Неточные совпадения
Илья Ильич
заглянул в людскую:
в людской все легли вповалку, по лавкам, по полу и
в сенях, предоставив ребятишек самим себе; ребятишки ползают по двору и роются
в песке. И собаки далеко залезли
в конуры, благо не на кого
было лаять.
Кто только случайно и умышленно
заглядывал в эту светлую, детскую душу —
будь он мрачен, зол, — он уже не мог отказать ему во взаимности или, если обстоятельства мешали сближению, то хоть
в доброй и прочной памяти.
— Нет, что из дворян делать мастеровых! — сухо перебил Обломов. — Да и кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится, с женой вдвоем, а
в самом-то деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб
в дом.
Загляни в любое семейство: родственницы, не родственницы и не экономки; если не живут, так ходят каждый день кофе
пить, обедать… Как же прокормить с тремя стами душ такой пансион?
Обломов избегал весь парк,
заглядывал в куртины,
в беседки — нет Ольги. Он пошел по той аллее, где
было объяснение, и застал ее там, на скамье, недалеко от того места, где она сорвала и бросила ветку.
Она не давала. Он взял сам и приложил к губам. Она не отнимала. Рука
была тепла, мягка и чуть-чуть влажна. Он старался
заглянуть ей
в лицо — она отворачивалась все больше.
Мало-помалу впечатление его изгладилось, и он опять с трепетом счастья смотрел на Ольгу наедине, слушал, с подавленными слезами восторга, ее пение при всех и, приезжая домой, ложился, без ведома Ольги, на диван, но ложился не спать, не лежать мертвой колодой, а мечтать о ней, играть мысленно
в счастье и волноваться,
заглядывая в будущую перспективу своей домашней, мирной жизни, где
будет сиять Ольга, — и все засияет около нее.
Хорошо. Отчего же, когда Обломов, выздоравливая, всю зиму
был мрачен, едва говорил с ней, не
заглядывал к ней
в комнату, не интересовался, что она делает, не шутил, не смеялся с ней — она похудела, на нее вдруг пал такой холод, такая нехоть ко всему: мелет она кофе — и не помнит, что делает, или накладет такую пропасть цикория, что
пить нельзя — и не чувствует, точно языка нет. Не доварит Акулина рыбу, разворчатся братец, уйдут из-за стола: она, точно каменная, будто и не слышит.
— Нет, я положу конец этому, — сказал он, — я
загляну ей
в душу, как прежде, и завтра — или
буду счастлив, или уеду!
Перед ней самой снималась завеса, развивалось прошлое,
в которое до этой минуты она боялась
заглянуть пристально. На многое у ней открывались глаза, и она смело бы взглянула на своего собеседника, если б не
было темно.
Странен человек! Чем счастье ее
было полнее, тем она становилась задумчивее и даже… боязливее. Она стала строго замечать за собой и уловила, что ее смущала эта тишина жизни, ее остановка на минутах счастья. Она насильственно стряхивала с души эту задумчивость и ускоряла жизненные шаги, лихорадочно искала шума, движения, забот, просилась с мужем
в город, пробовала
заглянуть в свет,
в люди, но ненадолго.
Анисью, которую он однажды застал там, он обдал таким презрением, погрозил так серьезно локтем
в грудь, что она боялась
заглядывать к нему. Когда дело
было перенесено
в высшую инстанцию, на благоусмотрение Ильи Ильича, барин пошел
было осмотреть и распорядиться как следует, построже, но, всунув
в дверь к Захару одну голову и поглядев с минуту на все, что там
было, он только плюнул и не сказал ни слова.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен.
В самом деле, кто зайдет
в уездный суд? А если и
заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не
будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как
загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что
в ней правда и что неправда.
Бобчинский. Он, он, ей-богу он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы с Петром-то Ивановичем
ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так он и
в тарелки к нам
заглянул. Меня так и проняло страхом.
Думали сначала, что он
будет палить, но,
заглянув на градоначальнический двор, где стоял пушечный снаряд, из которого обыкновенно палили
в обывателей, убедились, что пушки стоят незаряженные.
— Да, я слышал, — сказал Сергей Иванович, останавливаясь у ее окна и
заглядывая в него. Какая прекрасная черта с его стороны! — прибавил он, заметив, что Вронского
в отделении не
было.
Константин Левин
заглянул в дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой человек
в поддевке, а молодая рябоватая женщина,
в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно
было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том,
в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин
в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.