Психоанализ и религия

Эрих Фромм

Эрих Фромм – крупнейший мыслитель ХХ века, один из великой когорты «философов от психологии» и духовный лидер Франкфуртской социологической школы. Труды Эриха Фромма актуальны всегда, ибо основной темой его исследований было раскрытие человеческой сущности как реализации продуктивного, жизнетворческого начала.

3. Анализ некоторых типов религиозного опыта

Любому серьезному обсуждению религии препятствует одно значительное терминологическое затруднение. Хотя мы знаем, что, кроме монотеистических религий, существовало и существует множество других религий, мы все равно связываем понятие религии с системой, выстроенной вокруг Бога и сверхъестественных сил; мы склонны рассматривать монотеистическую религию в качестве точки отсчета для понимания и оценки всех других религий. И тогда возникает сомнение: а можно ли религии без Бога, например буддизм, даосизм или конфуцианство, вообще называть религиями? Такие мирские, секулярные системы, как современный авторитаризм, вообще не называют религиями, хотя с психологической точки зрения они вполне этого заслуживают. У нас просто нет слова для обозначения религии как общечеловеческого феномена, которое бы не вызывало какой-нибудь ассоциации с определенным типом религии, окрашивающим, таким образом, само понятие. За неимением такого слова я далее буду употреблять термин «религия»; но хотелось бы пояснить с самого начала, что под религией я понимаю любую принимаемую группой систему мышления и действия, наделяющую индивида схемой ориентации и объектом для поклонения.

Действительно, в прошлом не было — да и в будущем, похоже, не будет — ни одной культуры, которая не имела бы религии в широком смысле, заданном нашим определением. Однако мы не должны останавливаться на этом чисто описательном утверждении. Исследование человека позволяет нам признать, что потребность в общей системе ориентации и в объекте для поклонения глубоко укоренена в условиях человеческого существования. В работе «Человек для самого себя»^[16] я попытался проанализировать природу этой потребности.

Самосознание, разум и воображение разрушили «гармонию», свойственную существованию животного. Их появление превратило человека в аномалию, в причуду Вселенной. Он — часть природы, он подчинен ее физическим законам и не способен изменить их, но в то же время он выходит за пределы остальной природы. Он отделен, будучи в то же время и частью; он бездомен и при этом прикован к дому, который он делит с другими созданиями. Заброшенный в этот мир, в место и время, которых не выбирал, он оказывается выброшенным из мира, но не по своей воле. Осознавая себя, он ясно понимает свою беспомощность и ограниченность своего существования. Он предвидит свой собственный конец — смерть. Никогда не бывает он свободен от дихотомии своего существования: он не может избавиться от своего ума, даже если б и желал этого; он не может избавиться от своего тела, пока жив, — и это тело заставляет его хотеть жить.

Разум — благословение человека и его проклятие; он заставляет его вечно трудиться над разрешением неразрешимой дихотомии. В этом отношении человеческое существование отлично от существования всех иных организмов; оно пребывает в состоянии постоянного и неизбежного шатания. Человеческая жизнь не может «проживаться» путем повторения образца, заданного родом — человек должен жить сам. Человек — единственное животное, которое может скучать, быть недовольным, чувствовать себя изгнанным из рая. Человек — единственное животное, для которого собственное существование является проблемой, которую он должен разрешить и которой он не может избежать. Он не может вернуться к дочеловеческому состоянию гармонии с природой; он должен продолжать развивать свой разум, пока не станет господином природы и хозяином самому себе.

Возникновение разума породило дихотомию в человеке, принуждающую его вечно стремиться к новым решениям. Динамизм человеческой истории внутренне обусловлен разумом, побуждающим человека развиваться и тем самым творить собственный мир, в котором он может чувствовать себя в согласии с собой и со своими ближними. Каждая достигнутая им стадия приносит ему досаду и смятение, но это смятение само подталкивает его к новым решениям. У человека нет врожденного «влечения к прогрессу»; лишь противоречивость его существования вынуждает его продолжать путь, на который он вступил. Утратив рай, единство с природой, он стал вечным странником (Одиссей, Эдип, Авраам, Фауст); он вынужден идти вперед и вечно стараться сделать неизвестное известным, заполняя ответами пробелы в своих знаниях. Он должен объяснять себе самого себя и смысл своего существования. Он вынужден преодолевать свой внутренний разрыв, гонимый жаждой «абсолюта», то есть иной гармонии, способной снять проклятие, отделившее его от природы, от ближних, от самого себя.

Дисгармония человеческого существования порождает потребности, выходящие далеко за пределы его нужд, имеющих животное происхождение. Эти потребности выражаются в императивном влечении восстановить единство и равновесие между человеком и остальной природой. Человек пытается восстановить это единство и равновесие прежде всего мысленно, конструируя всеобъемлющую интеллектуальную картину мира, служащую системой координат, из которой он может извлечь ответ на вопрос, где его место и что ему делать. Но такой мысленной системы недостаточно. Если бы человек был только бесплотным интеллектом, его цель достигалась бы созданием завершенной мысленной системы. Но поскольку он существо, наделенное не только разумом, но и телом, ему приходится реагировать на дихотомию своего существования не только мыслью, но и ходом самой жизни, чувствами и действиями. Он должен стремиться к опыту единства и целостности во всех сферах бытия, чтобы найти новое равновесие. Поэтому любая удовлетворительная система ориентации предполагает не только интеллектуальные составляющие, но и элементы чувств и ощущений, которые должны выполняться в действиях, относящихся ко всем областям человеческой активности. Преданность определенной цели, идее или трансцендентной человеку силе (например, Богу) является выражением этой потребности в полноте жизни.

Поскольку потребность в системе ориентации и поклонения является неотъемлемой частью человеческого существования, мы можем оценить силу этой потребности. Действительно, в человеке нет другого столь же могущественного источника энергии. Человек не волен выбирать — иметь или не иметь «идеалы», он может лишь выбирать между идеалами разных видов, между поклонением идолу власти и разрушения и преданностью разуму и любви. Все люди — «идеалисты» и стремятся к чему-то помимо простого физического удовлетворения. Они различаются видами идеалов, в которые верят. Самые достойные, но также и самые дьявольские проявления человеческого ума являются выражениями не плоти, а его «идеализма», его духа. Поэтому релятивистская точка зрения, утверждающая, что обладание каким-либо идеалом или наличие тех или иных религиозных чувств уже является некоей ценностью, — опасна и ошибочна. Мы должны понимать любые идеалы, включая и идеалы мирских идеологий, в качестве выражений одной и той же человеческой потребности, и мы должны судить их по их отношению к истине, по тому, насколько они помогают раскрыть человеческие способности и насколько действенными ответами они оказываются для человеческой потребности в равновесии и гармоничном устройстве мира.

Сказанное мной об идеализме человека в равной мере относится и к его религиозной потребности. Нет человека без религиозной потребности, потребности в схеме ориентации и объекте поклонения; но такое утверждение ничего не говорит нам об особом контексте, в котором проявляется эта религиозная потребность. Человек может поклоняться животным, деревьям, золотым или каменным идолам, невидимому богу, святому человеку или дьявольскому вождю; он может поклоняться своим предкам, своей нации, классу или партии, деньгам или успеху; его религия может вести к развитию деструктивности или любви, господства или братства; она может усилить его разум или парализовать его; человек может осознавать, что его система мышления является религиозной, отличной от той, что относится к мирской жизни, или же он может думать, что у него вообще нет никакой религии, и интерпретировать собственную преданность определенным, якобы мирским целям, таким как власть, деньги или успех, в качестве всего лишь заботы о практических и неотложных предметах. Вопрос не в том, «есть религия или нет», а в том, «какая именно религия», способствует ли она развитию человека, раскрытию его человеческих сил, или же она парализует их.

Довольно любопытно, что интересы ревностного религиозного человека и психолога здесь совпадают. Теолог весьма интересуется особыми положениями той или иной религии, поскольку для него имеет значение истина именно его веры, в противовес всем остальным истинам. Также и пси хо лог должен интересоваться главным образом особым содержанием религии, поскольку для него важно, какое человеческое отношение в ней выражается и какое воздействие — положительное или отрицательное — она оказывает на человека, на развитие способностей человека. Ему интересно проанализировать не только психологические корни различных религий, но и их ценность.

Тезис, согласно которому потребность в схеме ориентации и в объекте поклонения укоренена в условиях человеческого существования, видимо, вполне подтверждается фактом присутствия религии на всем протяжении человеческой истории. Этот момент был продемонстрирован и рассмотрен теологами, психологами и антропологами, поэтому мне не нужно как-то подробно его освещать. Я хочу лишь заметить, что сторонники традиционной религии при обсуждении этого момента часто рассуждали не совсем верно. Их концепция, отправляющаяся от столь широкого определения религии, что оно включает практически любой религиозный феномен, осталась связанной с монотеистической религией, поэтому все немонотеистические формы они обычно рассматривали в качестве предшественников «истинной» религии или отклонений от нее, стремясь в конечном счете доказать, что вера в Бога, как она понимается в западной религиозной традиции, внутренне присуща человеческой природе.

Психоаналитик, чья «лаборатория» — его пациент, а сам он — активный наблюдатель за мыслями и чувствами другой личности, также способен предоставить еще одно доказательство того, что некоторая потребность в схеме ориентации и в объекте поклонения внутренне присуща человеку. Изучая неврозы, он обнаруживает, что изучает религию. Именно Фрейд увидел связь между неврозом и религией; но, хотя он и интерпретировал религию как коллективный детский невроз человечества, его тезис можно перевернуть: мы можем интерпретировать невроз как частную форму религии, более точно — как возвращение к примитивным формам религии, конфликтующим с официально признанными образцами религиозной мысли.

На невроз можно посмотреть с двух сторон. Можно сконцентрироваться на самих невротических феноменах, на симптомах и иных специфических жизненных проблемах, которые порождаются неврозом. С другой стороны, можно заняться не позитивным явлением, то есть неврозом, а посмотреть на негатив, на неспособность больного неврозом достичь фундаментальных целей человеческого существования — независимости, способности творить, любить и мыслить. Любой человек, которому не удалось достичь зрелости и превратить себя в целостную личность, развивает в себе тот или иной невроз. Он не может «просто жить», ничуть не тревожась своей неудачей, довольствуясь тем, чтобы просто есть и пить, спать, получать сексуальное удовлетворение и исполнять свою работу; если бы это было возможным, тогда у нас было бы доказательство того, что религиозная установка, пусть даже она является порой желательной, на самом деле не составляет неотъемлемой части природы человека. Но изучение человека показывает, что это не так. Если человеку не удалось объединить свои энергии ради своего высшего «Я», он каналирует их в сторону низших целей; у него нет такой картины мира и своего места в нем, которая была бы близка к истине, поэтому он создает иллюзорную картину и цепляется за нее с тем же упорством, с каким религиозный фанатик верит в свои догмы. В самом деле, «не хлебом единым жив человек». Он лишь может выбрать лучшие или худшие, высшие или низшие, удовлетворительные или разрушительные формы религии и философии.

Каково же положение религии в современном западном обществе? Любопытным образом оно напоминает картину, созданную антропологами при изучении религии североамериканских индейцев. Они были обращены в христианство, однако их прежние дохристианские религии не были искоренены. Христианство — это тонкий слой лака, наложенный на их старую религию и по-разному смешивающийся с нею. В нашей собственной культуре монотеистическая религия, а также агностическая и атеистическая философия — это тонкий слой, надстроенный над религиями, которые во многих отношениях гораздо более «примитивны», чем религии индейцев, а поскольку они являются чистым идолопоклонством, они в еще меньшей степени совместимы с основными учениями монотеизма. Мощной коллективной формой современного идолопоклонства выступает поклонение силе, успеху и власти рынка; но, кроме этих коллективных форм, мы обнаруживаем и кое-что еще. Если поскрести по поверхности современного человека, мы откроем определенное число индивидуализированных примитивных форм религии. Многие из них называют неврозами, но с тем же успехом можно дать им соответствующие религиозные названия — культ предков, тотемизм, фетишизм, ритуализм, культ чистоты и т. п.

В самом ли деле перед нами культ предков? Действительно, поклонение предкам — один из наиболее распространенных примитивных культов нашего общества, и его картина не изменится, если мы назовем его, по примеру психиатра, невротической фиксацией на отце или матери. Рассмотрим следующий случай поклонения предкам. Красивая, весьма талантливая женщина, художник, была настолько привязана к своему отцу, что отказывалась заводить какие бы то ни было отношения с мужчинами; все свое свободное время она проводила с отцом, приятным, но несколько мрачноватым господином, который рано овдовел. Не считая ее рисунков, только отец интересовал ее. То, как она рассказывала о своем отце другим людям, разительно отличалось от реальности. После его смерти она совершила самоубийство и оставила завещание, в котором требовала лишь похоронить ее рядом с отцом.

Другой человек, весьма разумный и одаренный, всеми уважаемый мужчина жил тайной жизнью, полностью посвященой поклонению отцу, которого даже с самой благожелательной по отношению к нему точки зрения можно было описать разве что как хитрого дельца, интересующегося только деньгами и общественным престижем. Сын же создал картину мудрейшего, любящего, преданного родителя, Богом предназначенного направить его на путь истинный; каждое свое действие и каждую мысль он рассматривал с точки зрения того, одобрит их отец или нет, а поскольку в реальной жизни тот обычно не поощрял сына, пациент большую часть времени чувствовал себя «в немилости» и изо всех сил старался завоевать одобрение своего отца, даже когда после его смерти прошло много лет.

Психоаналитик пытается выяснить причины таких патологических привязанностей и надеется помочь пациенту освободиться от подобного болезненного поклонения отцу. Но здесь мы заняты не причинами патологии или вопросом терапии, а феноменологией. Мы обнаруживаем зависимость от отца, сохраняющуюся без потери интенсивности на протяжении нескольких лет после смерти родителя, — зависимость, которая искажает суждения пациента, делает его неспособным любить, заставляет его чувствовать себя ребенком, постоянно и спуганным и неуверенным в себе. Это выстраивание жизни вокруг предка, трата большей части энергии на поклонение не отличается от религиозного культа предков. Оно задает систему отсчета и обеспечивает единым принципом поклонения. Вот почему пациента нельзя вылечить, указывая ему на иррациональность его поведения и вред, который он себе наносит. Часто пациент понимает это умом, но эмоционально он полностью предан своему культу. И только если во всей личности пациента происходит глубокое изменение, если он получает свободу для того, чтобы мыслить, любить, сменить систему ориентации и поклонения, он может освободиться от рабской привязанности к родителю; только если он способен усвоить высшую форму религии, он сможет освободиться от ее низшей формы.

Пациенты, страдающие компульсивными формами невроза, обнаруживают различные формы личного ритуала. Человек, жизнь которого выстроена вокруг чувства вины и потребности в искуплении, в качестве главного ритуала своей жизни может выбрать навязчивые омовения; другой человек, чье навязчивое состояние сводится к постоянным раздумьям и отказу от действий, выработает ритуал, который заставляет его продумывать или высказывать определенные фразы, которые, как предполагается, должны предотвратить катастрофу или же обеспечить успех. Будем мы называть это невротическими симптомами или же ритуалами — зависит от нашей точки зрения; по сути, эти симптомы и есть ритуалы личной религии.

Встречается ли в нашей культуре тотемизм? Да, причем повсеместно, хотя люди, страдающие от него, обычно не считают необходимым обращаться к помощи психиатра. Человек, преданный исключительно государству или своей политической партии, для которого единственным критерием ценности и истины служат их интересы, для которого флаг как символ группы является священным объектом, исповедует религию клана и поклоняется тотему, даже если ему самому все это кажется абсолютно рациональной системой (в подобную рациональность верят, конечно, приверженцы любой примитивной религии). Если мы желаем понять, как системы вроде фашизма и сталинизма завладевают миллионами людей, которые проявляют готовность пожертвовать своей честью и разумом ради принципа «моя страна всегда права», мы должны рассмотреть тотемистские, религиозные черты их ориентации.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

16

См. Человек для самого себя. М.: АСТ, 2009.