Неточные совпадения
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого
полета, черт побери! Постой же, теперь же я
задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
О! я шутить не люблю. Я им всем
задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на
пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Луиза Ивановна с уторопленною любезностью пустилась приседать на все стороны и, приседая, допятилась до дверей; но в дверях наскочила
задом на одного видного офицера с открытым свежим лицом и с превосходными густейшими белокурыми бакенами. Это был сам Никодим Фомич, квартальный надзиратель. Луиза Ивановна поспешила присесть чуть не до
полу и частыми мелкими шагами, подпрыгивая, полетела из конторы.
Затем стремится на наблюдательный пост „на
задах“ и там — и там узнает, что Смердяков в падучей, что другой слуга болен, —
поле чисто, а „знаки“ в руках его — какой соблазн!
Болотная курица и погоныш, равно как и луговой коростель, имеют совершенно особенный свой
полет, медленный, тяжелый и неуклюжий.
Зад перетягивает все тело, и они точно идут по воздуху почти перпендикулярно или летят, как будто подстреленные.
Полетом своим он отличается от всех птиц:
зад у него всегда висит, как будто он подстрелен, отчего дергун держится на лету не горизонтально, а точно едет по воздуху, почти стоймя; притом он имеет ту особенность, что, взлетев, не старается держаться против ветра, как все другие птицы, но охотно летит по ветру, отчего перья его заворачиваются и он кажется каким-то косматым.
Вот они совершают свой обычный дневной обряд, поднимаются от сна с полатей, с лавок и с
пола, едут в
поле за сеном и в лес за дровами, посылают баб за водою,
задают корм лошадям и коровам, совершая все это рутинно, почти апатично, без всяких признаков закоренелости, — и, за всем тем, они упорствуют, они несогласны.
— Вообразите, как была в трубке, так и скатилась за комод. Я, должно быть, как вошел, бросил ее тогда неловко на комод. Только третьего дня отыскали,
полы мыли,
задали же вы мне, однако, работу!
Вечером, когда дед сел читать на псалтырь, я с бабушкой вышел за ворота, в
поле; маленькая, в два окна, хибарка, в которой жил дед, стояла на окраине города, «на
задах» Канатной улицы, где когда-то у деда был свой дом.
Старая бабука Улитка, также в одной рубахе, согнувшись,
задом к нему, выметала
пол.
— Самый же непонятный народ — это, обязательно, студенты академии, да, — рассказывала она моим товарищам. — Они такое делают с девушками: велят помазать
пол мылом, поставят голую девушку на четвереньки, руками-ногами на тарелки и толкают ее в
зад — далеко ли уедет по
полу? Так — одну, так и другую. Вот. Зачем это?
«Бывало,
задаст такую баню, и бумаги все по
полу разбросает, и раскричится.
Возвратившись с
поля, он со стуком и со злобой ставил во флигеле ружье, выходил к нам на крылечко и садился рядом с женой. Отдышавшись, он
задавал жене несколько вопросов по части хозяйства и погружался в молчание.
Встал и медленными шагами пошел к речке, что протекала возле погоста. Зачерпнул ведра, принес к могиле и
полил зеленый дерн и любимые покойницей алые цветики, пышно распустившие теперь нежные пахучие свои головки на ее могилке… Опять сходил на речку, принес ведра белоснежного кремнистого песку берегóвого и, посыпав им кругом могилы, тихо побрел
задами в деревню.
Самка, Джильда, более робка; она бежит по
полу, неуклюже поджимая
зад и трусливо поглядывая на меня; я чуть пошевельнусь, — она поворачивается и сломя голову мчится обратно в клетку.
Положим, теперь бы и отец не подбросил девочку — подросла Дуня. Бабушке в избе помогает, за водой ходит к колодцу, в лес бегает с ребятами. Печь умеет растопить, коровушке корм
задать,
полы вымыть…
— Ну вздор, ничего, хороший молодец из воды должен сух выходить. Вот приедем к жене, она
задаст тебе такого эрфиксу, что ты высохнешь и зарок дашь с приезда по
полям не разгуливать, прежде чем друзей навестишь.
Многие мужики даже уже тронулись: нахлобучив шапки, они потянулись кучками через
зады к Аленину Верху, а за ними, толкаясь и подпрыгивая, плелися подростки обоего
пола. Из последних у каждого были в руках у кого черенок, у кого старая черная корчажка, — у двух или у трех из наиболее зажиточных дворов висели на кушаках фонари с сальными огарками, а, кроме того, они волокли в охапках лучину и сухой хворост.
Бросился Овчинников промеж чертовых ног, чтобы, не дай бог, нечистым на глаза не попасться. По темному коридорчику пробежал,
пол весь толченым бутылочным стеклом посыпан, — все подошвы как есть ободрал. Видит, в две шеренги грешники стоят, медную помпу качают. Пот по голым спинам бежит, черти сбоку похаживают, кого шомполом поперек лопаток огреют, кому копытом в
зад жару поддадут.
Луна ярко освещала расстилавшиеся перед Таней
поля, около которых вела тропинка за
задами деревни.
— Люблю
поля вражеские! — воскликнул Пропалый. — Ну, братцы, чур, теперь слушать чутко, глядеть зорко… Если нас не узнают, то мы в одно ухо влезем, а в другое вылезем из замка, а если дело пойдет наоборот,
зададут нам передрягу, хорошо если убьют, а то засадят живых в холодильню.
— Люблю
поля вражеские! — воскликнул Иван Пропалый. — Ну, братцы, чур, теперь слушать чутко, глядеть зорко… Если нас не узнают, то мы в одно ухо влезем, а в другое вылезем из замка, а если дело пойдет наоборот,
зададут нам передрягу, хорошо, если убьют, а то засадят живых в холодильню.
За ним, стуча когтями по вощеному
полу, шла собака и вспрыгивала на кровать. Когда свет зажженной лампы наполнял комнату, взор Владимира Михайловича встречал упорный взгляд черных глаз собаки. Они говорили: приди же, приласкай меня. И, чтобы сделать это желание более понятным, собака вытягивала передние лапы, клала на них боком голову, а
зад ее потешно поднимался, и хвост вертелся, как ручка у шарманки.