Неточные совпадения
Были часы, когда Климу казалось, что он нашел свое место, свою тропу. Он
жил среди людей, как между
зеркал, каждый человек отражал
в себе его, Самгина, и
в то же время хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних очень укрепляли взгляд Клима на себя как на человека умного, проницательного и своеобразного. Человека более интересного и значительного, чем сам он, Клим еще не встречал.
«Бедно
живет», — подумал Самгин, осматривая комнатку с окном
в сад; окно было кривенькое, из четырех стекол, одно уже зацвело, значит — торчало
в раме долгие года. У окна маленький круглый стол, накрыт вязаной салфеткой. Против кровати — печка с лежанкой, близко от печи комод, шкатулка на комоде, флаконы, коробочки,
зеркало на стене. Три стула, их манерно искривленные ножки и спинки, прогнутые плетеные сиденья особенно подчеркивали бедность комнаты.
Он хотел зажечь лампу, встать, посмотреть на себя
в зеркало, но думы о Дронове связывали, угрожая какими-то неприятностями. Однако Клим без особенных усилий подавил эти думы, напомнив себе о Макарове, его угрюмых тревогах, о ничтожных «Триумфах женщин», «рудиментарном чувстве» и прочей смешной ерунде, которой
жил этот человек. Нет сомнения — Макаров все это выдумал для самоукрашения, и, наверное, он втайне развратничает больше других. Уж если он пьет, так должен и развратничать, это ясно.
В мозге Самгина образовалась некая неподвижная точка, маленькое
зеркало, которое всегда, когда он желал этого, показывало ему все, о чем он думает, как думает и
в чем его мысли противоречат одна другой. Иногда это свойство разума очень утомляло его, мешало
жить, но все чаще он любовался работой этого цензора и привыкал считать эту работу оригинальнейшим свойством психики своей.
— Затем выбегает
в соседнюю комнату, становится на руки, как молодой негодяй, ходит на руках и сам на себя
в низок
зеркала смотрит. Но — позвольте! Ему — тридцать четыре года, бородка солидная и даже седые височки. Да-с! Спрашивают… спрашиваю его: «Очень хорошо, Яковлев, а зачем же ты вверх ногами ходил?» — «Этого, говорит, я вам объяснить не могу, но такая у меня примета и привычка, чтобы после успеха
в деле
пожить минуточку вниз головою».
Белые двери привели
в небольшую комнату с окнами на улицу и
в сад. Здесь
жила женщина.
В углу,
в цветах, помещалось на мольберте большое
зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У стола — три глубоких кресла, за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею, на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Мы прошли 6 или 7 комнат,
в которых
живут девушки (я все говорю про первое мое посещение); меблировка этих комнат тоже очень порядочная, красного дерева или ореховая;
в некоторых есть стоячие
зеркала,
в других — очень хорошие трюмо; много кресел, диванов хорошей работы.
Я иногда лежал
в забытьи,
в каком-то среднем состоянии между сном и обмороком; пульс почти переставал биться, дыханье было так слабо, что прикладывали
зеркало к губам моим, чтоб узнать,
жив ли я; но я помню многое, что делали со мной
в то время и что говорили около меня, предполагая, что я уже ничего не вижу, не слышу и не понимаю, — что я умираю.
А когда этого нет, так и нечего на
зеркало пенять: значит, личико криво! — заключил Белавин с одушевлением и с свободой человека, привыкшего
жить в обществе, отошел и сел около одной дамы.
Которые палубы крышами крыты, а по крышам коньки резаны, тоже кочета или вязь фигурная, и всё разными красками крашено, и флажки цветные на мачтах птицами бьются; всё это на реке, как
в зеркале, и всё движется,
живёт, — гуляй, душа!
— Теперь — всё пойдёт хорошо, — никто не хочет, чтобы им командовали. Всякий желает
жить, как ему надобно, — тихо, мирно,
в хороших порядках! — солидно говорил он, рассматривая
в зеркале своё острое лицо. Желая усилить приятное чувство довольства собой, он подумал — чем бы поднять себя повыше
в глазах товарища, И таинственно сообщил...
Марья Александровна перекрестила Зину, выскочила из комнаты, с минутку повертелась у себя перед
зеркалом, а через две минуты катилась по мордасовским улицам
в своей карете на полозьях, которая ежедневно запрягалась около этого часу
в случае выезда. Марья Александровна
жила en grand. [на широкую ногу (франц.)]
— С тобою
в провожатые я не пошлю своих упреков. Я виноват во всем. Я думал, если я соединю
в одном гнезде два горя, два духа, у которых общего так мало с миром, как у меня и у тебя, то наконец они поймут друг друга. Я, сирота седой, хотел ожить, глядясь
в твои глаза, Мария, и как урод обезобразил
зеркало своим лицом. Не ожил я, и ты завяла. Ты хочешь умереть, а я хочу тебе дать жизнь. Хотела бы ты
жить с ним? с тем… кого любила?
Артамонов старший
жил в полусне, медленно погружаясь
в сон, всё более глубокий. Ночь и большую часть дня он лежал
в постели, остальное время сидел
в кресле против окна; за окном голубая пустота, иногда её замазывали облака;
в зеркале отражался толстый старик с надутым лицом, заплывшими глазами, клочковатой, серой бородою. Артамонов смотрел на своё лицо и думал...
Трехугольные столики по углам, четырехугольные перед диваном и
зеркалом в тоненьких золотых рамах, выточенных листьями, которых мухи усеяли черными точками, ковер перед диваном с птицами, похожими на цветы, и цветами, похожими на птиц, — вот все почти убранство невзыскательного домика, где
жили мои старики.
На луговой стороне Волги, там, где впадает
в нее прозрачная река Свияга и где, как известно по истории Натальи, боярской дочери,
жил и умер изгнанником невинным боярин Любославский, — там,
в маленькой деревеньке родился прадед, дед, отец Леонов; там родился и сам Леон,
в то время, когда природа, подобно любезной кокетке, сидящей за туалетом, убиралась, наряжалась
в лучшее свое весеннее платье; белилась, румянилась… весенними цветами; смотрелась с улыбкою
в зеркало… вод прозрачных и завивала себе кудри… на вершинах древесных — то есть
в мае месяце, и
в самую ту минуту, как первый луч земного света коснулся до его глазной перепонки,
в ореховых кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а
в березовой роще закричали вдруг филин и кукушка: хорошее и худое предзнаменование! по которому осьми-десятилетняя повивальная бабка, принявшая Леона на руки, с веселою усмешкою и с печальным вздохом предсказала ему счастье и несчастье
в жизни, вёдро и ненастье, богатство и нищету, друзей и неприятелей, успех
в любви и рога при случае.
Чтобы действительно увериться, что он не пьян, майор ущипнул себя так больно, что сам вскрикнул. Эта боль совершенно уверила его, что он действует и
живет наяву. Он потихоньку приблизился к
зеркалу и сначала зажмурил глаза с тою мыслию, что авось-либо нос покажется на своем месте; но
в ту же минуту отскочил назад, сказавши...
В шкафу у старшей сестры Валерии
живет Пушкин, тот самый негр с кудрями и сверкающими белками. Но до белков — другое сверкание: собственных зеленых глаз
в зеркале, потому что шкаф — обманный, зеркальный,
в две створки,
в каждой — я, а если удачно поместиться — носом против зеркального водораздела, то получается не то два носа, не то один — неузнаваемый.
Довольно большая комната,
в которой
живет Ольга Николаевна с матерью. За деревянной, не доходящей до потолка перегородкой спальня;
в остальном обстановка обычная: круглый стол перед проваленным диваном, несколько кресел,
зеркало; грязновато,
в кресле валяется чья-то юбка. Сумерки.
В открытую форточку доносится негромкий благовест с ближайшей, по-видимому, небольшой церковки: звонят к вечерне.
(О, Володя Цветаев,
в красной шелковой рубашечке! С такой же большой головой, как у меня, но ею не попрекаемый! Володя, все свое трехдневное пребывание непрерывно раскатывавшийся от передней к
зеркалу — точно никогда паркета не видал! Володя, вместо «собор» говоривший «Успенский забор» — и меня поправлявший! Володя, заявивший обожавшей его матери, что я, когда приеду к нему
в Варшаву, буду
жить в его комнате и спать
в его кроватке.
Жилым все казалось
в шатре: и
зеркало в раме серебряных листьев, альбом на столике
в костяном переплете, и портрет последней княгини на мольберте — княгини юной, княгини
в розовом.
Покои двухсаженной вышины, оклеенные пестрыми, хоть и сильно загрязненными обоями, бронзовые люстры с подвесными хрусталями,
зеркала хоть и тускловатые, но возвышавшиеся чуть не до потолка, триповые, хоть и закопченные занавеси на окнах, золоченые карнизы, расписной потолок — все это непривычному Алексею казалось такою роскошью, таким богатством, что
в его голове тотчас же сверкнула мысль: «Эх, поладить бы мне тогда с покойницей Настей, повести бы дело не как у нас с нею сталось,
в таких бы точно хоромах я
жил…» Все дивом казалось Алексею: и огромный буфетный шкап у входа, со множеством полок, уставленных бутылками и хрустальными графинами с разноцветными водками, и блестящие медные тазы по сажени
в поперечнике, наполненные кусками льду и трепетавшими еще стерлядями, и множество столиков, покрытых грязноватыми и вечно мокрыми салфетками, вкруг которых чинно восседали за чаем степенные «гости», одетые наполовину
в сюртуки, наполовину
в разные сибирки, кафтанчики, чупаны и поддевки.
Вспоминает огромный, великолепный дом Маковецких Наташа… Всюду ковры… хрусталь… бронза… Роскошная, удобная старинная мебель… бархатные портьеры на дверях, такие же на окнах. Пол гладкий как
зеркало… паркетный…
В деревне
живут, точно
в городе… Со всеми удобствами! Роскошно… богато…
— Любезнейший, — спросил он хозяина цирюльни, садясь
в кресло перед
зеркалом, — вы знаете, где тут актрисы
живут?.. Наверно,
в номерах поблизости?
— Посмотрите на себя
в зеркало, — продолжал Подгорин, — вы уже не молодой человек, скоро будете стары, пора же наконец одуматься, отдать себе хоть какой-нибудь отчет, кто вы и что вы. Всю жизнь ничего не делать, всю жизнь эта праздная ребяческая болтовня, ломанье, кривлянье — неужели у вас у самого голова еще не закружилась и не надоело так
жить? Тяжело с вами! Скучно с вами до одурения!