Неточные совпадения
Решением этого вопроса решится и предыдущий, то есть о том, будут ли вознаграждены усилия европейца, удастся ли, с помощью уже недиких братьев, извлечь из скупой почвы, посредством
искусства, все, что может только она дать человеку за труд? усовершенствует ли он всеми средствами, какими обладает цивилизация, продукты и промыслы? возведет ли последние в степень систематического
занятия туземцев? откроет ли или привьет новые отрасли, до сих пор чуждые стране?
Трудно было этой бедноте выбиваться в люди. Большинство дети неимущих родителей — крестьяне, мещане, попавшие в Училище живописи только благодаря страстному влечению к
искусству. Многие, окончив курс впроголодь, люди талантливые, должны были приискивать какое-нибудь другое
занятие. Многие из них стали церковными художниками, работавшими по стенной живописи в церквах. Таков был С. И. Грибков, таков был Баженов, оба премированные при окончании, надежда училища. Много их было таких.
Тарталья, насколько мог и умел, участвовал во всех этих
занятиях: камней он, правда, не бросал, но сам кубарем катился за ними, подвывал, когда молодые люди пели, — и даже пиво пил, хотя с видимым отвращением: этому
искусству его выучил студент, которому он некогда принадлежал.
Адвокатская деятельность нравилась ему, но все же главным своим
занятием считал он не адвокатуру, а эти романы. Ему казалось, что у него тонкая, артистическая организация, и его всегда тянуло к
искусству. Сам он не пел и не играл ни на каком инструменте и совершенно был лишен музыкального слуха, но посещал все симфонические и филармонические собрания, устраивал концерты с благотворительною целью, знакомился с певцами…
— Мы ожидали, — продолжал Долгов, — что вы поработаете с нами; я так предположил разделить
занятия: вам — иностранный отдел, я беру внутренний, а граф Хвостиков — фельетон, критику и статьи об
искусствах!
Пение первоначально и существенно — подобно разговору — произведение практической жизни, а не произведение
искусства; но как всякое «уменье», пение требует привычки,
занятия, практики, чтобы достичь высокой степени совершенства; как все органы, орган пения, голос, требует обработки, ученья, для того чтобы сделаться покорным орудием воли, — и естественное пение становится в этом отношении «
искусством», но только в том смысле, в каком называется «
искусством» уменье писать, считать, пахать землю, всякая практическая деятельность, а вовсе не в том смысле, какой придается слову «
искусство» эстетикою.
Чацкий рвется к «свободной жизни», «к
занятиям» наукой и
искусством и требует «службы делу, а не лицам» и т.д. На чьей стороне победа? Комедия дает Чацкому только «мильон терзаний » и оставляет, по-видимому, в том же положении Фамусова и его братию, в каком они были, ничего не говоря о последствиях борьбы.
Не будем повторять ее ошибок — и не обвиним Чацкого за то, что в его горячих речах, обращенных к фамусовским гостям, нет помина об общем благе, когда уже и такой раскол от «исканий мест, от чинов», как «
занятие науками и
искусствами», считался «разбоем и пожаром».
Он не был ветрен,
занятия его
искусствами, историей, потом философией и историей шли ровно и последовательно; в мнениях своих он постоянно был независим, как видно из отношений его к друзьям.
Люди «одни из тварей, кроме способности к разуму и слову, имеют еще чувственность (το αισθητικό ν), которая, будучи по природе соединена с умом, изобретает многоразличное множество
искусств, умений и знаний:
занятие земледелием, строение домов и творчество из не-сущего (προάγειν ёк μη οντων), хотя и не из совершенно не сущего (μη ёк μηδαμώς όντων) — ибо это принадлежит лишь Богу — свойственно одному лишь человеку…
«Ревностное и доставляющее наслаждение
занятие христианским
искусством не только не говорит о положительном отношении к религиозному его содержанию, напротив, свидетельствует о таком отчуждении и отдалении от его живого религиозного содержания, что уже исчезла склонность к оппозиции против связанного с ним
искусства и уступила место объективному историко-эстетическому отношению» (41). «Поэтому эстетическое религиозное чувство не есть подлинное и серьезное религиозное чувство» (39), хотя, конечно, этим не отрицается вспомогательная роль
искусства для религии.
Чувства эти — предпочтения к известным существам, как например, к своим детям или даже к известным
занятиям, например, к науке, к
искусствам мы называем тоже любовью; но такие чувства предпочтения, бесконечно разнообразные, составляют всю сложность видимой, осязаемой животной жизни людей и не могут быть называемы любовью, потому что они не имеют главного признака любви — деятельности, имеющей и целью и последствием благо.
Характерно, что аскет и затворник Феофан, признавший соблазном всю духовную культуру, знание,
искусство, все человеческое творчество, благословляет
занятие торговлей, освящает мещанскую хозяйственность, мещанскую семейственность, и особенно государственную власть, признает священными государственные чины.
— Милостивые государи и милостивые государыни, вы еще «несозревшие плоды», — говорит он, — и вот надо пока воздержаться, если вы серьезно относитесь к делу, к
искусству. А главное, такие выступления мешают правильному ходу
занятий.
Изменяя в декабре 1771 года распределения войск, Бибиков в предписании своем Суворову говорил: «Оставляю, впрочем, вашему превосходительству на волю, как располагать и разделять войска, как за благо вы, по известному мне вашему
искусству и знанию земли и, наконец, усердию к службе, рассудить изволите». Далее он писал: «Для
занятия войсками нашими Замостья прошу подать мне мысли, каким образом оное достигнуть бы можно».
Кабинет князя Александра Павловича представлял из себя обширную комнату с тремя окнами, выходящими на двор. У среднего окна, перпендикулярно наружной стене, стоял огромный старинный письменный стол с этажерками и разными шкапчиками, заваленный бумагами, чертежами и уставленный пузырьками всевозможных размеров с разными лекарственными снадобьями, свидетельствовавшими о
занятиях князя ветеринарным
искусством.
— Далекий твоему дивному
искусству, я первоначально не понял тебя, твоей тоски — твоего ужаса бесцельности. Но когда сегодня, войдя, я увидел тебя за этим гибельным
занятием, я сказал себе: пусть лучше он не творит совсем, чем творит так. Послушай меня.