Неточные совпадения
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом
деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий
день езжу. Меня
завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Хлестаков. А это… На одну минуту только… на один
день к дяде — богатый старик; а
завтра же и назад.
Скотинин. Кого? За что? В
день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева; а
завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу. Не будь я Тарас Скотинин, если у меня не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты так прогневалась?
— Я очень люблю эту работу, — сказал Сергей Иванович. — Я ужасно люблю. Я сам косил иногда с мужиками и
завтра хочу целый
день косить.
― Я пришел вам сказать, что я
завтра уезжаю в Москву и не вернусь более в этот дом, и вы будете иметь известие о моем решении чрез адвоката, которому я поручу
дело развода. Сын же мой переедет к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием вспоминая то, что он хотел сказать о сыне.
— Да, я читал, — отвечал Сергей Иваныч. Они говорили о последней телеграмме, подтверждавшей то, что три
дня сряду Турки были разбиты на всех пунктах и бежали и что на
завтра ожидалось решительное сражение.
Потом надо было еще раз получить от нее подтверждение, что она не сердится на него за то, что он уезжает на два
дня, и еще просить ее непременно прислать ему записку
завтра утром с верховым, написать хоть только два слова, только чтоб он мог знать, что она благополучна.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний
день и решила, что
завтра непременно уедет.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что
завтра же, в самый
день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
Простившись с дамами и обещав пробыть
завтра еще целый
день, с тем чтобы вместе ехать верхом осматривать интересный провал в казенном лесу, Левин перед сном зашел в кабинет хозяина, чтобы взять книги о рабочем вопросе, которые Свияжский предложил ему.
Она приехала с намерением пробыть два
дня, если поживется. Но вечером же, во время игры, она решила, что уедет
завтра. Те мучительные материнские заботы, которые она так ненавидела дорогой, теперь, после
дня проведенного без них, представлялись ей уже в другом свете и тянули ее к себе.
— Да нет же! По
делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся
завтра, — отвечал он.
В этот же
день Варенька пришла обедать и сообщила, что Анна Павловна раздумала ехать
завтра в горы. И княгиня заметила, что Кити опять покраснела.
Переговоры наши продолжались довольно долго; наконец мы решили
дело вот как: верстах в пяти отсюда есть глухое ущелье; они туда поедут
завтра в четыре часа утра, а мы выедем полчаса после их; стреляться будете на шести шагах — этого требовал сам Грушницкий.
И, может быть, я
завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом
деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!
Но ни
завтра, ни послезавтра, ни на третий
день не несут
дела на дом.
Так совершилось
дело. Оба решили, чтобы
завтра же быть в городе и управиться с купчей крепостью. Чичиков попросил списочка крестьян. Собакевич согласился охотно и тут же, подошед к бюро, собственноручно принялся выписывать всех не только поименно, но даже с означением похвальных качеств.
В иной комнате и вовсе не было мебели, хотя и было говорено в первые
дни после женитьбы: «Душенька, нужно будет
завтра похлопотать, чтобы в эту комнату хоть на время поставить мебель».
«Ах, извините! — говорил Чичиков очень учтиво, схвативши его за обе руки, — у нас было столько
дел; но
завтра же все будет сделано,
завтра непременно, право, мне даже совестно!» И все это сопровождалось движениями обворожительными.
Ну что будет, если в самом
деле тебя
завтра в больницу свезут?
— Разумеется, так! — ответил Раскольников. «А что-то ты
завтра скажешь?» — подумал он про себя. Странное
дело, до сих пор еще ни разу не приходило ему в голову: «что подумает Разумихин, когда узнает?» Подумав это, Раскольников пристально поглядел на него. Теперешним же отчетом Разумихина о посещении Порфирия он очень немного был заинтересован: так много убыло с тех пор и прибавилось!..
— Вы уж уходите! — ласково проговорил Порфирий, чрезвычайно любезно протягивая руку. — Очень, очень рад знакомству. А насчет вашей просьбы не имейте и сомнения. Так-таки и напишите, как я вам говорил. Да лучше всего зайдите ко мне туда сами… как-нибудь на
днях… да хоть
завтра. Я буду там часов этак в одиннадцать, наверно. Все и устроим… поговорим… Вы же, как один из последних, там бывших, может, что-нибудь и сказать бы нам могли… — прибавил он с добродушнейшим видом.
— Не знаю. Всё
завтра утром… Не в том
дело: я пришел одно слово сказать…
— И то
дело, — сказал комендант. — Ну, медлить нечего. Ступай готовить Машу в дорогу.
Завтра чем свет ее и отправим, да дадим ей и конвой, хоть людей лишних у нас и нет. Да где же Маша?
— Нет! — говорил он на следующий
день Аркадию, — уеду отсюда
завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
— Я пришлю
завтра тебе Мишутку, и ты с ним устрой все, — двух
дней довольно?
Самгин вздрогнул, почувствовав ожог злости. Он сидел за столом, читая запутанное
дело о взыскании Готлибом Кунстлером с Федора Петлина 15 000 рублей неустойки по договору,
завтра нужно было выступать в суде, и в случае выигрыша
дело это принесло бы солидный гонорар. Сердито и уверенно он спросил, взглянув на Ивана через очки...
— Теперь давайте, двигайте
дело графини этой.
Завтра напишем апелляцию… Это мы тоже выиграем. Ну, я, знаете, должен лежать, а вы к жене пожалуйте, она вас просила. Там у нее один… эдакий… Из этих, из модных… Искусство, философия и всякое прочее. Э-хе-хе…
— Да пошли ты их к чертовой матери, — мрачно зарычал Денисов. — Пускай на постоялый идут.
Завтра, скажи,
завтра поговорим! Вы, Клим Иванович, предоставьте нам все это. Мы Ногайцеву скажем… напишем. Пустяковое
дело. Вы — не беспокойтесь. Мужика мы насквозь знаем!
— Так
завтра же давай примемся за
дела! Сходи к моему поверенному, потолкуй с ним, я его предупредила…
«Черт меня дернул говорить с нею! Она вовсе не для бесед. Очень пошлая бабенка», — сердито думал он, раздеваясь, и лег в постель с твердым намерением
завтра переговорить с Мариной по
делу о деньгах и
завтра же уехать в Крым.
Помолчав, она попросила его
завтра же принять
дела от ее адвоката, а затем приблизилась вплоть, наклонилась, сжала лицо его теплыми ладонями и, заглядывая в глаза, спросила тихо, очень ласково, но властно...
А уж ежели мы, ваше благородие, от
дела нашего откачнулись в сторону и время у вас до
завтра много…
— Знаю. Это — не мое
дело. А вот союзники, вероятно,
завтра снова устроят погромчик в связи с похоронами регента… Пойду убеждать Лизу, чтоб она с Аркадием сегодня же перебралась куда-нибудь из дома.
И он и она прислушивались к этим звукам, уловляли их и спешили выпевать, что каждый слышит, друг перед другом, не подозревая, что
завтра зазвучат другие звуки, явятся иные лучи, и забывая на другой
день, что вчера было пение другое.
— Забыл совсем! Шел к тебе за
делом с утра, — начал он, уж вовсе не грубо. —
Завтра звали меня на свадьбу: Рокотов женится. Дай, земляк, своего фрака надеть; мой-то, видишь ты, пообтерся немного…
— Когда не знаешь, для чего живешь, так живешь как-нибудь,
день за
днем; радуешься, что
день прошел, что ночь пришла, и во сне погрузишь скучный вопрос о том, зачем жил этот
день, зачем будешь жить
завтра.
— Вот день-то и прошел, и слава Богу! — говорили обломовцы, ложась в постель, кряхтя и осеняя себя крестным знамением. — Прожили благополучно; дай Бог и
завтра так! Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи!
— Вот жизнь-то человеческая! — поучительно произнес Илья Иванович. — Один умирает, другой родится, третий женится, а мы вот всё стареемся: не то что год на год,
день на
день не приходится! Зачем это так? То ли бы
дело, если б каждый
день как вчера, вчера как
завтра!.. Грустно, как подумаешь…
«В самом
деле, сирени вянут! — думал он. — Зачем это письмо? К чему я не спал всю ночь, писал утром? Вот теперь, как стало на душе опять покойно (он зевнул)… ужасно спать хочется. А если б письма не было, и ничего б этого не было: она бы не плакала, было бы все по-вчерашнему; тихо сидели бы мы тут же, в аллее, глядели друг на друга, говорили о счастье. И сегодня бы так же и
завтра…» Он зевнул во весь рот.
— А
завтра воскресенье, — сказал он, — надо ехать к Ольге, целый
день мужественно выносить значительные и любопытные взгляды посторонних, потом объявить ей, когда намерен говорить с теткой. А он еще все на той же точке невозможности двинуться вперед.
У одного забота:
завтра в присутственное место зайти,
дело пятый год тянется, противная сторона одолевает, и он пять лет носит одну мысль в голове, одно желание: сбить с ног другого и на его падении выстроить здание своего благосостояния.
Боже сохрани! Проститься, уехать в город, на новую квартиру! Потянулась бы за этим длинная ночь, скучное
завтра, невыносимое послезавтра и ряд
дней все бледнее, бледнее…
Если это подтверждалось, он шел домой с гордостью, с трепетным волнением и долго ночью втайне готовил себя на
завтра. Самые скучные, необходимые занятия не казались ему сухи, а только необходимы: они входили глубже в основу, в ткань жизни; мысли, наблюдения, явления не складывались, молча и небрежно, в архив памяти, а придавали яркую краску каждому
дню.
— Да, да, — повторял он, — я тоже жду утра, и мне скучна ночь, и я
завтра пошлю к вам не за
делом, а чтоб только произнести лишний раз и услыхать, как раздастся ваше имя, узнать от людей какую-нибудь подробность о вас, позавидовать, что они уж вас видели… Мы думаем, ждем, живем и надеемся одинаково. Простите, Ольга, мои сомнения: я убеждаюсь, что вы любите меня, как не любили ни отца, ни тетку, ни…
Иногда администратор, посвистывая, гримасой сожаления ответит на болтовню жены о важном
деле — а
завтра важно докладывает эту болтовню министру.
«Да,
дело кратко, но помочь еще можно: сейчас пятьсот рублей на стол, и
завтра же ваша душа на простор: а если не имеете ко мне веры — ваши пятнадцать тысяч пропали».
— Как прощай: а портрет Софьи!.. На
днях начну. Я забросил академию и не видался ни с кем.
Завтра пойду к Кирилову: ты его знаешь?
Рассуждает она о людях, ей знакомых, очень метко, рассуждает правильно о том, что делалось вчера, что будет делаться
завтра, никогда не ошибается; горизонт ее кончается — с одной стороны полями, с другой Волгой и ее горами, с третьей городом, а с четвертой — дорогой в мир, до которого ей
дела нет.
Но домашние средства не успокоили старика. Он ждал, что
завтра завернет к нему губернатор, узнать, как было
дело, и выразить участие, а он предложит ему выслать Райского из города, как беспокойного человека, а Бережкову обязать подпиской не принимать у себя Волохова.