Неточные совпадения
Акт кончился, когда он вошел, и потому он, не
заходя в ложу
брата, прошел до первого ряда и остановился у рампы с Серпуховским, который, согнув колено и постукивая каблуком в рампу и издалека увидав его, подозвал
к себе улыбкой.
— Я,
брат, два раза
к тебе
заходил… Видишь, очнулся! — крикнул Разумихин.
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два
заходил, ты спал.
К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да
к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как,
брат, себя чувствуешь?
«Мне следовало сказать ему:
заходи или что-нибудь в этом роде. Но — нелепо разрешать
брату посещать
брата. Мы не ссорились», — успокоил он себя, прислушиваясь
к разговору в прихожей.
— А Томилин из операций своих исключает и любовь и все прочее. Это,
брат, не плохо. Без обмана. Ты что не
зайдешь к нему? Он знает, что ты здесь. Он тебя хвалит: это, говорит, человек независимого ума.
— Спасибо! — отрезал Иван и, бросив Алешу, быстро пошел своею дорогой. С тех пор Алеша заметил, что
брат Иван как-то резко начал от него отдаляться и даже как бы невзлюбил его, так что потом и сам он уже перестал ходить
к нему. Но в ту минуту, сейчас после той с ним встречи, Иван Федорович, не
заходя домой, вдруг направился опять
к Смердякову.
Алеша
заходил к больному
брату по два раза в день.
Алеша решил
зайти к нему во всяком случае прежде, чем
к штабс-капитану, хоть и предчувствовал, что не застанет
брата.
Остаться у них я не мог; ко мне вечером хотели приехать Фази и Шаллер, бывшие тогда в Берне; я обещал, если пробуду еще полдня,
зайти к Фогтам и, пригласивши меньшего
брата, юриста,
к себе ужинать, пошел домой. Звать старика так поздно и после такого дня я не счел возможным. Но около двенадцати часов гарсон, почтительно отворяя двери перед кем-то, возвестил нам: «Der Herr Professor Vogt», — я встал из-за стола и пошел
к нему навстречу.
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им,
брату и сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно, посылают меня по одному экстренному и секретному делу — так что и
зайти к вам не могу, потому что за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я еду».
И с тех пор под разными видами была уже три раза на абвахте; первый раз
заходила вместе с отцом
к брату, офицеру, стоявшему в то время у них в карауле; другой раз пришла с матерью раздать подаяние и, проходя мимо, шепнула ему, что она его любит и выручит.
На днях приезжает ко мне из Петербурга
К***, бывший целовальник, а ныне откупщик и публицист. Обрадовались; сели, сидим.
Зашла речь об нынешних делах. Что и как. Многое похвалили, иному удивились, о прочем прошли молчанием. Затем перешли
к братьям-славянам, а по дороге и «больного человека» задели. Решили, что надо пустить кровь. Переговорив обо всем, вижу, что уже три часа, время обедать, а он все сидит.
Я лежал и блаженствовал. Вася за мной ухаживал, как за
братом, доставал мне книги из шкафа, и я читал запоем. Старик Григорьев
заходил по два раза в день, его пятнадцатилетняя дочка, красавица Надя, приносила печенье и варенье
к чаю, жена его Анна Николаевна — обед.
Вечером он снова
зашел к Маякиным. Старика не было дома, и в столовой за чаем сидела Любовь с
братом. Подходя
к двери, Фома слышал сиплый голос Тараса...
— Ну, ладно, — подхватил Митроха, — я
к тебе завтра
зайду на фатеру… как бог свят,
зайду; ты, я чай, не больно рано пойдешь на ярманку… а мы до того времени перемолвим слово, покалякаем про своих… так-то,
брат, я тебе рад, Антон, право, словно родному… инда эвдак сердце радуется, как случай приведет с земляком повидаться… Ну, прощай,
брат, и мне пора ко двору, а завтра непременно
зайду…
— Я не здешняя… что тебе! Знаешь, люди рассказывают, как жили двенадцать
братьев в темном лесу и как заблудилась в том лесу красная девица.
Зашла она
к ним и прибрала им все в доме, любовь свою на всем положила. Пришли
братья и опознали, что сестрица у них день прогостила. Стали ее выкликать, она
к ним вышла. Нарекли ее все сестрой, дали ей волюшку, и всем она была ровня. Знаешь ли сказку?
А я тебя ищу, Кузьма Захарьич!
Вот горе-то на нас! Прокоп Петрович
Казаками убит! А что-то скучно
Все было мне, сижу да заливаюсь
Горючими, а вот
к беде и вышло.
Я всех людей из дому разослала
По бедным, оделить хоть понемногу
За упокой да звать обедать завтра.
Для нищей
братии обед готовлю.
Зайди, Кузьма Захарьич, да зови,
Кого увидишь; вместе помянули б,
Чем Бог послал.
— Горе, да и только! — продолжала матушка. — Братец сказал, что он будет обедать не в полдень, а в седьмом часу, по-столичному. Просто у меня с горя ум за разум
зашел! Ведь
к 7 часам весь обед перепарится в печке. Право, мужчины совсем ничего не понимают в хозяйстве, хотя они и большого ума. Придется, горе мое, два обеда стряпать! Вы, деточки, обедайте по-прежнему в полдень, а я, старуха, потерплю для родного
брата до семи часов.
— Думаю, дай пойду
к подчиненному. Ведь не прогонит же он меня… рад не рад, а принимай гостя. Ты,
брат, пожалуйста, извини. Если я чем помешал, я уйду… Я ведь только
зашел посмотреть…
— Ну, то-то. Я,
брат,
к тебе совершенно случайно
зашел, как, вероятно, ты и сам можешь это себе представить…
И разговоров таких у нас никогда не
заходило. Не скажу, чтобы и любовные увлечения играли большую роль в тогдашнем студенчестве, во время моего житья в Казани. Интриги имел кое-кто; а остальная
братия держалась дешевых и довольно нечистоплотных сношений с женщинами. Вообще, сентиментального оттенка в чувствах
к другому полу замечалось очень мало. О какой-нибудь роковой истории, вроде самоубийства одного или обоих возлюбленных, никогда и ни от кого я не слыхал.
Папа никогда не давал ложных медицинских свидетельств. Однажды, — это было, впрочем, много позже, когда мы со старшим
братом Мишею уже были студентами, — перед концом рождественских каникул
к брату зашел его товарищ-студент и сказал, что хочет попросить папу дать ему свидетельство о болезни, чтоб еще недельку-другую пожить в Туле. Миша лукаво сказал...
— Надеюсь, и поцелуями, на которых я давича застал тебя.
Зашел,
брат, далеконько!.. Добро б еще
к случаю, при многих, а то наедине, в дальней комнате… ты не знал, что это спальня Луши (он лгал); ты не знал, что подле чайная комната и люди видели все из нее… Теперь при постороннем, хотя и моем родственнике, ты вздумал хвастаться тостом за здоровье хорошенькой!.. Ваня, я этого не ожидал от тебя…
— Сирота я круглый… некому за меня сватов
заслать к отцу твоей племянницы, так будь отец родной, отпиши от себя
брату, да и за меня, в память друга моего Максима, замолви словечко ласковое.