Там у стола сидел парень в клетчатом пиджаке и полосатых брюках; тугие щеки его обросли густой
желтой шерстью, из больших светло-серых глаз текли слезы, смачивая шерсть, одной рукой он держался за стол, другой — за сиденье стула; левая нога его, голая и забинтованная полотенцем выше колена, лежала на деревянном стуле.
Оставшись один, Весовщиков оглянулся, вытянул ногу, одетую в тяжелый сапог, посмотрел на нее, наклонился, пощупал руками толстую икру. Поднял руку к лицу, внимательно оглядел ладонь, потом повернул тылом. Рука была толстая, с короткими пальцами, покрыта
желтой шерстью. Он помахал ею в воздухе, встал.
Неточные совпадения
Основной цвет его
шерсти ржаво-желтый, испещренный черными полосами.
Шерсть изюбра летом светло-коричневая, зимой — серовато-бурая с бело-желтым зеркалом сзади.
Шерсть их грязно-серо-желтого цвета, морда, спина и хвост — темно-бурые, горло и брюхо — белесоватые.
Маленькие такие эти голубяточки, точно в
шерсти, а пера нет, и
желтые, как бывают ядрышки на траве, что зовут «кошачьи просвирки», а носы притом хуже, как у черкесских князей, здоровенные…
— На-ко, миляга, на! — сиповато говорил Маркуша, скуластый, обросший рыжей
шерстью, с узенькими невидными глазками. Его большой рот раздвигался до мохнатых, острых, как у зверя, ушей, сторожко прижавшихся к черепу, и обнажались широкие
жёлтые зубы.
На другой день, часов в семь после обеда, Семен Иванович привез в своих пошевнях, покрытых
желтым ковром, и на паре обвинок, светло-саврасой
шерсти, Бельтова к Круциферскому.
Это был большой лохматый пес, на котором вся
шерсть завойлочилась в войлок. Чем она питалась при своих нищих-хозяевах — это никому не было известно, но, наконец, догадались, что ей вовсе и не нужно было питаться, потому что она была «бесчеревная», то есть у нее были только кости да кожа и
желтые, истомленные глаза, а «в середине» у нее ничего не было, и потому пища ей вовсе не требовалась.
Кузьма Васильевич вслед за ней переступил порог и очутился в крохотной комнатке без окон, обитой по стенам и по полу толстыми коврами из верблюжьей
шерсти. Сильный запах мускуса так и обдал его. Две
желтые восковые свечи горели на круглом столике перед низким турецким диванчиком. В углу стояла кроватка под кисейным пологом с шелковыми полосками, и длинные янтарные четки, с красною кистью на конце, висели близ изголовья.
Помню еще, к папиным именинам мама вышивала разноцветною
шерстью ковер, чтобы им завешивать зимою балконную дверь в папином кабинете: на черном фоне широкий лилово-желтый бордюр, а в середине — рассыпные разноцветные цветочки. В воспоминании моем и этот ковер остался как сплошное мученичество, к которому и мы были причастны: сколько могли, мы тоже помогали маме, вышивая по цветочку-другому.