Неточные совпадения
Ни разу не пришло ему на мысль: а что, кабы сим благополучным людям да кровь пустить? напротив того, наблюдая из окон дома Распоповой, как обыватели бродят, переваливаясь, по улицам, он даже
задавал себе
вопрос: не потому ли люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
"Все благоразумные люди
задавали себе этот
вопрос, но удовлетворительно разрешить не могли.
Дарья Александровна наблюдала эту новую для себя роскошь и, как хозяйка, ведущая дом, — хотя и не надеясь ничего из всего виденного применить к своему дому, так это всё по роскоши было далеко выше ее образа жизни, — невольно вникала во все подробности, и
задавала себе
вопрос, кто и как это всё сделал.
Ну, а евреи, магометане, конфуцианцы, буддисты — что же они такое? —
задал он себе тот самый
вопрос, который и казался ему опасным.
Она и не
задавала себе
вопроса о том, как устроить это свидание.
Вронский в эти три месяца, которые он провел с Анной за границей, сходясь с новыми людьми, всегда
задавал себе
вопрос о том, как это новое лицо посмотрит на его отношения к Анне, и большею частью встречал в мужчинах какое должно понимание. Но если б его спросили и спросили тех, которые понимали «как должно», в чем состояло это понимание, и он и они были бы в большом затруднении.
Левин ничего не отвечал теперь — не потому, что он не хотел вступать в спор со священником, но потому, что никто ему не
задавал таких
вопросов, а когда малютки его будут
задавать эти
вопросы, еще будет время подумать, что отвечать.
Председатель отвечал, что это вздор, и потом вдруг побледнел сам,
задав себе
вопрос, а что, если души, купленные Чичиковым, в самом деле мертвые? а он допустил совершить на них крепость да еще сам сыграл роль поверенного Плюшкина, и дойдет это до сведения генерал-губернатора, что тогда?
И, показав такое отеческое чувство, он оставлял Мокия Кифовича продолжать богатырские свои подвиги, а сам обращался вновь к любимому предмету,
задав себе вдруг какой-нибудь подобный
вопрос: «Ну а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать».
И вот господа чиновники
задали себе теперь
вопрос, который должны были
задать себе в начале, то есть в первой главе нашей поэмы.
Когда все собрались в гостиной около круглого стола, чтобы в последний раз провести несколько минут вместе, мне и в голову не приходило, какая грустная минута предстоит нам. Самые пустые мысли бродили в моей голове. Я
задавал себе
вопросы: какой ямщик поедет в бричке и какой в коляске? кто поедет с папа, кто с Карлом Иванычем? и для чего непременно хотят меня укутать в шарф и ваточную чуйку?
Я так привык к ее бескорыстной, нежной любви к нам, что и не воображал, чтобы это могло быть иначе, нисколько не был благодарен ей и никогда не
задавал себе
вопросов: а что, счастлива ли она? довольна ли?
— Эх, брат, да ведь природу поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека не было. Говорят: «долг, совесть», — я ничего не хочу говорить против долга и совести, — но ведь как мы их понимаем? Стой, я тебе еще
задам один
вопрос. Слушай!
Если убили они, или только один Николай, и при этом ограбили сундуки со взломом, или только участвовали чем-нибудь в грабеже, то позволь тебе
задать всего только один
вопрос: сходится ли подобное душевное настроение, то есть взвизги, хохот, ребяческая драка под воротами, — с топорами, с кровью, с злодейскою хитростью, осторожностью, грабежом?
Он с мучением
задавал себе этот
вопрос и не мог понять, что уж и тогда, когда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни его, будущего воскресения его, будущего нового взгляда на жизнь.
— Ничего, Соня. Не пугайся… Вздор! Право, если рассудить, — вздор, — бормотал он с видом себя не помнящего человека в бреду. — Зачем только тебя-то я пришел мучить? — прибавил он вдруг, смотря на нее. — Право. Зачем? Я все
задаю себе этот
вопрос, Соня…
Мне досадно, что все эти глупые, зверские хари обступят меня сейчас, будут пялить прямо на меня свои буркалы,
задавать мне свои глупые
вопросы, на которые надобно отвечать, — будут указывать пальцами…
— А коли так, зачем вы пришли? — раздражительно спросил Раскольников. — Я вам прежний
вопрос задаю: если вы меня виновным считаете, зачем не берете вы меня в острог?
Он, может быть, и
задавал себе этот
вопрос четверть часа назад, но теперь проговорил в полном бессилии, едва себя сознавая и ощущая беспрерывную дрожь во всем своем теле.
Он уже в сотый раз, может быть,
задавал себе этот
вопрос со вчерашнего вечера, но все-таки шел.
— Позволь, я тебе серьезный
вопрос задать хочу, — загорячился студент. — Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь?
— Штука в том: я
задал себе один раз такой
вопрос: что, если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода не было?
Бедный Обломов то повторял
зады, то бросался в книжные лавки за новыми увражами и иногда целую ночь не спал, рылся, читал, чтоб утром, будто нечаянно, отвечать на вчерашний
вопрос знанием, вынутым из архива памяти.
У ней лицо было другое, не прежнее, когда они гуляли тут, а то, с которым он оставил ее в последний раз и которое
задало ему такую тревогу. И ласка была какая-то сдержанная, все выражение лица такое сосредоточенное, такое определенное; он видел, что в догадки, намеки и наивные
вопросы играть с ней нельзя, что этот ребяческий, веселый миг пережит.
«Где она теперь, что делает одна? Отчего она не поехала с бабушкой и отчего бабушка даже не позвала ее?» —
задавал он себе
вопросы.
Вопросов я наставил много, но есть один самый важный, который, замечу, я не осмелился прямо
задать моей матери, несмотря на то что так близко сошелся с нею прошлого года и, сверх того, как грубый и неблагодарный щенок, считающий, что перед ним виноваты, не церемонился с нею вовсе.
Я вовсе не читателю
задаю этот
вопрос, я только представляю себе эту тогдашнюю минуту, и совершенно не в силах даже и теперь объяснить, каким образом случилось, что я вдруг бросился за занавеску и очутился в спальне Татьяны Павловны.
Написав письмо, я
задал себе задачу: «послать и жить или послать и умереть?» Я бы не разрешил этого
вопроса.
Он
задавал странные и пугливые
вопросы, стал даже на нее посматривать подозрительно и несколько раз начинал плакать.
— Ведь мы никогда не увидимся и — что вам? Скажите мне правду раз навек, на один
вопрос, который никогда не
задают умные люди: любили вы меня хоть когда-нибудь, или я… ошибся?
Я вышел в болезненном удивлении: как же это
задавать такие
вопросы — приду я или нет на отпевание в церковь? И, значит, если так обо мне — то что же они о нем тогда думают?
Должно быть, я попал в такой молчальный день, потому что она даже на
вопрос мой: «Дома ли барыня?» — который я положительно помню, что
задал ей, — не ответила и молча прошла в свою кухню.
Иногда я с чрезвычайным недоумением всматривался в этого человека и
задавал себе
вопрос: «Где же это он прежде заседал?
Упоминаю теперь с любопытством, что мы с ним почти никогда и не говорили о генеральше, то есть как бы избегали говорить: избегал особенно я, а он в свою очередь избегал говорить о Версилове, и я прямо догадался, что он не будет мне отвечать, если я
задам который-нибудь из щекотливых
вопросов, меня так интересовавших.
Мысль об одной вчерашней встрече моей соблазняла меня
задать ему кой-какие
вопросы, но только я не знал, как приступить.
— Вот какие
вопросы вы
задаете! Ну-с, это, батюшка, философия. Что ж, можно и об этом потолковать. Вот приезжайте в субботу. Встретите у меня ученых, литераторов, художников. Тогда и поговорим об общих
вопросах, — сказал адвокат, с ироническим пафосом произнося слова: «общие
вопросы». — С женой знакомы. Приезжайте.
Теперь, когда он входил на возвышение, он имел сосредоточенный вид, потому что у него была привычка загадывать всеми возможными средствами на
вопросы, которые он
задавал себе.
Но как только он
задал себе этот
вопрос, он тотчас же понял, что, сочтя себя освобожденным и бросив ее, он накажет не её, чего ему хотелось, а себя, и ему стало страшно.
Он теперь
задал себе эти
вопросы и удивился, как всё было просто.
Правда, что после военной службы, когда он привык проживать около двадцати тысяч в год, все эти знания его перестали быть обязательными для его жизни, забылись, и он никогда не только не
задавал себе
вопроса о своем отношении к собственности и о том, откуда получаются те деньги, которые ему давала мать, но старался не думать об этом.
Веревкин для такого сорта поручений был самый золотой человек, потому что, несмотря на величайшие затруднения и препятствия при их выполнении, он даже не
задавал себе
вопроса, для чего нужен был Антониде Ивановне Привалов, нужен именно сегодня, а не в другое время.
«Чего же мне бояться? — тысячу раз
задавала себе
вопрос Надежда Васильевна. — Я совершеннолетняя и могу располагать собой…»
И действительно, Коля
задал ему раз
вопрос: «Кто основал Трою?» — на что Дарданелов отвечал лишь вообще про народы, их движения и переселения, про глубину времен, про баснословие, но на то, кто именно основал Трою, то есть какие именно лица, ответить не мог, и даже
вопрос нашел почему-то праздным и несостоятельным.
Он тотчас остановил его и вдруг
задал ему
вопрос...
— А черт знает. Из похвальбы, может быть… так… что вот так много денег прокутил… Из того, может, чтоб об этих зашитых деньгах забыть… да, это именно оттого… черт… который раз вы
задаете этот
вопрос? Ну, соврал, и кончено, раз соврал и уж не хотел переправлять. Из-за чего иной раз врет человек?
Не сочтите
вопрос мой за легкомыслие; напротив, имею,
задавая таковой
вопрос, свою тайную цель, которую, вероятно, и объясню вам впоследствии, если угодно будет Богу сблизить нас еще короче».
Зачем приехал тогда к нам Иван Федорович, — я, помню, даже и тогда еще
задавал себе этот
вопрос с каким-то почти беспокойством.
Фетюковича как бы немножко осадило, но ввязался и председатель и назидательно напомнил защитнику, что следует
задавать более подходящие
вопросы.
Он с видимым удовольствием обращался к Григорию, отвечая, в сущности, на одни лишь
вопросы Федора Павловича и очень хорошо понимая это, но нарочно делая вид, что
вопросы эти как будто
задает ему Григорий.
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти
вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и
задать им задачу: придумайте, сочините три
вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем
вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?