Неточные совпадения
— Пусти, пусти, поди! —
заговорила она и вошла в высокую дверь. Направо от двери стояла кровать, и на кровати сидел, поднявшись,
мальчик в одной расстегнутой рубашечке и, перегнувшись тельцем, потягиваясь, доканчивал зевок. В ту минуту, как губы его сходились вместе, они сложились в блаженно-сонную улыбку, и
с этою улыбкой он опять медленно и сладко повалился назад.
— А я так не скажу этого, —
заговорил доктор мягким грудным голосом, пытливо рассматривая Привалова. — И не мудрено: вы из
мальчика превратились в взрослого, а я только поседел. Кажется, давно ли все это было, когда вы
с Константином Васильичем были детьми, а Надежда Васильевна крошечной девочкой, — между тем пробежало целых пятнадцать лет, и нам, старикам, остается только уступить свое место молодому поколению.
Мало — помалу, однако, сближение начиналось.
Мальчик перестал опускать глаза, останавливался, как будто соблазняясь
заговорить, или улыбался, проходя мимо нас. Наконец однажды, встретившись
с нами за углом дома, он поставил на землю грязное ведро, и мы вступили в разговор. Началось, разумеется,
с вопросов об имени, «сколько тебе лет», «откуда приехал» и т. д.
Мальчик спросил в свою очередь, как нас зовут, и… попросил кусок хлеба.
Знакомство
с купленным
мальчиком завязать было трудно. Даже в то время, когда пан Уляницкий уходил в свою должность, его
мальчик сидел взаперти, выходя лишь за самыми необходимыми делами: вынести сор, принести воды, сходить
с судками за обедом. Когда мы при случае подходили к нему и
заговаривали, он глядел волчком, пугливо потуплял свои черные круглые глаза и старался поскорее уйти, как будто разговор
с нами представлял для него опасность.
И, однако, все эти грубости и неопределенности, всё это было ничто в сравнении
с главною его заботой. Эта забота мучила его чрезвычайно, неотступно; от нее он худел и падал духом. Это было нечто такое, чего он уже более всего стыдился и о чем никак не хотел
заговорить даже со мной; напротив, при случае лгал и вилял предо мной, как маленький
мальчик; а между тем сам же посылал за мною ежедневно, двух часов без меня пробыть не мог, нуждаясь во мне, как в воде или в воздухе.
— Строгость там очень большая требуется! —
заговорил Аггей Никитич. — Ну, представьте себе кантониста:
мальчик лет
с пяти вместе
с матерью нищенствовал, занимался и воровством, — нужно их, особенно на первых порах, сечь, а я этого не могу, и выходит так, что или службы не исполняй, — чего я тоже не люблю, — или будь жесток.
Он был им утешением в их ссылке, и они, обыкновенно мрачные и угрюмые, всегда улыбались, на него глядя, и когда
заговаривали с ним (а говорили они
с ним очень мало, как будто все еще считая его за
мальчика,
с которым нечего говорить о серьезном), то суровые лица их разглаживались, и я угадывал, что они
с ним говорят о чем-нибудь шутливом, почти детском, по крайней мере они всегда переглядывались и добродушно усмехались, когда, бывало, выслушают его ответ.
Однажды, когда Карп ушёл куда-то, а Михаил отбирал в подвале попорченную рыбу для богадельни, хозяин
заговорил с Ильёй, и
мальчик сказал ему...
— О? — воскликнул Яков и тотчас же
заговорил с Пашкой более дружески. Три
мальчика уселись рядом, и между ними загорелся бессвязный, быстрый, удивительно интересный разговор.
Градобоев. Еще бы найти! Тогда бы я не так
с тобой
заговорил.
Мальчик я, что ли, для вас, по ночам-то разбойников ловить, живота не жалея! Я человек раненый!
Прошло несколько дней, на дворе
заговорили, что отправленный в больницу ученик стекольщика сошёл
с ума. Евсей вспомнил, как горели глаза
мальчика во время его представлений, как порывисты были его движения и быстро изменялось лицо, и со страхом подумал, что, может быть, Анатолий всегда был сумасшедшим. И забыл о нём.
— От так. Теперь садись, казак, промеж казаками, — сказал Бузыга и легонько оттолкнул от себя Василя. И, точно сразу забыв о
мальчике, он равнодушно
заговорил с Козлом.
О немецком так было сказано, потому что
мальчик особенно плох был в немецком. Письмо это всех нас очень смутило. Долго мы обсуждали, можно ли идти
с таким письмом. Папа находил, что совершенно невозможно: фамилия — Поль, — может быть, немцы;
заговорят со мной по-немецки, и получится конфуз.
Изо дня в день так. О чем ни
заговорят, — вдруг из разговора высовываются острые крючочки, цепляются, колются. Ссоры, дрязги, попреки. Мой ученик Боря — славный
мальчик, наедине
с ним приятно быть. Но когда они вместе, — все звучат в один раздраженно злой, осиный тон.