Неточные совпадения
Не последнее наслаждение проехаться по этой дороге, смотреть вниз на этот кудрявый, тенистый лес, на голубую гладь
залива, на дальние горы и на громадный зеленый холм над вашей
головой слева.
Налево широкий и длинный
залив с извилинами и углублениями. Посредине его Паппенберг и Каменосима — две горы-игрушки, покрытые ощетинившимся лесом, как будто две
головы с взъерошенными волосами. Их обтекают со всех сторон миньятюрные проливы, а вдали видна отвесная скала и море.
Со всех сторон глядят на нас мысы, там и сям видны маленькие побочные
заливы, скалы и кое-где брошенные в одиночку
голые камни.
Но только миг один простояла как бы в нерешимости; вдруг кровь бросилась в ее
голову и
залила ее щеки огнем.
Накалит солнышко затылок-то,
голова, как чугун, кипит, а ты, согнувшись в три погибели, — косточки скрипят, — идешь да идешь, и пути не видать, глаза потом
залило, а душа-то плачется, а слеза-то катится, — эхма, Олеша, помалкивай!
Когда молодые достигнут полного возраста, что бывает в исходе июля, то старые травники держатся с выводками по открытым,
голым берегам прудов, озер и речных
заливов; любят также шататься около грязей.
Вспомнил он отца, сперва бодрого, всем недовольного, с медным голосом, потом слепого, плаксивого, с неопрятной седой бородой; вспомнил, как он однажды за столом, выпив лишнюю рюмку вина и
залив себе салфетку соусом, вдруг засмеялся и начал, мигая ничего не видевшими глазами и краснея, рассказывать про свои победы; вспомнил Варвару Павловну — и невольно прищурился, как щурится человек от мгновенной внутренней боли, и встряхнул
головой.
Порою завязывались драки между пьяной скандальной компанией и швейцарами изо всех заведений, сбегавшимися на выручку товарищу швейцару, — драка, во время которой разбивались стекла в окнах и фортепианные деки, когда выламывались, как оружие, ножки у плюшевых стульев, кровь
заливала паркет в зале и ступеньки лестницы, и люди с проткнутыми боками и проломленными
головами валились в грязь у подъезда, к звериному, жадному восторгу Женьки, которая с горящими глазами, со счастливым смехом лезла в самую гущу свалки, хлопала себя по бедрам, бранилась и науськивала, в то время как ее подруги визжали от страха и прятались под кровати.
Я едва верил глазам своим. Кровь бросилась в
голову старика и
залила его щеки; он вздрогнул. Анна Андреевна стояла, сложив руки, и с мольбою смотрела на него. Лицо ее просияло светлою, радостною надеждою. Эта краска в лице, это смущение старика перед нами… да, она не ошиблась, она понимала теперь, как пропал ее медальон!
Через всю залу, по диагонали, Александров сразу находит глазами Зиночку. Она сидит на том же месте, где и раньше, и быстрыми движениями веера обмахивает лицо. Она тревожно и пристально обегает взором всю залу, очевидно, кого-то разыскивая в ней. Но вот ее глаза встречаются с глазами Александрова, и он видит, как радость
заливает ее лицо. Нет. Она не улыбается, но юнкеру показалось, что весь воздух вокруг нее посветлел и заблестел смехом, точно сияние окружило ее красивую
голову. Ее глаза звали его.
Мой друг еще по холостой жизни доктор Андрей Иванович Владимиров лечил меня и даже часто ночевал. Температура доходила до 41°, но я не лежал. Лицо и
голову доктор
залил мне коллодиумом, обклеил сахарной бумагой и ватой. Было нечто страшное, если посмотреться в зеркало.
Ахилла широко вдохнул в себя большую струю воздуха, снял с
головы черный суконный колпачок и, тряхнув седыми кудрями, с удовольствием посмотрел, как луна своим серебряным светом
заливает «Божию ниву».
Павлюкан отобедал один. Он собрал ложки и хлеб в плетенный из лыка дорожный кошель, опрокинул на свежую траву котел и,
залив водой костерчик, забрался под телегу и немедленно последовал примеру протопопа. Лошади отца Савелия тоже недолго стучали своими челюстями; и они одна за другою скоро утихли, уронили
головы и задремали.
Круглая площадка, на ней — небольшой садик, над
головами прохожих вьется по столбам дорога, по дороге пробежал поезд, изогнулся над самым
заливом и побежал дальше берегом, скрывшись за углом серого дома и кинувши на воду клуб черного дыма.
Вскоре толпа
залила уже всю площадку. Над ней стояла тонкая пыль, залегавшая, как туман, между зеленью, и сплошной гул голосов носился над людскими
головами.
Пароход остановился на ночь в
заливе, и никого не спускали до следующего утра. Пассажиры долго сидели на палубах, потом бо́льшая часть разошлась и заснула. Не спали только те, кого, как и наших лозищан, пугала неведомая доля в незнакомой стране. Дыма, впрочем, первый заснул себе на лавке. Анна долго сидела рядом с Матвеем, и порой слышался ее тихий и робкий голос. Лозинский молчал. Потом и Анна заснула, склонясь усталой
головой на свой узел.
Алая кровь хлынула из артерий шеи и черная из
головы и
залила траву.
Заводи,
заливы, полои, непременно поросшие травою, — вот любимое местопребывание линей; их надобно удить непременно со дна, если оно чисто; в противном случае надобно удить на весу и на несколько удочек; они берут тихо и верно: по большей части наплавок без малейшего сотрясения, неприметно для глаз, плывет с своего места в какую-нибудь сторону, даже нередко пятится к берегу — это линь; он взял в рот крючок с насадкой и тихо с ним удаляется; вы хватаете удилище, подсекаете, и жало крючка пронзает какую-нибудь часть его мягкого, тесного, как бы распухшего внутри, рта; линь упирается
головой вниз, поднимает хвост кверху и в таком положении двигается очень медленно по тинистому дну, и то, если вы станете тащить; в противном случае он способен пролежать камнем несколько времени на одном и том же месте.
Сначала он почувствовал потрясающий озноб и тошноту; что-то отвратительное, как казалось, проникая во все тело, даже в пальцы, потянуло от желудка к
голове и
залило глаза и уши.
В домах боялись зажигать огни, густая тьма
заливала улицы, и в этой тьме, точно рыба в глубине реки, безмолвно мелькала женщина, с
головой закутанная в черный плащ.
Театр неистово вызывал бенефициантку. Первый ряд встал возле оркестра и, подняв высоко руки перед занавесом, аплодировал. Только два человека в белых кителях, опершись задом в барьер оркестра, задрали
головы кверху, поворачивая их то вправо, где гудел один бас, то влево, откуда, как из пропасти, бучало: «во… а… ва… а… а». Бучало и
заливало все.
А Балаклава всего-навсего маленький, тихонький уголок, узенькая щелочка голубого
залива среди
голых скал, облепленных несколькими десятками домишек.
Был солнечный, прозрачный и холодный день; выпавший за ночь снег нежно лежал на улицах, на крышах и на плешивых бурых горах, а вода в
заливе синела, как аметист, и небо было голубое, праздничное, улыбающееся. Молодые рыбаки в лодках были одеты только для приличия в одно исподнее белье, иные же были
голы до пояса. Все они дрожали от холода, ежились, потирали озябшие руки и груди. Стройно и необычно сладостно неслось пение хора по неподвижной глади воды.
Я отправился вдоль одного из берегов пруда — и наконец в самой почти его
голове, у небольшого
залива, посреди плоских и поломанных стеблей порыжелого камыша, увидел громадную, сероватую глыбу…
Вся кровь мне хлынула в
голову, оглушила меня и
залила, задавила мой страх.
Слезы заволокли туманом зал, в тумане запрыгали золотые очки, пломбы, знакомые раскосые блестящие глаза. Иона давился, всхлипывал,
заливая перчатки, галстук, тычась трясущейся
головой в жесткую бороду князя.
— Выгодное дело!.. Выгодное дело!.. — говорил, покачивая
головой, старик. — Да за это выгодное дело в прежни годы, при старых царях, горячим оловом горла
заливали… Ноне хоша того не делают, а все ж не бархатом спину на площади гладят…
Живешь, точно на даче, идеальной даче. Погода прелестная. На высоком голубом небе ни облачка. Солнышко высоко над
головой и
заливает своим ослепительным светом водяную степь, на которой то и дело блестит перепрыгивающая летучая рыбка или пускает фонтан кит, кувыркаясь в воде.
Егорушка давно уж убедил ее, что он пьет с горя: вином и водкой
заливает он безнадежную любовь, которая жжет его душу, и в объятиях развратных девок он старается вытеснить из своей гусарской
головы ее чудный образ.
В летошном году везде был недород, своего хлеба до Масленицы не хватило, озими от
голой зимы померзли, весной яровые
залило, на новый урожай не стало никакой надежды.
Злись, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!
Вы, хляби вод, стремитесь ураганом,
Залейте башни, флюгера на башнях!
Вы, серные и быстрые огни,
Предвестники громовых тяжких стрел,
Дубов крушители, летите прямо
На
голову мою седую! Гром небесный,
Всё потрясающий, разбей природу всю,
Расплюсни разом толстый шар земли
И разбросай по ветру семена,
Родящие людей неблагодарных!
— Вы молодые, вы, жизнь которых еще впереди, сохраните себя и будущие поколения от этого ужаса, от этого безумия. Нет сил выносить, кровь
заливает глаза. Небо валится на
головы, земля расступается под ногами. Добрые люди…
Лир ходит по степи и говорит слова, которые должны выражать его отчаяние: он желает, чтобы ветры так дули, чтобы у них (у ветров) лопнули щеки, чтоб дождь
залил все, а молнии спалили бы его седую
голову и чтоб гром расплющил землю и истребил все семена, которые делают неблагодарного человека.
— Послушай, ты! — кричит писарь, трепля утопленника за плечо. — Ты! Отвечай, тебе говорю! Какого ты происхождения? Молчишь, словно тебе весь мозух в
голове водой
залило. Ты!
«Вор!» — мелькнуло у нее в
голове, и мертвенная бледность
залила ее лицо.
— Горожане! братия! — начала снова Марфа. — Время наступает, отныне я забываю, что я родилась женщиной; прочь эти волосы, чтобы они не напоминали мне этого;
голова моя просит шлема, а рука меча; окуйте тело мое доспехами ратными, и, если я хоть малость отступлю от клятв моих, —
залейте меня живую волнами реки Волхова, я не стою земли.
Вечером сидит командир один: полстакана чаю, пол — рома. Мушки перепархивают. Тишина кругом. Будто старушку огуречным рассолом
залило. В задумчивости он пришел, в полсвиста походный марш высвистывает. Таракан через мизинный перстень рысью перебежал, — что оно по пензенским приметам означает: чирий на лопатке вскочит альбо денежное письмо получать? Тьфу, до чего мамаша
голову задурила!
— Горожане! братия! — начала снова Марфа. — Время наступает, отныне я забываю, что нарядилась женщиной, прочь эти волосы, чтоб они не напоминали мне этого,
голова моя просит шлема, а руки меча; окуйте тело мое доспехами ратными, и, если я немного отступлю от клятв моих,
залейте меня живую волнами реки Волхова, я не стою земли.
Потом увидел сбоку от себя темное пятно волос,
голую руку, услышал тихое дыхание — и сразу все вспомнил и все понял: и что сегодня ему лететь, и что это милое, что так тихо дышит, есть его жена, и что июльское солнце, поднявшись, стоит против окон и, вероятно, весь мир
заливает светом.
Она была еще жива, вися
головой вниз, может, уже и полчаса, может, и час, но как
заливала кровь ее мозг, какие страшные кроваво-красные круги должны были ходить перед ее налитыми глазами!
Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две,
заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими,
голыми, барахтающимися в нем белыми телами, с кирпично-красными руками, лицами и шеями.
«Государь ты наш, Иван Васильевич!
Не кори ты раба недостойного:
Сердца жаркого не
залить вином,
Думу черную — не запотчевать!
А прогневал я тебя — воля царская:
Прикажи казнить, рубить
голову,
Тяготит она плечи богатырские
И сама к сырой земле она клонится».