Неточные совпадения
Серые, небольшие, но живые глазки смотрели
смело и часто
загорались чувством.
Самолюбие его страдало невыносимо; но не одна боль уязвленного самолюбия терзала его: отчаяние овладело им, злоба душила его, жажда
мести в нем
загоралась.
— Слезы погоревших утрут, но город сожгут. Это всё четыре мерзавца, четыре с половиной. Арестовать мерзавца! Он тут один, а четыре с половиной им оклеветаны. Он втирается в честь семейств. Для зажигания домов употребили гувернанток. Это подло, подло! Ай, что он делает! — крикнул он,
заметив вдруг на кровле пылавшего флигеля пожарного, под которым уже прогорела крыша и кругом вспыхивал огонь. — Стащить его, стащить, он провалится, он
загорится, тушите его… Что он там делает?
К вечеру океан подергивался темнотой, небо угасало, а верхушки волны
загорались каким-то особенным светом… Матвей Дышло
заметил прежде всего, что волна, отбегавшая от острого корабельного носа, что-то слишком бела в темноте, павшей давно на небо и на море. Он нагнулся книзу, поглядел в глубину и замер…
— Вот тут я вас усердно прошу спросить прямо по лестнице, в третьем этаже, перчаточницу Марью Матвеевну; отдайте ей эти цветы и зонтик, а коробочку эту Лизе, блондинке; приволокнитесь за нею
смело: она самое бескорыстнейшее существо и очень влюбчива, вздохните, глядя ей в глаза да руку к сердцу, она и
загорится; а пока au revoir. [До свидания — Франц.]
Позади несчастного капитана пылал опрокинутый стол; во время тревоги никто не
заметил, что свеча, которую сшибло пулею со стола, не погасла; от нее
загорелась скатерть; а как тушить было некому, то вскоре весь стол запылал.
Вы
заметьте: когда при нем поднимаешь какой-нибудь общий вопрос, например, о клеточке или инстинкте, он сидит в стороне, молчит и не слушает; вид у него томный, разочарованный, ничто для него не интересно, все пошло и ничтожно, но как только вы заговорили о самках и самцах, о том, например, что у пауков самка после оплодотворения съедает самца, — глаза у него
загораются любопытством, лицо проясняется, и человек оживает, одним словом.
Что понравилось, то и выбирай. Ежели
загорелось сердце величием России — займись; ежели величие России прискучило — переходи к болгарам или к Якуб-хану. Мечтай беспрепятственно, сочиняй целые передовые статьи — все равно ничего не будет. Если хочешь критиковать — критикуй, если хочешь требовать — требуй. Требуй
смело; так прямо и говори: «Долго ли,
мол, ждать?» И если тебе внимают туго, или совсем не внимают, то пригрозись: «Об этом, дескать, мы поговорим в следующий раз…»
Повечеру пришел первый писарь Судьбин и объявил, что след отыскался, что видел он беглеца на Толкучем и по другим местам, ходил за ним, близко стоял, но говорить не
посмел, а был неподалеку от него и на пожаре, когда
загорелся дом в Кривом переулке.
Как она тут вспыхнет. Глаза
загорелись, румянец еще гуще выступил. Губы тонкие, сердитые… Как посмотрела на нас, — верите: оробел я и подступиться не
смею. Ну а старшой, известно, выпивши: лезет к ней прямо. «Я, говорит, обязан; у меня, говорит, инструкция!..»
И действительно: в воскресенье Апраксин двор
загорался три раза, но неудачно. Огонь успевали
замечать вовремя и тушили.
Душа
загоралась стремлением к действию, рука хваталась за рукоятку
меча; глаза обращались к востоку, где глухие громовые раскаты говорили о нараставшей грозе, которая вскоре должна была налететь на Элладу…
Везде чувствовалась организованная, предательская работа. Два раза загадочно
загоралось близ артиллерийских складов. На баштанах около железнодорожного пути арестовали поденщика; руки у него были в мозолях, но забредший железнодорожный ремонтный рабочий
заметил, что он перед едою моет руки, и это выдало его. Оказался офицер. Расстреляли. Однако через пять дней, на утренней заре, был взорван железнодорожный мост на семнадцатой версте.
— Не
смей оскорблять веру наших отцов! — крикнула Зара, и глаза ее
загорелись злыми огоньками.
Кто ни скажет ему: вот,
мол, ваше сиятельство, в такой-то деревне у такого-то мужика есть редкостная книга, — глазенки у него так и
загорятся, так и забегают.
Перед ликом Того, Кто сам был всепрощение, она, конечно, простила все прошлое своей несчастной дочери и, казалось, любовь к ней в ее материнском сердце
загорелась еще сильнее, чем прежде. Ольга Николаевна
молила Бога спасти ее, если это не идет в разрез Его божественной воле.
И в этом раздумье не
заметил я, как небо вдруг вспыхнуло,
загорелось и облило нас волшебным светом: все приняло опять огромные, фантастические размеры, и мой спящий избавитель представлялся мне очарованным могучим сказочным богатырем.
Обратил все это в шутку и сказал, что от этого Москва не
загорится; а впрочем, добавил с серьезною миною: „Я ему
замечу; но где же мне прикажете брать других?