Неточные совпадения
— Больно лаком стал! — кричали они, — давно ли Аленку у Митьки со двора
свел, а теперь поди-кось уж у опчества
бабу отнять вздумал!
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал на колено. Пятеро мужиков, подняв с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что края легли ему на шапки и на плечи, куда
баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли, встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу на колокольню, пятеро мужиков
провожали его, идя попарно.
Лошади бойко побежали, и на улице стало тише. Мужики,
бабы, встречая и
провожая бричку косыми взглядами, молча, нехотя кланялись Косареву, который, размахивая кнутом, весело выкрикивал имена знакомых, поощрял лошадей...
— Я солому
вожу раненым. Жду вот
бабу свою, она деньги получает… А они уже и не нужны, деньги… Плохо, ваше благородие. Жалобно стало жить…
— Начальство очень обозлилось за пятый год. Травят мужиков. Брата двоюродного моего в каторгу на четыре года погнали, а шабра — умнейший, спокойный был мужик, — так его и вовсе повесили. С
баб и то взыскивают, за старое-то, да! Разыгралось начальство прямо… до бесстыдства! А помещики-то новые, отрубники, хуторяне действуют вровень с полицией. Беднота говорит про них: «Бывало — сами
водили нас усадьбы жечь, господ
сводить с земли, а теперь вот…»
— Когда-нибудь… мы
проведем лето в деревне, cousin, — сказала она живее обыкновенного, — приезжайте туда, и… и мы не велим пускать ребятишек ползать с собаками — это прежде всего. Потом попросим Ивана Петровича не посылать… этих
баб работать… Наконец, я не буду брать своих карманных денег…
— Красавица ты наша, Божий ангел, награди тебя Господь! —
провожали ее
бабы с каждого двора, когда она прощалась с ними недели на две.
Возвращавшиеся с поля мужики, трясясь рысью на облучках пустых телег, снимая шапки, с удивлением следили зa необыкновенным человеком, шедшим по их улице;
бабы выходили за ворота и на крыльца и показывали его друг другу,
провожая глазами.
Баб перепороли — а купол все-таки не
свели.
Солдат не вытерпел и дернул звонок, явился унтер-офицер, часовой отдал ему астронома, чтоб
свести на гауптвахту: там, мол, тебя разберут,
баба ты или нет. Он непременно просидел бы до утра, если б дежурный офицер не узнал его.
Теперь идет сенокос, потом
бабы рожь жать начнут, потом паровое поле под озимь двоить будут, потом сев, яровое жать, снопы
возить, молотить.
— Где я? — говорила Катерина, подымаясь и оглядываясь. — Передо мною шумит Днепр, за мною горы… куда
завела меня ты,
баба?
— Не поможет! не поможет, брат! Визжи себе хоть чертом, не только
бабою, меня не
проведешь! — и толкнул его в темную комору так, что бедный пленник застонал, упавши на пол, а сам в сопровождении десятского отправился в хату писаря, и вслед за ними, как пароход, задымился винокур.
— Нет, брат, шабаш, старинка-то приказала долго жить, — повторял Замараев, делая вызывающий жест. — По нонешним временам вон какие народы проявились. Они, брат, выучат жить. Темноту-то как рукой снимут… да. На што
бабы, и те вполне это самое чувствуют. Вон Серафима Харитоновна как на меня поглядывает, даром что хлеб-соль еще недавно
водили.
А Варька-то ходит, девчонка, павой, мужем хвастается, вроде бы новой куклой, и всё глаза
заводит и всё таково важно про хозяйство сказывает, будто всамделишняя
баба — уморушка глядеть!
— В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером
возим оставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а
бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды.
Пришли
проводить многие из Кержацкого конца, особенно
бабы.
— А в том, ваше высокоблагородие, что по инструкции их каждый день на двор выпускают погулять; а у нас женское отделение все почесть на двор выходит, вот он и
завел эту методу: влезет сам в окно да
баб к себе, арестанток, и подманивает.
— Лукавый старикашка, — сказал Веткин. — Он в К-ском полку какую штуку удрал.
Завел роту в огромную лужу и велит ротному командовать: «Ложись!» Тот помялся, однако командует: «Ложись!» Солдаты растерялись, думают, что не расслышали. А генерал при нижних чинах давай пушить командира: «Как ведете роту! Белоручки! Неженки! Если здесь в лужу боятся лечь, то как в военное время вы их подымете, если они под огнем неприятеля залягут куда-нибудь в ров? Не солдаты у вас, а
бабы, и командир —
баба! На абвахту!»
Вечерами, по праздникам, все население улицы выходило «за ворота», парни и девушки отправлялись на кладбище
водить хороводы, мужики расходились по трактирам, на улице оставались
бабы и ребятишки.
— Что ж, — перебила меня она, — тем и лучше, что у тебя простая жена; а где и на муже и на жене на обоих штаны надеты, там не бывать проку. Наилучшее дело, если
баба в своей женской исподничке ходит, и ты вот ей за то на исподницы от меня это и
отвези.
Бабы любят подарки, а я дарить люблю. Бери же и поезжай с богом.
— Н-на, ты-таки сбежал от нищей-то братии! — заговорил он, прищурив глаза. Пренебрёг? А Палага — меня не обманешь, нет! — не жилица, — забил её, бес… покойник! Он всё понимал, — как собака, примерно. Редкий он был! Он-то? Упокой, господи, душу эту! Главное ему, чтобы —
баба! Я, брат, старый петух,
завёл себе тоже курочку, а он — покажи! Показал. Раз, два и — готово!
Баба с вёдрами, не
сводя глаз с прохожего, отвечает медленно, думая как бы о другом о чём-то...
— И всё это от матерей, от
баб. Мало они детям внимания уделяют, растят их не из любви, а чтоб скорей свой сок из них выжать, да с избытком! Учить бы надо ребят-то, ласковые бы эдакие училища
завести, и девчонкам тоже. Миру надобны умные матери — пора это понять! Вот бы тебе над чем подумать, Матвей Савельев, право! Деньги у тебя есть, а куда тебе их?
Сначала думал
завести какое-нибудь дело в Москве, но с моими средствами так трудно пробить дорогу: там миллионные дела обделываются, как здесь пироги
бабы стряпают, а у меня несколько тысяч.
Затем местные Милоны Кротонские показывали свою силу,
бабы водили хороводы, молодые ребята влезали на мачту.
— Шабаш, ребята! — весело сказал Глеб,
проводя ладонью по краю лодки. — Теперь не грех нам отдохнуть и пообедать. Ну-ткась, пока я закричу
бабам, чтоб обед собирали, пройдите-ка еще разок вон тот борт… Ну, живо! Дружней! Бог труды любит! — заключил он, поворачиваясь к жене и посылая ее в избу. — Ну, ребята, что тут считаться! — подхватил рыбак, когда его хозяйка, сноха и Ваня пошли к воротам. — Давайте-ка и я вам подсоблю… Молодца, сватушка Аким! Так! Сажай ее, паклю-то, сажай! Что ее жалеть!.. Еще, еще!
— Эк их подняло!.. Знать, Аким
возит своего солдатенка! — говорят
бабы.
Одна
баба поднимается и, взявшись обеими руками за измученную спину,
провожает глазами кумачовую рубаху Егорушки.
Некоторые помещики, побогаче и покруче нравом,
завели белозубых, черномазых, свирепо перетянутых черкесов, и там днем мужики кланялись, и
бабы, как добрые, носили землянику, а ночью все взывали к святому имени Сашки Жегулева и терпеливо ждали огня.
— Ну а то ж откуда муку
возят? А еще
баба называешься, да не знаешь откуда муку
возят, — отвечал Степан, не останавливая лошади.
Бабы заведут песню, да так ее кое-как и скомкают; то та отстанет от хора, то другая — и бросят.
— Э, нет, постой,
баба, это не так! — весело проговорил Степан. — Это не мадель. А у нас за это с вашим братом вот как справляются! — Степан охватил солдатку, бросил ее на мягкую кучу свежеобитой костры и,
заведя ей руки за спину, поцеловал ее раз двадцать сразу в губы.
Пошли
бабы около задворков и как раз встретили Степана, ехавшего в ночное. «Иди с нами песни играть», — кричат ему. Он было отказываться тем, что лошадей некому
свести, но нашли паренька молодого и послали с ним Степановых лошадей в свой табун. Мужики тоже рады были Степану, потому что где Степан, там и забавы, там и песни любимые будут. Степан остался, но он нынче был как-то невесел.
После обеда, убрав столы,
бабы завели песни, мужики стали пробовать силу, тянулись на палке, боролись; Артамонов, всюду поспевая, плясал, боролся; пировали до рассвета, а с первым лучом солнца человек семьдесят рабочих во главе с хозяином шумной ватагой пошли, как на разбой, на Оку, с песнями, с посвистом, хмельные, неся на плечах толстые катки, дубовые рычаги, верёвки, за ними ковылял по песку старенький ткач и бормотал Никите...
Оголтелый, отживающий, больной, я сидел в своем углу, мысленно разрешая вопрос: может ли существовать положение более анафемское, нежели положение российского дворянина, который на службе не состоит, ни княжеским, ни маркизским титулом не обладает, не заставляет
баб водить хороводы и, в довершение всего, не имеет достаточно денег, чтобы переселиться в город и там жить припеваючи на глазах у вышнего начальства.
Я не был особенно богат — следовательно, никто не надеялся, что я под веселую руку созову у себя во дворе толпу мужиков и
баб, заставлю их петь и
водить хороводы и первым поднесу по стакану водки, а вторых — оделю пряниками.
Черт ли сладит с
бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль
свела,
Что царевна догадалась
И до смерти испугалась,
И взмолилась: «Жизнь моя!
В чем, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица...
Хозяином считается, как и тогда, старик Григорий Петрович, на самом же деле всё перешло в руки Аксиньи; она и продает, и покупает, и без ее согласия ничего нельзя сделать. Кирпичный завод работает хорошо; оттого, что требуют кирпич на железную дорогу, цена его дошла до двадцати четырех рублей за тысячу;
бабы и девки
возят на станцию кирпич и нагружают вагоны и получают за это по четвертаку в день.
А ещё лучше он по праздникам у кабака певал: встанет пред народом, зажмурится крепко, так что на висках морщины лягут, да и
заведёт; смотришь на него — и словно песня в грудь ему из самой земли исходит: и слова ему земля подсказывает, и силу голосу дает. Стоят и сидят вокруг мужики; кто голову опустил и соломинку грызёт, иной смотрит в рот Савёлке и весь светится, а
бабы даже плачут, слушая.
— Русский солдат — это, брат, не фунт изюму! — воскликнул хрипло Рыбников, громыхая шашкой. — Чудо-богатыри, как говорил бессмертный Суворов. Что? Не правду я говорю? Одним словом… Но скажу вам откровенно: начальство наше на Востоке не годится ни к черту! Знаете известную нашу поговорку: каков поп, таков и приход. Что? Не верно? Воруют, играют в карты,
завели любовниц… А ведь известно: где черт не поможет,
бабу пошлет.
—
Баб ко мне не
водить…
Бабы, купцы и философия — три причины моих неудач. Изобью, если увижу кого-нибудь, явившегося с
бабой!..
Бабу тоже изобью… За философию — оторву голову…
— Ну, как знаешь, Савелий Гаврилыч… Мое дело сказать, а там уж сам догадаешься. А Мотька все знает и все тебе обскажет, ежели ты ее в оглобли
заведешь…
Бабы на это просты.
Был уже восьмой час вечера. Из передней до крыльца, кроме Ивана Иваныча,
провожали нас с причитываниями и пожеланиями всяких благ
бабы, старуха в очках, девочки и мужик, а около лошадей в потемках стояли и бродили какие-то люди с фонарями, учили наших кучеров, как и где лучше проехать, и желали нам доброго пути. Лошади, сани и люди были белы.
Михайло Иванович, о котором я слышал много рассказов, рекомендовавших в самом ярком свете его предприимчивость, доходившую до дерзости в начале здешней карьеры, — теперь трусил, как
баба, и мне поневоле приходилось из-за этого
проводить с ним скучнейшие вечера и долгие ночи на пустынных станках угрюмой и безлюдной Лены.
— И сравненья нет; из женатого я, — говорит, — хоть веревку вей, он все стерпит, потому что он птенцов
заведет, да и
бабу пожалеет, а холостой сам что птица, — ему доверить нельзя. Так вот — либо уходи, либо женись.
Расход на соль в потребном количестве для всего запаса не входил в расчет Рыжова, а когда «
баба» однажды насолила кадочку груздей солью, которую ей подарил в мешочке откупщик, то Александр Афанасьевич, дознавшись об этом, «
бабу» патриархально побил и
свел к протопопу для наложения на нее епитимии за ослушание против заветов мужа, а грибы целою кадкою собственноручно прикатил к откупщикову двору и велел взять «куда хотят», а откупщику сделал выговор.
Отвожу я от тебя чорта страшного, отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от злого водяного, от ведьмы Киевской, от злой сестры ее Муромской, от моргуньи-русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-каркуньн, защищаю от кащея-ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и в полунощи, в часу и в получасьи, в пути и дороженьке, во сне и наяву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасный, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорения.
— Ишь, стервец,
завел шарманку,
Что ты, Петька,
баба, что ль?
— Верно, душу наизнанку
Вздумал вывернуть? Изволь!
— Поддержи свою осанку!
— Над собой держи контроль!
По добычливости же, если что добыть по домашнему, все больше кума отягощалась, потому что она полезной
бабой была, детей правила и навью кость
сводила.