Неточные совпадения
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного
бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела
моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал
моль и опять принял прежнее положение.
— Они и как подписывались, так едва пером водили, —
заметил письмоводитель, усаживаясь на свое место и принимаясь опять за
бумаги.
Он хотел было пуститься опять в объяснения, но Пугачев его прервал: «Как ты
смел лезть ко мне с такими пустяками? — вскричал он, выхватя
бумагу из рук секретаря и бросив ее в лицо Савельичу.
У него был второй ключ от комнаты, и как-то вечером, ожидая Никонову, Самгин открыл книгу модного, неприятного ему автора. Из книги вылетела узкая полоска
бумаги, на ней ничего не было написано, и Клим положил ее в пепельницу, а потом, закурив, бросил туда же непогасшую спичку; край
бумаги нагрелся и готов был вспыхнуть, но Самгин успел схватить ее,
заметив четко выступившие буквы.
Он продолжал шагать и через полчаса сидел у себя в гостинице, разбирая
бумаги в портфеле Варвары. Нашел вексель Дронова на пятьсот рублей, ключ от сейфа, проект договора с финской фабрикой о поставке
бумаги, газетные вырезки с рецензиями о каких-то книгах, заметки Варвары. Потом спустился в ресторан, поужинал и, возвратясь к себе, разделся, лег в постель с книгой Мережковского «Не мир, но
меч».
Он ожидал увидеть глаза черные, строгие или по крайней мере угрюмые, а при таких почти бесцветных глазах борода ротмистра казалась крашеной и как будто увеличивала благодушие его, опрощала все окружающее. За спиною ротмистра, выше головы его, на черном треугольнике — бородатое, широкое лицо Александра Третьего, над узенькой, оклеенной обоями дверью — большая фотография лысого, усатого человека в орденах, на столе, прижимая
бумаги Клима, — толстая книга Сенкевича «Огнем и
мечом».
Самгин, одеваясь,
заметил, что офицер и чиновник переглянулись, затем офицер, хлопнув по своей ладони
бумагами Клима, спросил...
Илья Ильич ходит не так, как ходил ее покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын, мелкой, деловой прытью, не пишет беспрестанно
бумаг, не трясется от страха, что опоздает в должность, не глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а глядит он на всех и на все так
смело и свободно, как будто требует покорности себе.
Она сидела за столом, опершись на него локтями, и разбирала какое-то письмо, на простой синей
бумаге, написанное, как он мельком
заметил, беспорядочными строками и запечатанное бурым сургучом.
«Да, да — брошу и бегу, не дождусь ее!» — решил он и тут только
заметил приложенный к ее письму клочок
бумаги с припиской Веры...
Ты забыл, что, бывало, в молодости, когда ты приносил
бумаги из палаты к моему отцу, ты при мне сесть не
смел и по праздникам получал не раз из моих рук подарки.
Я поклонился ей и вышел молча, в то же время почти не
смея взглянуть на нее; но не сошел еще с лестницы, как догнала меня Настасья Егоровна с сложенным вдвое полулистом почтовой
бумаги.
Крафт об участи этого письма знал очень мало, но
заметил, что Андроников «никогда не рвал нужных
бумаг» и, кроме того, был человек хоть и широкого ума, но и «широкой совести».
После этого вдруг раздался крикливый, жесткий, как карканье вороны, голос Кичибе: он по-голландски передал содержание
бумаги нам. Смеяться он не
смел, но втягивал воздух в себя; гримасам и всхлипываньям не было конца.
Он сейчас же поручил мне написать несколько
бумаг в Петербург, между прочим изложить кратко историю нашего плавания до Англии и вместе о том, как мы «приткнулись» к
мели, и о необходимости ввести фрегат в Портсмутский док, отчасти для осмотра повреждения, а еще более для приспособления к фрегату тогда еще нового водоопреснительного парового аппарата.
Заметив, что Ипат принес и поставил около него на подносе графинчик с водкой и закуску на стеклянной тарелочке, он только улыбнулся; внимание Привалова к его жажде очень польстило Веревкину, и он с особенным усердием принялся рыться в
бумагах, швырял их по всему столу и делал на полях красным карандашом самые энергичные nota bene. [отметки (лат.).]
Несколько дней Привалов и Бахарев специально были заняты разными заводскими делами, причем пришлось пересмотреть кипы всевозможных
бумаг,
смет, отчетов и соображений. Сначала эта работа не понравилась Привалову, но потом он незаметно втянулся в нее, по мере того как из-за этих
бумаг выступала действительность. Но, работая над одним материалом, часто за одним столом, друзья детства видели каждый свое.
В комнате, в которой лежал Федор Павлович, никакого особенного беспорядка не
заметили, но за ширмами, у кровати его, подняли на полу большой, из толстой
бумаги, канцелярских размеров конверт с надписью: «Гостинчик в три тысячи рублей ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а внизу было приписано, вероятно уже потом, самим Федором Павловичем: «и цыпленочку».
— Пальцы-то у вас все дрожат-с, в судороге, —
заметил Смердяков и сам не спеша развернул
бумагу. Под оберткой оказались три пачки сторублевых радужных кредиток.
Купец вручил приказчику небольшую пачку
бумаги, поклонился, тряхнул головой, взял свою шляпу двумя пальчиками, передернул плечами, придал своему стану волнообразное движение и вышел, прилично поскрипывая сапожками. Николай Еремеич подошел к стене и, сколько я мог
заметить, начал разбирать
бумаги, врученные купцом. Из двери высунулась рыжая голова с густыми бакенбардами.
Я не дождался конца сделки и ушел. У крайнего угла улицы
заметил я на воротах сероватого домика приклеенный большой лист
бумаги. Наверху был нарисован пером конь с хвостом в виде трубы и нескончаемой шеей, а под копытами коня стояли следующие слова, написанные старинным почерком...
Дубровский, овладев
бумагами француза,
смело явился, как мы уже видели, к Троекурову и поселился в его доме.
Я сел на место частного пристава и взял первую
бумагу, лежавшую на столе, — билет на похороны дворового человека князя Гагарина и медицинское свидетельство, что он умер по всем правилам науки. Я взял другую — полицейский устав. Я пробежал его и нашел в нем статью, в которой сказано: «Всякий арестованный имеет право через три дня после ареста узнать причину оного и быть выпущен». Эту статью я себе
заметил.
Человек зажигал свечку и провожал этой оружейной палатой,
замечая всякий раз, что плаща снимать не надобно, что в залах очень холодно; густые слои пыли покрывали рогатые и курьезные вещи, отражавшиеся и двигавшиеся вместе со свечой в вычурных зеркалах; солома, остававшаяся от укладки, спокойно лежала там-сям вместе с стриженой
бумагой и бечевками.
День был жаркий. Преосвященный Парфений принял меня в саду. Он сидел под большой тенистой липой, сняв клобук и распустив свои седые волосы. Перед ним стоял без шляпы, на самом солнце, статный плешивый протопоп и читал вслух какую-то
бумагу; лицо его было багрово, и крупные капли пота выступали на лбу, он щурился от ослепительной белизны
бумаги, освещенной солнцем, — и ни он не
смел подвинуться, ни архиерей ему не говорил, чтоб он отошел.
Он прошел мимо, сделав вид, что не
замечает их; какой-то флигель-адъютант взял
бумагу, полиция повела их на съезжую.
— С Богом. А на
бумагу так и отвечай: никакого,
мол, духу у нас в уезде нет и не бывало. Живем тихо, французу не подражаем… А насчет долга не опасайся: деньги твои у меня словно в ломбарте лежат. Ступай.
Вот
замечаю я, что она пирожки печет на какой-то
бумаге.
Конечно, от этого страдал больше всего небогатый люд, а надуть покупателя благодаря «зазывалам» было легко. На последние деньги купит он сапоги, наденет, пройдет две-три улицы по лужам в дождливую погоду — глядь, подошва отстала и вместо кожи
бумага из сапога торчит. Он обратно в лавку… «Зазывалы» уж узнали зачем и на его жалобы закидают словами и его же выставят мошенником: пришел,
мол, халтуру сорвать, купил на базаре сапоги, а лезешь к нам…
И, взяв карандаш, он живо набросал на
бумаге блоху, отплясывающую на барабане, окружив ее щитом,
мечом и всеми гербовыми атрибутами.
Я отнес книги в лавочку, продал их за пятьдесят пять копеек, отдал деньги бабушке, а похвальный лист испортил какими-то надписями и тогда же вручил деду. Он бережно спрятал
бумагу, не развернув ее и не
заметив моего озорства.
Паншин взял шляпу, поцеловал у Марьи Дмитриевны руку,
заметил, что иным счастливцам теперь ничто не мешает спать или наслаждаться ночью, а ему придется до утра просидеть над глупыми
бумагами, холодно раскланялся с Лизой (он не ожидал, что в ответ на его предложение она попросит подождать, — и потому дулся на нее) — и удалился.
— Это к делу не относится… —
заметил следователь, быстро записывая что-то на листе
бумаги.
Он был необыкновенно мил, любезен и так деликатно вызвался помочь Розанову в получении пока ординаторского места, что тот и не
заметил, как отдал Рациборскому свои
бумаги, немедленно уехавшие в Петербург к галицийскому помещику Ярошиньскому.
— Да ведь
бумагу тоже насчет этого ему надобно дать; я не
смею теперь и доложить о том барину, как бы не встревожить их тем.
Молодой предприниматель наш успел уже в гимназии составить подписку, собрать часть денег и купить на них все нужные вещи, которые, надо полагать, Ваньку даже заинтересовали, потому что он, с величайшею расторопностью, начал с извозчика Плавина таскать стопы оберточной
бумаги, кульки с клеем, кистями, сажей, вохрой и
мелом.
Со всем этим я воротился домой уже в час пополудни. Замок мой отпирался почти неслышно, так что Елена не сейчас услыхала, что я воротился. Я
заметил, что она стояла у стола и перебирала мои книги и
бумаги. Услышав же меня, она быстро захлопнула книгу, которую читала, и отошла от стола, вся покраснев. Я взглянул на эту книгу: это был мой первый роман, изданный отдельной книжкой и на заглавном листе которого выставлено было мое имя.
— Была мельница — теперь фабричка. Адам Абрамыч купил. Увидал, что по здешнему месту
молоть нечего, и поворотил на фабричку.
Бумагу делает.
В Суздальской тюрьме содержалось четырнадцать духовных лиц, всё преимущественно за отступление от православия; туда же был прислан и Исидор. Отец Михаил принял Исидора по
бумаге и, не разговаривая с ним, велел
поместить его в отдельной камере, как важного преступника. На третьей неделе пребывания Исидора в тюрьме отец Михаил обходил содержащихся. Войдя к Исидору, он спросил: не нужно ли чего?
В этой-то горести застала Парашку благодетельная особа. Видит баба, дело плохо, хоть ИЗ села вон беги: совсем проходу нет. Однако не потеряла, головы, и не то чтобы кинулась на шею благодетелю, а выдержала характер. Смекнул старик, что тут силой не возьмешь — и впрямь перетащил мужа в губернский; город, из духовного звания выключил и
поместил в какое-то присутственное место
бумагу изводить.
Я отпустил ее и между тем поспешно отворил дверь в соседнюю комнату, из которой вышла другая женщина, высокая, бледная, но очень еще красивая. Я поставил ее в угол комнаты, так чтобы Кузьмовна не могла ее с первого раза
заметить. В то же самое время я перенес с окна чернильницу и все нужные по делу
бумаги.
И точно, воротился я к Михайлову дню домой, и вижу, что там все новое. Мужички в деревнишке смутились; стал я их расспрашивать — ничего и не поймешь. Только и слов, что,
мол, генеральская дочь в два месяца большущие хоромы верстах в пяти от деревни поставила. Стали было они ей говорить, что и без того народу много селится, так она как зарычит, да пальцы-то, знашь, рогулей изладила, и все вперед тычет, да
бумагу каку-то указывает.
Ему обыкновенно скажут: «Нету,
мол, батюшка, у нас газетной
бумаги», — он не сердится, а возьмет так просто и не завернувши своей попадейке передаст, и дальше столь же мирно пойдет.
— «Ты наш, ты наш! Клянися на
мече!» — не помню, говорится в какой-то драме; а так как в наше время
мечей нет, мы поклянемся лучше на гербовой
бумаге, и потому угодно вам выслушать меня или нет? — проговорил князь.
«Аттентатор», как называли покушавшегося на убийство,
заметив приближающуюся коляску, махая
бумагой, сложенной в виде прошения, подбежал и начал стрелять.
Заметьте еще, что неизлечимый больной всё равно не вылечится, какие бы ни прописывали ему на
бумаге рецепты, а, напротив, если промедлить, до того загниет, что и нас заразит, перепортит все свежие силы, на которые теперь еще можно рассчитывать, так что мы все наконец провалимся.
Но без императора всероссийского нельзя было того сделать; они и пишут государю императору нашему прошение на гербовой
бумаге: «Что так,
мол, и так, позвольте нам Наполеондера выкопать!» — «А мне что, говорит, плевать на то, пожалуй, выкапывайте!» Стали они рыться и видят гроб въявь, а как только к нему, он глубже в землю уходит…
Шумилов, хоть и
смело, но, по случаю маленькой булавочки в голове, не совсем твердо ступая, повел доктора в канцелярию, где тот увидел в поношенном синем вицмундире подслеповатого чиновника, с лицом, вероятно, вследствие близорукости, низко опущенным над
бумагою, которую он писал, имея при этом несколько высунутый направо язык, что, как известно, делают многие усердные писцы.
Вот поистине печальнейшая сторона житейского измельчания: я
обмелел,
обмелел всемерно и даже до того
обмелел, что безгласной
бумаге суетности своей доверить не в состоянии, а скажу вкратце: меня смущало, что у меня и у Захарии одинаковые трости и почти таковая же подарена Ахилле.
Туберозов тотчас же взял и написал кому и что следовало, обозначив эту
бумагу «Требованное всепокорнейшее прошение». Карлик
заметил, что слово «требованное» здесь совершенно неуместно, но Савелий это решительно отверг и сказал...