— Брось ты, что за постановка? Пойдешь обедать и зайдешь. А вот что, — погоди, — сейчас нужно сделать. Сбегай домой, возьми фотографический аппарат, будь к гудку на
заводском дворе. А ты, Леля… Ты в ночной смене сегодня? Сейчас свободна?
Обедали ударницы в нарпитовской столовой все вместе. Потом высыпали на
заводский двор, ярко освещенный мартовским солнышком. В одних платьях. Глубоко дышали теплым ветром, перепрыгивали с одной обсохшей проталины на другую. Смеялись, толкались. На общей работе все тесно сблизились и подружились, всем хотелось быть вместе. И горячо полюбили свой конвейер. Когда проревел гудок и девчата побежали к входным дверям, Лелька, идя под руку с Лизой Бровкиной, сказала...
Работницы ночной смены толпились на широком
заводском дворе, — кончили работу и ждали, когда заревет гудок и распахнутся калитки. От электрических фонарей снег казался голубым. Лелька увидела Басю Броннер. Взволнованно и слегка пристыженно рассказала ей об утреннем происшествии в амбулатории. Бася сурово сверкнула глазами.
Неточные совпадения
Господский дом проснулся как-то разом, и опять в нем закипело веселье, на время прерванное сном. Иван Семеныч потребовал себе пунша, потому что у него голова требовала починки. Потом стали пить пунш все, а на
дворе опять появились кафтанники, лесообъездчики и разный другой
заводский люд.
После него в состав «большого
двора» входили служащие главной петербургской конторы, как стоявшие ближе других к особе заводовладельца, этому источнику
заводского света: управляющий конторой, заведующий счетной частью и т. д.
— Ворона, chere amie [милый друг (франц.).], ворона, — отвечал князь и, возвращаясь назад через усадьбу, услал дочь в комнаты, а Калиновича провел на конский
двор и велел вывести
заводского жеребца.
Мне минуло уже десять лет. В комнате, во
дворе и в огороде сделалось тесно. Я уже ходил в
заводскую школу, где завелись свои школьные товарищи. Весной мы играли в бабки и в шарик, удили рыбу, летом ходили за ягодами, позднею осенью катались на коньках, когда «вставал» наш
заводский пруд; зимой катались на санках, — вообще каждое время года приносило свои удовольствия. Но все это было не то. Меня тянуло в лес, подальше, где поднимались зеленые горы.
Арефа отыскал постоялый, отдохнул, а утром пошел на господский
двор, чтобы объявиться Гарусову.
Двор стоял на берегу пруда и был обнесен высоким тыном, как острог. У ворот стояли
заводские пристава и пускали во
двор по допросу: кто, откуда, зачем? У деревянного крыльца толпилась кучка рабочих, ожидавших выхода самого, и Арефа примкнул к ним. Скоро показался и сам… Арефа, как глянул, так и обомлел: это был ехавший с ним вершник.
Шесть сильных рук схватили Арефу и поволокли с господского
двора, как цыпленка. Дьячок даже закрыл глаза со страху и только про себя молился преподобному Прокопию: попал он из огня прямо в полымя. Ах, как попал…
Заводские пристава были почище монастырских служек: руки как железные клещи. С господского
двора они сволокли Арефу в какой-то каменный погреб, толкнули его и притворили тяжелою железною дверью. Новое помещение было куда похуже усторожского воеводского узилища.
Когда я вошел в комнату, она лениво поднялась с дивана и с ленивой улыбкой посмотрела на меня: это была Глашка, только уже не прежняя Глашка, бегавшая по
двору в ситцевых платьях и босиком, а целая Глафира Митревна, одетая в зеленое шерстяное платье; густо напомаженные волоса были собраны, по
заводскому обычаю, под атласный бабий «шлык», значит Глашка была теперь дамой.
По бокам залы два балкона: один выходит на эспланаду сада, другой на господский
двор, озеро и
заводские постройки с их огненными фонтанами, шумом и грохотом.
Посредине он двух этажей, а по бокам его идут два одноэтажные флигеля; правый из них отделяет господский
двор от
заводской базарной площади, посреди которой воздвигнут красивый храм, а левый флигель упирается в то длинное каменное здание, вдоль стены которого мы только что ехали.
— Во
двор прикажете? — вывел его из задумчивости флегматичный возница, поравнявшись с воротами
заводского здания.