Неточные совпадения
Кутейкин. Так у нас одна кручина. Четвертый год мучу свой живот. По сесть час, кроме
задов,
новой строки не разберет; да и
зады мямлит, прости Господи, без складу по складам, без толку по толкам.
Дарья Александровна наблюдала эту
новую для себя роскошь и, как хозяйка, ведущая дом, — хотя и не надеясь ничего из всего виденного применить к своему дому, так это всё по роскоши было далеко выше ее образа жизни, — невольно вникала во все подробности, и
задавала себе вопрос, кто и как это всё сделал.
Вронский в эти три месяца, которые он провел с Анной за границей, сходясь с
новыми людьми, всегда
задавал себе вопрос о том, как это
новое лицо посмотрит на его отношения к Анне, и большею частью встречал в мужчинах какое должно понимание. Но если б его спросили и спросили тех, которые понимали «как должно», в чем состояло это понимание, и он и они были бы в большом затруднении.
И, показав такое отеческое чувство, он оставлял Мокия Кифовича продолжать богатырские свои подвиги, а сам обращался вновь к любимому предмету,
задав себе вдруг какой-нибудь подобный вопрос: «Ну а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь
новое огнестрельное орудие выдумать».
Он с мучением
задавал себе этот вопрос и не мог понять, что уж и тогда, когда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни его, будущего воскресения его, будущего
нового взгляда на жизнь.
Бедный Обломов то повторял
зады, то бросался в книжные лавки за
новыми увражами и иногда целую ночь не спал, рылся, читал, чтоб утром, будто нечаянно, отвечать на вчерашний вопрос знанием, вынутым из архива памяти.
Лариса Дмитриевна, давно прошедшая этими «
задами» пантеизма, сбивала его и, улыбаясь, показывала мне на него глазами. Она, разумеется, была правее его, и я добросовестно ломал себе голову и досадовал, когда мой доктор торжественно смеялся. Споры эти занимали меня до того, что я с
новым ожесточением принялся за Гегеля. Мученье моей неуверенности недолго продолжалось, истина мелькнула перед глазами и стала становиться яснее и яснее; я склонился на сторону моей противницы, но не так, как она хотела.
Вот, скинувши
новые сапоги и обернувши в хустку, чтобы не покоробились от дождя,
задал он такого бегуна, как будто панский иноходец. Влез в курень, промокши насквозь, накрылся тулупом и принялся ворчать что-то сквозь зубы и приголубливать черта такими словами, каких я еще отроду не слыхивал. Признаюсь, я бы, верно, покраснел, если бы случилось это среди дня.
В Гане что-то происходило особенное, когда он
задавал этот вопрос. Точно
новая и особенная какая-то идея загорелась у него в мозгу и нетерпеливо засверкала в глазах его. Генерал же, который искренно и простосердечно беспокоился, тоже покосился на князя, но как бы не ожидая много от его ответа.
Я бы отозвался опять стихами, но нельзя же
задавать вечные задачи. Что скажет добрый наш Павел Сергеевич, если странникопять потребует альбом для
нового отрывка из недоконченного романа, который, как вы очень хорошо знаете, не должен и не может иметь конца? Следовательно...
Николай Силыч
задавал ему какую-нибудь
новую теорему.
— Он вам
задает: хвалят! Он при мне ревизовал нашу губернию, так так сердечных пробрал, что до
новых веников не забудут.
Иногда, впрочем, он и не махал на меня руками. Иногда тоже казалось мне, что принятая таинственная решимость как бы оставляла его и что он начинал бороться с каким-то
новым соблазнительным наплывом идей. Это было мгновениями, но я отмечаю их. Я подозревал, что ему очень бы хотелось опять заявить себя, выйдя из уединения, предложить борьбу,
задать последнюю битву.
Помню, что тогда же я вдруг и нетерпеливо стал вникать во все подробности этих
новых явлений, слушать разговоры и рассказы на эту тему других арестантов, сам
задавал им вопросы, добивался решений.
Задав себе эту цель, он воспламенился до крайности и уже совсем потерял способность хоть какую-нибудь заметить, что
новый друг его — сластолюбив, капризная тварь, эгоист, лентяй, лежебок — и больше ничего.
Вопросов она уж мне не
задает, как будто все уж испытала в жизни и не ждет услышать ничего
нового.
Задавши себе такой глубокомысленный вопрос, Иван Иванович задумался; а между тем глаза его отыскали
новые предметы, перешагнули чрез забор в двор Ивана Никифоровича и занялись невольно любопытным зрелищем.
Так,
задавая задачи по задачнику, от которого ключ был только у него, он до тех пор не допускал до
нового вида задач, пока ученик из хорошо усвоенных им не разрешит известного числа, например, пятидесяти без ошибок. Если бы ученик, безошибочно разрешив 49, случайно ошибся на 50-й, то весь предварительный его труд считался ни во что, и надо было начинать сызнова.
Когда же все, приступив к нему, стали говорить, что нужно вспрыснуть
новую шинель и что по крайней мере он должен
задать им всем вечер, Акакий Акакиевич потерялся совершенно, не знал, как ему быть, что такое отвечать и как отговориться.
Курицына. Кто ее знает, врет Прокофьевна или нет. Верить-то ей нельзя, баба-то плут. А дорого б я дала, чтоб мне узнать доподлинно, она теперь у барина или нет. Нешто подождать? А как она тут долго, так муж-то мне такую гонку
задаст, что до
новых веников не забудешь. Ну, счастлива ты, что мне некогда, а то подстерегла бы я тебя. (Идет. Навстречу ей Афоня.) Афоня, ты куда?
Княгиня. Какое милосердие, христианская высота! Нет, господин Сарынцев, меня-то вы не обманете. Знаем вас теперь. Сына моего вы погубили, вам все равно, а сами
задаете балы, и невеста моего сына, ваша дочь, выходит замуж, партию делает, какая вам приятна. А вы здесь притворяетесь, что опростились, столярничаете. Как вы мне отвратительны с своим фарисейством
новым!
— Неможется, так лежи. Умри, коли хочется, а сраму делать не смей… Вишь, что вздумала! Да я тебя в моленной на три замка запру, шаг из дому не дам шагнуть… Неможется!.. Я тебе такую немоготу
задам, что ввек не забудешь… Шиш на место!.. А вы, мокрохвостницы, что стали?.. Тащите назад, да если опять вздумаете, так у меня смотрите: таковских засыплю, что до
новых веников не забудете.
Заяц перескочил через дорогу, подошел к своей старой норе, выбрал местечко повыше, раскопал снег, лег
задом в
новую нору, уложил на спине уши и заснул с открытыми глазами.
«Да если другой-то будет лучше?» —
задал ей Хвалынцев
новый вопрос в тот вечер.
…«Ну что ж, подержат да и выпустят. Какие улики? где факты? — Нигде и никаких!.. В чем виноват? — Ни в чем решительно. Все чисто!.. Стало быть, тут мне и опасаться нечего… И всеконечно так, что подержат да и выпустят… Но только как же бы это сделать, чтобы быть арестованным?» —
задал себе Ардальон
новый и последний вопрос самого серьезного свойства и снова сосредоточенно зашагал по комнате.
Дома старенькие, зато строены из здоровенного унжинского леса и крыты в два теса. От большой улицы по обе стороны вниз по угорам идут переулки; дома там поменьше и много беднее, зато
новее и не так тесно построены. Во всем селенье больше трехсот дворов наберется, опричь келейных рядов, что ставлены на
задах, ближе к всполью. В тех келейных рядах бобыльских да вдовьих дворов не меньше пятидесяти.
Есть старинная шутка о споре жидовина с христианином. Рассказывается, как христианин, отвечая на запутанные тонкости жидовина, ударил его ладонью по плеши так, что щелконуло, и
задал вопрос: от чего щелконуло? от ладони или от плеши? И спор о вере заменился
новым неразрешимым вопросом.
Песенки будут петь
новые. Я люблю Dieudonné. Мне не приняться ли твердить
зады? Я уж года полтора рояли не открывала.
— Так подождать, говорите, — недоверчиво покачал он головой, — а как
новый председатель себе другого возьмет, тогда мы пропали. Марья мне
задаст, что прозевал.
Тогда Ставрогин
задает Шатову роковой вопрос: «Веруете вы сами в Бога или нет?» Шатов залепетал в исступлении: «Я верую в Россию, я верую в ее православие… — я верую в тело Христово… я верую, что
новое пришествие совершится в России…» «А в Бога? — в Бога?» — настаивает Ставрогин.
Может быть, самое желание
задавать разные вопросы каждому
новому человеку явилось у меня под влиянием сочинителей?
Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконою Божией Матери, вделанной в
зад левого клироса, и
новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик Божией Матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их.
«Сени
новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел
задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому-то ложками.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах
задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще
новые и
новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще
новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.