо у него повеселело и щеки и нос приняли яркий оттенок, обратился ко мне...
Он широко открытыми глазами, с испугом в них, смотрел на меня, и
нижняя его губа странно дрожала. Компания не особенно охотно очистила мне место
за столом. Я сел рядом с Коноваловым, как раз в момент, когда он хватил стакан пива пополам с водкой.
Пили чай
за шкафами, где у нее стояла узенькая кровать, два стула,
стол и старый, смешно надутый комод с незадвигавшимся
нижним ящиком, — об угол этого ящика Софья постоянно ушибала то одну, то другую ногу и всегда, ударив рукою по крышке, поджав ногу, морщилась, ругаясь...
Но едва сели
за стол, как опрометью вбежала
нижняя Маша и проговорила с ужасом: «Певчие!» — и побежала назад.
Я бульшую часть своего времени проводил
за столом у окна, выходившего в сад, которым, по условиям найма, имели равное право пользоваться жильцы верхнего и
нижнего этажей, то есть мои семейные и занимавшие
нижний этаж «немки».
На террасе,
за столом сидела дородная, большая старуха, лицо у неё было надутое, мутные глаза выпучены,
нижняя губа сонно отвисла, седые волосы гладко причёсаны и собраны на затылке репой. В ответ на поклон Николая она покачнулась вперёд и напомнила ему куклу из тряпок, набитую опилками.
Он встал, хотел было долго и сладко потянуться уставшим телом, но вспомнил, что в пост грех это делать, и сдержался. Быстро потерев рукой об руку, точно при умыванье, он опять присел к
столу и развернул ветхую записную книжку с побуревшими от частого употребления
нижними концами страниц. Вслед
за записями крахмального белья, адресами и днями именин,
за графами прихода и расхода шли заметки для памяти, написанные бегло, с сокращениями в словах, но все тем же прекрасным писарским почерком.
Пошли они на
Нижний базар. По дороге купили по душистой дыне да по десятку румяных персиков на поклон Дунюшке, опричь поясков, шитой шелками покрышки на
стол и других скитских рукоделий. Опытная в обительском хозяйстве Таифа знала, что скупой сам по себе Марко Данилыч
за всякую ласку дочери не пожалеет ничего. Добрались они, наконец, до его квартиры.
Издревле та сторона была крыта лесами дремучими, сидели в них мордва, черемиса, булгары, буртасы и другие язы́ки чужеродные; лет
за пятьсот и поболе того русские люди стали селиться в той стороне. Константин Васильевич, великий князь Суздальский, в половине XIV века перенес свой
стол из Суздаля в
Нижний Новгород, назвал из чужих княжений русских людей и расселил их по Волге, по Оке и по Кудьме. Так летопись говорит, а народные преданья вот что сказывают...
Волдырев кашлянул и направился к окну. Там
за зеленым, пятнистым, как тиф,
столом сидел молодой человек с четырьмя хохлами на голове, длинным угреватым носом и в полинялом мундире. Уткнув свой большой нос в бумаги, он писал. Около правой ноздри его гуляла муха, и он то и дело вытягивал
нижнюю губу и дул себе под нос, что придавало его лицу крайне озабоченное выражение.
Петя сидит
за столом и, громко соня, вытянув
нижнюю губу, вырезывает ножницами из карты бубнового валета.
В просторном кабинете стиля модерн,
за большим письменным
столом с богатыми принадлежностями, сидел бритый человек. Катя сразу узнала неприятного юношу с массивною
нижней челюстью, которого она видела в советской столовой. Так это и был Искандер! Но тут, вблизи, она увидела, что он не такой уже мальчик, что ему лет
за тридцать.
На
Нижней улице ему указали на другой желтый дом, с двумя будками. Архип вошел. Передней тут не было, и присутствие начиналось прямо с лестницы. Старик подошел к одному из
столов и рассказал писцам историю сумки. Те вырвали у него из рук сумку, покричали на него и послали
за старшим. Явился толстый усач. После короткого допроса он взял сумку и заперся с ней в другой комнате.
Правда, начали до него доходить слухи, что Усатин «зарывается»… Кое-кто называл его и «прожектером», предсказывали «крах» и даже про его акционерное общество стали поговаривать как-то странно. Не дальше, как на днях, в
Нижнем на ярмарке, у Никиты Егорова в трактире, привелось ему прислушаться к одному разговору
за соседним
столом…
Приехали в
Нижнее Городище. Около трактира, на унавоженной земле, под которой был еще снег, стояли подводы: везли большие бутыли с купоросным маслом. В трактире было много народа, всё извозчики, и пахло тут водкой, табаком и овчиной. Шел громкий разговор, хлопали дверью на блоке.
За стеной в лавочке, не умолкая ни на минуту, играли на гармонике. Марья Васильевна сидела и пила чай, а
за соседним
столом мужики, распаренные чаем и трактирной духотой, пили водку и пиво.
Кружку, а не кружки. Все сидевшие
за одним
столом пили круговую из одной кружки. Каждый выпивал около половины, пока при наклоне кружки уровень пива не доходил до
нижнего края кружки; потом кружка доливалась доверху и передавалась соседу. Только при команде «экс!» каждый выпивал кружку до дна. Очень все гигиенично, не правда ли? И это в городе науки. И это среди студенчества, в котором был большой процент сифилитиков.
Попиков сует ноги в туфли, накидывает поверх
нижнего белья крылатку и, зевая до боли в скулах, садится
за стол.
На станциях солдаты прямо шли в зал первого-второго класса, рассаживались
за столами, пили у буфета водку. Продажа водки
нижним чинам, сколько я знаю, была запрещена, но буфетчики с торопливою готовностью отпускали солдатам водки, сколько они ни требовали. Иначе дело кончалось плохо: солдаты громили буфет и все кругом разносили вдребезги. Мы проехали целый ряд станций, где уж ничего нельзя было достать: буфеты разгромлены, вся мебель в зале переломана, в разбитые окна несет сибирским морозом.
На лице Елизаветы Петровны была написана тревога. Маркиз несколько раз посмотрел на нее с чуть заметной ободряющей улыбкой. Герцогиня Анна Леопольдовна перехватила один из этих взглядов, наклонилась к цесаревне, сказала ей что-то шепотом и вышла из-за
стола. Великая княжна последовала
за ней, закусив
нижнюю губу, что служило у нее признаком сильного раздражения.
— Я невозможного просить не стану, а у меня такое желание больше всего на свете, чтобы вы явили мне протекцию — сошли ко мне в
нижние покои и сели с нами
за стол и что-нибудь скушали, или даже хоть просто так посидели, потому что я нынче справляю мою серебряную свадьбу, после двадцати пяти лет, как я на Амалии Ивановне женился по вашему милосердию. А будет это к вечеру в одиннадцатом часу; в полночь же, как вам угодно, вы можете благопристойно холодком выехать.