Неточные совпадения
Иногда — и это продолжалось ряд дней — она даже перерождалась; физическое противостояние
жизни проваливалось, как тишина в ударе смычка, и все, что она видела, чем
жила, что было вокруг, становилось кружевом
тайн в образе повседневности.
— Вот и мы здесь тоже думаем — врут! Любят это у нас — преувеличить правду. К примеру — гвоздари: жалуются на скудость
жизни, а между тем — зарабатывают больше плотников. А плотники — на них ссылаются, дескать — кузнецы лучше нас
живут. Союзы
тайные заводят… Трудно, знаете, с рабочим народом. Надо бы за всякую работу единство цены установить…
Но, открыв на минуту заветную дверь, она вдруг своенравно захлопнула ее и неожиданно исчезла, увезя с собой ключи от всех
тайн: и от своего характера, и от своей любви, и от всей сферы своих понятий, чувств, от всей
жизни, которою
живет, — всё увезла! Перед ним опять одна замкнутая дверь!
Детское чувство безусловного уважения ко всем старшим, и в особенности к папа, было так сильно во мне, что ум мой бессознательно отказывался выводить какие бы то ни было заключения из того, что я видел. Я чувствовал, что папа должен
жить в сфере совершенно особенной, прекрасной, недоступной и непостижимой для меня, и что стараться проникать
тайны его
жизни было бы с моей стороны чем-то вроде святотатства.
Куда стремился Калинович — мы знаем, и, глядя на него, нельзя было не подумать, что богу еще ведомо, чья любовь стремительней: мальчика ли неопытного, бегущего с лихорадкой во всем теле, с пылающим лицом и с поэтически разбросанными кудрями на
тайное свидание, или человека с солидно выстриженной и поседелой уже головой, который десятки лет
прожил без всякой уж любви в мелких служебных хлопотах и дрязгах, в ненавистных для души поклонах, в угнетении и наказании подчиненных, — человека, который по опыту
жизни узнал и оценил всю чарующую прелесть этих
тайных свиданий, этого сродства душ, столь осмеянного практическими людьми, которые, однако, платят иногда сотни тысяч, чтоб воскресить хоть фальшивую тень этого сердечного сродства с какой-нибудь не совсем свежей, немецкого или испанского происхождения, m-lle Миной.
— Прости, Тимофей Федорович! веселись в горних селениях, избранный для прославления неизреченного милосердия божия! Ты
жил как злодей и кончил
жизнь как праведник… Блаженна часть твоя: над тобой совершилась великая
тайна искупления!..
— Значит — входят они в силу, слышал ты?.. Невозможно понять — что такое?
Тайные люди,
живут негласно — и вдруг начинают всё тревожить, — так сказать — всю
жизнь раскачивают. Трудно сообразить — откуда же сила?
Тузенбах. Что ж? После нас будут летать на воздушных шарах, изменятся пиджаки, откроют, быть может, шестое чувство и разовьют его, но
жизнь останется все та же,
жизнь трудная, полная
тайн и счастливая. И через тысячу лет человек будет так же вздыхать: «Ах, тяжко
жить!» — вместе с тем точно так же, как теперь, он будет бояться и не хотеть смерти.
Ирина(кладет голову на грудь Ольги). Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких не будет
тайн, а пока надо
жить… надо работать, только работать! Завтра я поеду одна, буду учить в школе и всю свою
жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна. Теперь осень, скоро придет зима, засыплет снегом, а я буду работать, буду работать…
— Этот паук, скорпион […этот паук, скорпион… — имеется в виду издатель реакционной газеты «Северная пчела» Ф.В.Булгарин, преследовавший Пушкина в газетных статьях и писавший на него доносы в
тайную полицию.], жаливший всю
жизнь его,
жив еще, когда он умер, и между нами нет ни одного честного Занда [Занд Карл — немецкий студент, убивший в 1819 году реакционного писателя и политического деятеля А.Коцебу, за что был казнен 20 мая 1820 года.], который бы пошел и придавил эту гадину.
И кто бы смел изобразить в словах,
Чтό дышит
жизнью в красках Гвидо-Рени?
Гляжу на дивный холст: душа в очах,
И мысль одна в душе, — и на колени
Готов упасть, и непонятный страх,
Как струны лютни, потрясает
жилы;
И слышишь близость чудной
тайной силы,
Которой в мире верует лишь тот,
Кто как в гробу в душе своей
живет,
Кто терпит все упреки, все печали,
Чтоб гением глупцы его назвали.
«Тополь знал, что умирает», «черемуха почуяла, что ей не
жить». У Толстого это не поэтические образы, не вкладывание в неодушевленные предметы человеческих чувств, как делают баснописцы. Пусть не в тех формах, как человек, — но все же тополь и черемуха действительно знают что-то и чувствуют. Эту
тайную их
жизнь Толстой живо ощущает душою, и
жизнь эта роднит дерево с человеком.
Светлою
тайною стоит мир божий и перед самим Толстым; радостно и восторженно он старается познать и разгадать эту
тайну. В чем ценность
жизни? В чем счастье? Для чего
живет человек?
Мне рассказывала одна моя знакомая: до семнадцати лет она безвыездно
жила в городе, животных, как все горожане, видела мало и знала еще меньше. Когда она в первый раз стала читать Толстого и через него почувствовала животных, ее охватил непередаваемый, странный, почти мистический ужас. Этот ужас она сравнивает с ощущением человека, который бы увидел, что все неодушевленные предметы вокруг него вдруг зашевелились, зашептались и зажили неожиданною,
тайною жизнью.
«Вы можете перестать смеяться, молодые друзья мои, потому что вам больше нет нужды оставаться пессимистами. Можно смеяться, но нельзя
жить смехом. И в смехе вовсе не нуждается искусство здешнего утешения. Строгая и радостная
тайна здешней
жизни много глубже и серьезнее, чем ваш смех».
Жить,
жить, —
жить широкой, полной
жизнью, не бояться ее, не ломать и не отрицать себя, — в этом была та великая
тайна, которую так радостно и властно раскрывала природа.
«Да здравствует царь! Кто
живет на земле,
Тот
жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле.
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать
тайны, им мудро от нас сокровенной.
— Да… но клянусь вам, что эта любовь давно похоронена в моем сердце и никто, даже он не узнает о ней… Клянусь вам… Мы должны будем
жить всю
жизнь… Я не могу
жить с
тайной от вас… от своего мужа…
Люди не
живут уже спорами о догматах веры, не волнуются так
тайнами божественной
жизни, как в старинные времена.