Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен.
В самом деле, кто зайдет
в уездный суд? А если и
заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не
будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как
загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что
в ней правда и что неправда.
Бобчинский. Он, он, ей-богу он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы с Петром-то Ивановичем
ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так он и
в тарелки к нам
заглянул. Меня так и проняло страхом.
Думали сначала, что он
будет палить, но,
заглянув на градоначальнический двор, где стоял пушечный снаряд, из которого обыкновенно палили
в обывателей, убедились, что пушки стоят незаряженные.
— Да, я слышал, — сказал Сергей Иванович, останавливаясь у ее окна и
заглядывая в него. Какая прекрасная черта с его стороны! — прибавил он, заметив, что Вронского
в отделении не
было.
Константин Левин
заглянул в дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой человек
в поддевке, а молодая рябоватая женщина,
в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно
было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том,
в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин
в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
— Если вы хотите взглянуть на больницу и не устали, то это недалеко. Пойдемте, — сказал он,
заглянув ей
в лицо, чтоб убедиться, что ей точно
было не скучно.
И точно, она
была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и
заглядывали к вам
в душу.
Он сделал даже самому себе множество приятных сюрпризов, подмигнул бровью и губами и сделал кое-что даже языком; словом, мало ли чего не делаешь, оставшись один, чувствуя притом, что хорош, да к тому же
будучи уверен, что никто не
заглядывает в щелку.
Не
загляни автор поглубже ему
в душу, не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от света, не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, и все
были бы радешеньки и приняли бы его за интересного человека.
Засим это странное явление, этот съежившийся старичишка проводил его со двора, после чего велел ворота тот же час запереть, потом обошел кладовые, с тем чтобы осмотреть, на своих ли местах сторожа, которые стояли на всех углах, колотя деревянными лопатками
в пустой бочонок, наместо чугунной доски; после того
заглянул в кухню, где под видом того чтобы попробовать, хорошо ли
едят люди, наелся препорядочно щей с кашею и, выбранивши всех до последнего за воровство и дурное поведение, возвратился
в свою комнату.
— Партии нет возможности оканчивать, — говорил Чичиков и
заглянул в окно. Он увидел свою бричку, которая стояла совсем готовая, а Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить под крыльцо, но из комнаты не
было никакой возможности выбраться:
в дверях стояли два дюжих крепостных дурака.
Чичиков
заглянул из-под низа ему
в рожу, желая знать, что там делается, и сказал: «Хорош! а еще воображает, что красавец!» Надобно сказать, что Павел Иванович
был сурьезно уверен
в том, что Петрушка влюблен
в красоту свою, тогда как последний временами позабывал,
есть ли у него даже вовсе рожа.
Заглянул бы кто-нибудь к нему на рабочий двор, где наготовлено
было на запас всякого дерева и посуды, никогда не употреблявшейся, — ему бы показалось, уж не попал ли он как-нибудь
в Москву на щепной двор, куда ежедневно отправляются расторопные тещи и свекрухи, с кухарками позади, делать свои хозяйственные запасы и где горами белеет всякое дерево — шитое, точеное, лаженое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны́, [Лагун — «форма ведра с закрышкой».
Он
заглянул в щелочку двери, из которой она
было высунула голову, и, увидев ее, сидящую за чайным столиком, вошел к ней с веселым и ласковым видом.
Заметив, что закуска
была готова, полицеймейстер предложил гостям окончить вист после завтрака, и все пошли
в ту комнату, откуда несшийся запах давно начинал приятным образом щекотать ноздри гостей и куда уже Собакевич давно
заглядывал в дверь, наметив издали осетра, лежавшего
в стороне на большом блюде.
— Я уж знала это: там все хорошая работа. Третьего года сестра моя привезла оттуда теплые сапожки для детей: такой прочный товар, до сих пор носится. Ахти, сколько у тебя тут гербовой бумаги! — продолжала она,
заглянувши к нему
в шкатулку. И
в самом деле, гербовой бумаги
было там немало. — Хоть бы мне листок подарил! а у меня такой недостаток; случится
в суд просьбу подать, а и не на чем.
В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б, это
было смело,
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и
заглядывал я встарь
В Академический Словарь.
«Если действительно все это дело сделано
было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно
была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не
заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел? Да ведь ты
в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал… Это как же?»
Соня
в изумлении смотрела на него. Странен показался ей этот тон; холодная дрожь прошла
было по ее телу, но чрез минуту она догадалась, что и тон и слова эти — все
было напускное. Он и говорил-то с нею, глядя как-то
в угол и точно избегая
заглянуть ей прямо
в лицо.
Наконец, некоторые (особенно из психологов) допустили даже возможность того, что и действительно он не
заглядывал в кошелек, а потому и не знал, что
в нем
было, и, не зная, так и снес под камень, но тут же из этого и заключали, что самое преступление не могло иначе и случиться, как при некотором временном умопомешательстве, так сказать, при болезненной мономании убийства и грабежа, без дальнейших целей и расчетов на выгоду.
— Ах, эта болезнь! Что-то
будет, что-то
будет! И как он говорил с тобою, Дуня! — сказала мать, робко
заглядывая в глаза дочери, чтобы прочитать всю ее мысль и уже вполовину утешенная тем, что Дуня же и защищает Родю, а стало
быть, простила его. — Я уверена, что он завтра одумается, — прибавила она, выпытывая до конца.
Заглянув случайно, одним глазом,
в лавочку, он увидел, что там, на стенных часах, уже десять минут восьмого. Надо
было и торопиться, и
в то же время сделать крюк: подойти к дому
в обход, с другой стороны…
Его почему-то занимало пенье и весь этот стук и гам, там, внизу… Оттуда слышно
было, как среди хохота и взвизгов, под тоненькую фистулу разудалого
напева и под гитару, кто-то отчаянно отплясывал, выбивая такт каблуками. Он пристально, мрачно и задумчиво слушал, нагнувшись у входа и любопытно
заглядывая с тротуара
в сени.
Лариса. Лжете. Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не постарался
заглянуть ко мне
в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла… ее нет на свете… нечего и искать. Я не нашла любви, так
буду искать золота. Подите, я вашей
быть не могу.
Дронов существовал для него только
в те часы, когда являлся пред ним и рассказывал о многообразных своих делах, о том, что выгодно купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым
в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», —
заглянув в этот театр, Самгин убедился, что юмор сведен
был к случаю с одним нотариусом, который на глазах своей жены обнаружил
в портфеле у себя панталоны какой-то дамы.
—
В записках местного жителя Афанасия Дьякова, частию опубликованных мною
в «Губернских ведомостях», рассказано, что швед пушкарь Егор — думать надо Ингвар, сиречь, упрощенно, Георг — Игорь, — отличаясь смелостью характера и простотой души, сказал Петру Великому, когда суровый государь этот
заглянул проездом
в город наш: «Тебе, царь, кузнечному да литейному делу выучиться бы,
в деревянном царстве твоем плотников и без тебя довольно
есть».
Маргарита говорила вполголоса, ленивенько растягивая пустые слова, ни о чем не спрашивая. Клим тоже не находил, о чем можно говорить с нею. Чувствуя себя глупым и немного смущаясь этим, он улыбался. Сидя на стуле плечо
в плечо с гостем, Маргарита
заглядывала в лицо его поглощающим взглядом, точно вспоминая о чем-то, это очень волновало Клима, он осторожно гладил плечо ее, грудь и не находил
в себе решимости на большее.
Выпили по две рюмки портвейна, затем Маргарита спросила...
Клим
заглянул в дверь: пред квадратной пастью печки, полной алых углей,
в низеньком, любимом кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая.
В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей,
было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с головы матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
Вином от нее не пахло, только духами. Ее восторг напомнил Климу ожесточение, с которым он думал о ней и о себе на концерте. Восторг ее
был неприятен. А она пересела на колени к нему, сняла очки и, бросив их на стол,
заглянула в глаза.
— Вот как? — спросила женщина, остановясь у окна флигеля и
заглядывая в комнату, едва освещенную маленькой ночной лампой. — Возможно, что
есть и такие, — спокойно согласилась она. — Ну, пора спать.
Иноков постригся, побрил щеки и, заменив разлетайку дешевеньким костюмом мышиного цвета, стал незаметен, как всякий приличный человек. Только веснушки на лице выступили еще более резко, а
в остальном он почти ничем не отличался от всех других, несколько однообразно приличных людей. Их
было не много, на выставке они очень интересовались архитектурой построек, посматривали на крыши,
заглядывали в окна, за углы павильонов и любезно улыбались друг другу.
Уйти от Дьякона
было трудно, он стал шагать шире, искоса снова
заглянул в лицо и сказал напоминающим тоном...
Иногда он
заглядывал в столовую, и Самгин чувствовал на себе его острый взгляд. Когда он, подойдя к столу,
пил остывший чай, Самгин разглядел
в кармане его пиджака ручку револьвера, и это ему показалось смешным. Закусив, он вышел
в большую комнату, ожидая видеть там новых людей, но люди
были все те же, прибавился только один, с забинтованной рукой на перевязи из мохнатого полотенца.
В таких полугневных, полупрезрительных мыслях Самгин подошел,
заглянул во двор, — дверь сарая над погребом тоже
была открыта, перед нею стояла, точно колокол, Анфимьевна с фонарем
в руке и говорила...
— Не обижай Алешку, — просила она Любашу и без паузы, тем же тоном — брату: — Прекрати фокусы! Налейте крепкого, Варя! — сказала она, отодвигая от себя недопитую чашку чая. Клим подозревал, что все это говорится ею без нужды и что она, должно
быть, очень избалована, капризна, зла. Сидя рядом с ним,
заглядывая в лицо его, она спрашивала...
Клим первым вышел
в столовую к чаю,
в доме
было тихо, все, очевидно, спали, только наверху, у Варавки, где жил доктор Любомудров, кто-то возился. Через две-три минуты
в столовую
заглянула Варвара, уже одетая, причесанная.
Он размышлял еще о многом, стараясь подавить неприятное, кисловатое ощущение неудачи, неумелости, и чувствовал себя охмелевшим не столько от вина, как от женщины. Идя коридором своего отеля, он
заглянул в комнату дежурной горничной, комната
была пуста, значит — девушка не спит еще. Он позвонил, и, когда горничная вошла, он, положив руки на плечи ее, спросил, улыбаясь...
У него
было круглое лицо
в седой, коротко подстриженной щетине, на верхней губе щетина — длиннее, чем на подбородке и щеках, губы толстые и такие же толстые уши, оттопыренные теплым картузом. Под густыми бровями — мутновато-серые глаза. Он внимательно
заглянул в лицо Самгина, осмотрел рябого, его жену, вынул из кармана толстого пальто сверток бумаги, развернул, ощупал, нахмурясь, пальцами бутерброд и сказал...
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери
в комнату брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно
быть, уже спал; он не откликнулся на стук
в дверь, хотя
в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала
в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось
есть. Он осторожно
заглянул в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо
в плечо друг с другом; Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
— Нет, я положу конец этому, — сказал он, — я
загляну ей
в душу, как прежде, и завтра — или
буду счастлив, или уеду!
Хорошо. Отчего же, когда Обломов, выздоравливая, всю зиму
был мрачен, едва говорил с ней, не
заглядывал к ней
в комнату, не интересовался, что она делает, не шутил, не смеялся с ней — она похудела, на нее вдруг пал такой холод, такая нехоть ко всему: мелет она кофе — и не помнит, что делает, или накладет такую пропасть цикория, что
пить нельзя — и не чувствует, точно языка нет. Не доварит Акулина рыбу, разворчатся братец, уйдут из-за стола: она, точно каменная, будто и не слышит.
Илья Ильич
заглянул в людскую:
в людской все легли вповалку, по лавкам, по полу и
в сенях, предоставив ребятишек самим себе; ребятишки ползают по двору и роются
в песке. И собаки далеко залезли
в конуры, благо не на кого
было лаять.
— Нет, что из дворян делать мастеровых! — сухо перебил Обломов. — Да и кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится, с женой вдвоем, а
в самом-то деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб
в дом.
Загляни в любое семейство: родственницы, не родственницы и не экономки; если не живут, так ходят каждый день кофе
пить, обедать… Как же прокормить с тремя стами душ такой пансион?
Кто только случайно и умышленно
заглядывал в эту светлую, детскую душу —
будь он мрачен, зол, — он уже не мог отказать ему во взаимности или, если обстоятельства мешали сближению, то хоть
в доброй и прочной памяти.
Обломов избегал весь парк,
заглядывал в куртины,
в беседки — нет Ольги. Он пошел по той аллее, где
было объяснение, и застал ее там, на скамье, недалеко от того места, где она сорвала и бросила ветку.
Перед ней самой снималась завеса, развивалось прошлое,
в которое до этой минуты она боялась
заглянуть пристально. На многое у ней открывались глаза, и она смело бы взглянула на своего собеседника, если б не
было темно.
Она не давала. Он взял сам и приложил к губам. Она не отнимала. Рука
была тепла, мягка и чуть-чуть влажна. Он старался
заглянуть ей
в лицо — она отворачивалась все больше.
Мало-помалу впечатление его изгладилось, и он опять с трепетом счастья смотрел на Ольгу наедине, слушал, с подавленными слезами восторга, ее пение при всех и, приезжая домой, ложился, без ведома Ольги, на диван, но ложился не спать, не лежать мертвой колодой, а мечтать о ней, играть мысленно
в счастье и волноваться,
заглядывая в будущую перспективу своей домашней, мирной жизни, где
будет сиять Ольга, — и все засияет около нее.
Анисью, которую он однажды застал там, он обдал таким презрением, погрозил так серьезно локтем
в грудь, что она боялась
заглядывать к нему. Когда дело
было перенесено
в высшую инстанцию, на благоусмотрение Ильи Ильича, барин пошел
было осмотреть и распорядиться как следует, построже, но, всунув
в дверь к Захару одну голову и поглядев с минуту на все, что там
было, он только плюнул и не сказал ни слова.
Странен человек! Чем счастье ее
было полнее, тем она становилась задумчивее и даже… боязливее. Она стала строго замечать за собой и уловила, что ее смущала эта тишина жизни, ее остановка на минутах счастья. Она насильственно стряхивала с души эту задумчивость и ускоряла жизненные шаги, лихорадочно искала шума, движения, забот, просилась с мужем
в город, пробовала
заглянуть в свет,
в люди, но ненадолго.