Неточные совпадения
Очень часто мы
замечаем, — говорит он, — что
предметы, по-видимому, совершенно неодушевленные (камню подобные), начинают ощущать вожделение, как только приходят в соприкосновение с зрелищами, неодушевленности их доступными".
Он просидел у них час, два, три, разговаривал о разных
предметах, но подразумевал одно то, что наполняло его душу, и не
замечал того, что он надоел им ужасно и что им давно пора было спать.
Все нашли, что мы говорим вздор, а, право, из них никто ничего умнее этого не сказал. С этой минуты мы отличили в толпе друг друга. Мы часто сходились вместе и толковали вдвоем об отвлеченных
предметах очень серьезно, пока не
замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим. Тогда, посмотрев значительно друг другу в глаза, как делали римские авгуры, [Авгуры — жрецы-гадатели в Древнем Риме.] по словам Цицерона, мы начинали хохотать и, нахохотавшись, расходились, довольные своим вечером.
Перечитывая эту страницу, я
замечаю, что далеко отвлекся от своего
предмета… Но что за нужда?.. Ведь этот журнал пишу я для себя, и, следственно, все, что я в него ни брошу, будет со временем для меня драгоценным воспоминанием.
Замечу кстати: все поэты —
Любви мечтательной друзья.
Бывало, милые
предметыМне снились, и душа моя
Их образ тайный сохранила;
Их после муза оживила:
Так я, беспечен, воспевал
И деву гор, мой идеал,
И пленниц берегов Салгира.
Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
«О ком твоя вздыхает лира?
Кому, в толпе ревнивых дев,
Ты посвятил ее напев?
— Долго же я спал! — сказал Тарас, очнувшись, как после трудного хмельного сна, и стараясь распознать окружавшие его
предметы. Страшная слабость одолевала его члены. Едва метались пред ним стены и углы незнакомой светлицы. Наконец
заметил он, что пред ним сидел Товкач и, казалось, прислушивался ко всякому его дыханию.
Так, всматриваясь в
предметы, мы
замечаем в них нечто не линейно, но впечатлением — определенно человеческое, и — так же, как человеческое, — различное.
Выглядывая скамейку, он
заметил впереди себя, шагах в двадцати, идущую женщину, но сначала не остановил на ней никакого внимания, как и на всех мелькавших до сих пор перед ним
предметах.
Встав с постели, Аркадий раскрыл окно — и первый
предмет, бросившийся ему в глаза, был Василий Иванович. В бухарском шлафроке, подпоясанный носовым платком, старик усердно рылся в огороде. Он
заметил своего молодого гостя и, опершись на лопатку, воскликнул...
А Устинья тоже замечательна в своем роде. Она — постоянный
предмет внимания и развлечения гостей. Это была нескладная баба, с таким лицом, которое как будто чему-нибудь сильно удивилось когда-то, да так на всю жизнь и осталось с этим удивлением. Но Леонтий и ее не
замечал.
Она взглянула было на него раза два просто, ласково, почти дружески. Но,
заметя его свирепые взгляды, она увидела, что он раздражен и что
предметом этого раздражения была она.
Бабушка раза два покосилась на нее, но, не
заметив ничего особенного, по-видимому, успокоилась. Райский пополнил поручение Веры и рассеял ее живые опасения, но искоренить подозрения не мог. И все трое, поговорив о неважных
предметах, погрузились в задумчивость.
11 декабря, в 10 часов утра (рассказывал адмирал), он и другие, бывшие в каютах,
заметили, что столы, стулья и прочие
предметы несколько колеблются, посуда и другие вещи прискакивают, и поспешили выйти наверх. Все, по-видимому, было еще покойно. Волнения в бухте не замечалось, но вода как будто бурлила или клокотала.
Но адмирал отказал,
заметив, что такие
предметы можно дарить только тем, с кем находишься в самых дружеских и постоянных сношениях.
Стояло и торчало где-то какое-то существо или
предмет, вроде как торчит что-нибудь иногда пред глазом, и долго, за делом или в горячем разговоре, не
замечаешь его, а между тем видимо раздражаешься, почти мучаешься, и наконец-то догадаешься отстранить негодный
предмет, часто очень пустой и смешной, какую-нибудь вещь, забытую не на своем месте, платок, упавший на пол, книгу, не убранную в шкаф, и проч., и проч.
Замечу еще мельком, что хотя у нас в городе даже многие знали тогда про нелепое и уродливое соперничество Карамазовых, отца с сыном,
предметом которого была Грушенька, но настоящего смысла ее отношений к обоим из них, к старику и к сыну, мало кто тогда понимал.
— Бюст очень хорош, — сказал Сторешников, ободрявшийся выгодными отзывами о
предмете его вкуса, и уже замысливший, что может говорить комплименты Жюли, чего до сих пор не
смел: — ее бюст очарователен, хотя, конечно, хвалить бюст другой женщины здесь — святотатство.
Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и следственно была влюблена.
Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что родители его любезной,
заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя.
Действительно, оба сына, один за другим, сообщили отцу, что дело освобождения принимает все более и более серьезный оборот и что ходящие в обществе слухи об этом
предмете имеют вполне реальное основание. Получивши первое письмо, Арсений Потапыч задумался и два дня сряду находился в величайшем волнении, но, в заключение, бросил письмо в печку и ответил сыну, чтоб он никогда не
смел ему о пустяках писать.
Начиная объяснение задаваемого урока, Егоров подходил к первой парте и упирался в нее животом. На этот
предмет ученики смазывали первую парту
мелом. Дитяткевич в коридоре услужливо стирал белую полосу на животе Егорова, но тот запасался ею опять на ближайшем уроке.
И я
замечал, что те
предметы, на которых с особенным вниманием останавливались его остренькие глазки, вскоре исчезали из нашей квартиры.
Нос у него узенький, кругловатый, нисколько не подходящий к носам обыкновенных уток: конец верхней половинки его загнут книзу; голова небольшая, пропорциональная, шея длинная, но короче, чем у гагары, и не так неподвижно пряма; напротив, он очень гибко повертывает ею, пока не увидит вблизи человека; как же скоро
заметит что-нибудь, угрожающее опасностью, то сейчас прибегает к своей особенной способности погружаться в воду так, что видна только одна узенькая полоска спины, колом торчащая шея и неподвижно устремленные на
предмет опасности, до невероятности зоркие, красные глаза.
Орлан оглянулся по сторонам и затем нагнул голову вниз. Тут только я
заметил в лапах у него какой-то
предмет, но что именно это было — за дальностью расстояния — не было видно. Вдруг сзади и немного влево от меня послышался крик, какой обыкновенно издают пернатые хищники. Орлан насторожился. Он нагнул голову, дважды кивнул ею и раскрыл свой могучий желтый клюв. Оперение на шее у него поднялось. В этом виде он действительно оправдывал название царя птиц.
Князь
заметил, что все эти три дня они вступали иногда друг с другом в длинные разговоры, нередко кричали и спорили, даже, кажется, об ученых
предметах, что, по-видимому, доставляло удовольствие Лебедеву.
Я это
заметил потому, что иногда
предмет разговора превышал мой возраст и мои понятия.
Случалось ли вам, читатель, в известную пору жизни, вдруг
замечать, что ваш взгляд на вещи совершенно изменяется, как будто все
предметы, которые вы видели до тех пор, вдруг повернулись к вам другой, неизвестной еще стороной? Такого рода моральная перемена произошла во мне в первый раз во время нашего путешествия, с которого я и считаю начало моего отрочества.
Старик, не заботясь ни о чем, продолжал прямо смотреть на взбесившегося господина Шульца и решительно не
замечал, что сделался
предметом всеобщего любопытства, как будто голова его была на луне, а не на земле.
Он резко замахнулся на Ромашова кулаком и сделал грозные глаза, но ударить не решался. У Ромашова в груди и в животе сделалось тоскливое, противное обморочное замирание. До сих пор он совсем не
замечал, точно забыл, что в правой руке у него все время находится какой-то посторонний
предмет. И вдруг быстрым, коротким движением он выплеснул в лицо Николаеву остатки пива из своего стакана.
Потом разговор естественно перешел на ожидаемый праздник; потом старик распространился о том, как мы будем дарить, и чем далее углублялся он в свой
предмет, чем более о нем говорил, тем приметнее мне становилось, что у него есть что-то на душе, о чем он не может, не
смеет, даже боится выразиться.
— Ничего, матушка, бог даст, соединитесь с своим
предметом, —
заметил, в виде утешения, Половников.
А он, по счастью, был на ту пору в уезде, на следствии, как раз с Иваном Петровичем. Вот и дали мы им знать, что будут завтра у них их сиятельство, так имели бы это в
предмете, потому что вот так и так, такие-то,
мол, их сиятельство речи держит. Струсил наш заседатель, сконфузился так, что и желудком слабеть начал.
Удав и Дыба охотно склонялись на сторону"подтягиванья", но, отстаивая это мировоззрение, они отчасти обставляли его теоретическими соображениями, отчасти ссылались на обстоятельства и вообще как бы слегка стыдились. Грустно,
мол, но делать нечего. Проезжий Марат хотя тоже до краев преисполнен"подтягиванья", но уже у него нет ни обстановок, ни ссылок, ни стыда, так что"подтягиванье"является совершенно самостоятельною бессмыслицей, не имеющей ни причин, ни
предмета.
Конечно,
мол, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, да ведь и я, Самсон Силыч, не лыком шит, сами изволите видеть, имею капиталец и могу кругом себя ограничить на этот
предмет.
Бывало, утром занимаешься в классной комнате и знаешь, что необходимо работать, потому что завтра экзамен из
предмета, в котором целых два вопроса еще не прочитаны мной, но вдруг пахнёт из окна каким-нибудь весенним духом, — покажется, будто что-то крайне нужно сейчас вспомнить, руки сами собою опускают книгу, ноги сами собой начинают двигаться и ходить взад и вперед, а в голове, как будто кто-нибудь пожал пружинку и пустил в ход машину, в голове так легко и естественно и с такою быстротою начинают пробегать разные пестрые, веселые мечты, что только успеваешь
замечать блеск их.
Они в том мнении, что я помимо их не
посмею вас беспокоить, а я пред вами, сударь, как пред Истинным, — вот уже четвертую ночь вашей милости на сем мосту поджидаю, в том
предмете, что и кроме них могу тихими стопами свой собственный путь найти.
— И все-таки. И чины получать, и даже о сочувствии заявлять — все можно, да с оговорочкой, любезный друг, с оговорочкой! Умные-то люди как поступают? Сочувствовать,
мол, сочувствуем, но при сем присовокупляем, что ежели приказано будет образ мыслей по сему
предмету изменить, то мы и от этого, не отказываемся! Вот как настоящие умные люди изъясняются, те, которые и за сочувствие, и за несочувствие — всегда получать чины готовы!
И вот этот купец (который часто кроме того совершает еще и ряд прямых мошенничеств, продавая дурное за хорошее, обвешивает, обмеривает или торгует исключительно губящими жизнь народа
предметами, как вино, опиум)
смело считает себя и считается другими, если только он прямо не обманывает в делах своих сотоварищей по обману, т. е. свою братью — купцов, то считается образцом честности и добросовестности.
Казалось бы это логичнее всего, и теоретически проповедуют это, не
замечая того, что любовь есть чувство, которое можно иметь, но которое нельзя проповедовать, и что кроме того для любви должен быть
предмет, а человечество не есть
предмет, а только фикция.
Замечаю я, что всего труднее и запутаннее люди говорят про бога, и лучше бы им оставить это, а то выходит и страшно, и жалобно, и недостойно великого
предмета.
Среди этого всеобщего гвалта, среди этого ливня мероприятий, с одной стороны, и восторгов — с другой, никто не
замечает, что тут же, у нас под боком, увядает существо, которое тоже (и как недавно!) испускало из себя всевозможные мероприятия и тоже было
предметом всякого рода сердценесений, упований, переходящих в уверенность, и уверенностей, покоящихся на упованиях.
Так устремился ее ум, ее страстное внимание на один этот
предмет, что она ничего другого не
замечала и была, по-видимому, совершенно довольна Алексеем Степанычем, хотя, вероятно, встречались случаи быть недовольной.
Как я
заметил, он не переставал интересоваться моим скрытым возбуждением, направленным на
предметы воображения. Я был для него словно разновидность тюльпана, наделенная ароматом, и если такое сравнение может показаться тщеславным, оно все же верно по существу.
Гораций объяснил; но так бестолково и суетливо, что мы, не дослушав, все перешли в салон. Электричество, вспыхнув в лампах, осветило углы и
предметы, на которые я смотрел несколько дней назад. Я
заметил, что прибрано и подметено плохо; видимо, еще не улеглось потрясение, вызванное катастрофой.
Раньше я их не
замечал… а теперь вижу — болтаются ненужные
предметы…
Ax!.. я едва дышу… он всё бежал за мною,
Что если бы он сорвал маску… нет,
Он не узнал меня… да и какой судьбою
Подозревать, что женщина, которой свет
Дивится с завистью, в пылу самозабвенья
К нему на шею кинется,
моляДать ей два сладкие мгновенья,
Не требуя любви, — но только сожаленья,
И дерзко скажет — я твоя!..
Он этой тайны вечно не узнает…
Пускай… я не хочу… но он желает
На память у меня какой-нибудь
предмет,
Кольцо… что делать… риск ужасный!
Но старики ровно ничего не
замечали и продолжали вести свою беседу, которая мало-помалу снова перешла к главному
предмету совещания и не замедлила принять прежний веселый характер.
— Мы много довольны вашему сясу, что не побрезгали зайти ко мне, к мужику, — отвечал Юхванка, бросая быстрые взгляды на портрет генерала, на печку, на сапоги барина и на все
предметы, исключая лица Нехлюдова: — мы всегда за вашего сяса Богу
молим…
Вот извольте посмотреть, — прибавил он, оттыкая одну из ближайших колодок и заглядывая в отверстие, покрытое шумящей и ползающей пчелой по кривым вощинам: — вот эта молодая; она видать, в голове у ней матка сидит, а вощину она и прямо и в бок ведет, как ей по колодке лучше, — говорил старик, видимо увлекаясь своим любимым
предметом и не
замечая положения барина: — вот нынче она с калошкой идет, нынче день теплый, всё видать, прибавил он, затыкая опять улей и прижимая тряпкой ползающую пчелу, и потом огребая грубой ладонью несколько пчел с морщинистого затылка.
— Спасибо, спасибо, — сказал он. — А я вот глаза потерял и ничего не вижу… Окно чуть-чуть вижу и огонь тоже, а людей и
предметы не
замечаю. Да, я слепну, Федор заболел, и без хозяйского глаза теперь плохо. Если случится какой беспорядок, то взыскать некому; избалуется народ. А отчего это Федор заболел? От простуды, что ли? А я вот никогда не хворал и никогда не лечился. Никаких я докторов не знал.
Не я один, но и граф Твэрдоонто это
заметил."Когда я был у кормила, — говорил он мне, — то покуда не издавал циркуляров об голоде — все по горло были сыты; но однажды нелегкая дернула меня сделать зависящее по сему
предмету распоряжение — изо всех углов так и полезло! У самого последнего мужика в брюхе пусто стало!"