Неточные совпадения
Вронский и Анна всё
в тех же условиях, всё так же не принимая никаких мер для развода,
прожили всё лето и часть осени
в деревне. Было между ними решено, что они никуда не поедут; но оба чувствовали, чем долее они
жили одни,
в особенности осенью и без
гостей, что они не выдержат этой жизни и что придется изменить ее.
— Лазаря петь! — повторил Василий Иванович. — Ты, Евгений, не думай, что я хочу, так сказать, разжалобить
гостя: вот, мол, мы
в каком захолустье
живем. Я, напротив, того мнения, что для человека мыслящего нет захолустья. По крайней мере, я стараюсь, по возможности, не зарасти, как говорится, мохом, не отстать от века.
— Благодарствуйте, что сдержали слово, — начала она, —
погостите у меня: здесь, право, недурно. Я вас познакомлю с моей сестрою, она хорошо играет на фортепьяно. Вам, мсьё Базаров, это все равно; но вы, мсьё Кирсанов, кажется, любите музыку; кроме сестры, у меня
живет старушка тетка, да сосед один иногда наезжает
в карты играть: вот и все наше общество. А теперь сядем.
— На кой дьявол нужна наша интеллигенция при таком мужике? Это все равно как деревенские избы перламутром украшать. Прекраснодушие, сердечность, романтизм и прочие пеперменты, уменье сидеть
в тюрьмах,
жить в гиблых местах ссылки, писать трогательные рассказы и статейки. Страстотерпцы, преподобные и тому подобные.
В общем — незваные
гости.
Мне не спится, не лежится,
И сон меня не берет,
Я пошел бы к Рите
в гости,
Да не знаю, где она
живет.
Попросил бы товарища —
Пусть товарищ отведет,
Мой товарищ лучше, краше,
Боюсь, Риту отобьет.
Иногда приедет какая-нибудь Наталья Фаддеевна
гостить на неделю, на две. Сначала старухи переберут весь околоток, кто как
живет, кто что делает; они проникнут не только
в семейный быт,
в закулисную жизнь, но
в сокровенные помыслы и намерения каждого, влезут
в душу, побранят, обсудят недостойных, всего более неверных мужей, потом пересчитают разные случаи: именины, крестины, родины, кто чем угощал, кого звал, кого нет.
— Ты засыпал бы с каждым днем все глубже — не правда ли? А я? Ты видишь, какая я? Я не состареюсь, не устану
жить никогда. А с тобой мы стали бы
жить изо дня
в день, ждать Рождества, потом Масленицы, ездить
в гости, танцевать и не думать ни о чем; ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера… вот наше будущее — да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья? Будешь ли ты счастлив…
Гости приехали — и то не отрада: заговорят, сколько кто вина выкуривает на заводе, сколько кто аршин сукна ставит
в казну… Что ж это? Ужели то сулил он себе? Разве это жизнь?.. А между тем
живут так, как будто
в этом вся жизнь. И Андрею она нравится!
— Я
жить не стану, а когда приеду
погостить, вот как теперь, вы мне дайте комнату
в мезонине — и мы будем вместе гулять, петь, рисовать цветы, кормить птиц: ти, ти, ти, цып, цып, цып! — передразнил он ее.
— Ты хозяин, так как же не вправе? Гони нас вон: мы у тебя
в гостях живем — только хлеба твоего не едим, извини… Вот, гляди, мои доходы, а вот расходы…
Обычаи здесь патриархальные:
гости пообедают, распростятся с хозяином и отправятся домой спать, и хозяин ляжет, а вечером явятся опять и садятся за бостон до ужина. Общество одно. Служащие, купцы и жены тех и других видятся ежедневно и…
живут все
в больших ладах.
Все эти дни Дерсу пропадал где-то у тазов. Среди них он нашел старика, который раньше
жил на реке Улахе и которого он знал еще
в молодые годы. Он успел со всеми перезнакомиться и везде был желанным
гостем.
Хозяин и
гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых
жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке.
И как только мы очутились одни, окруженные деревьями и полями, — мы широко вздохнули и опять светло взглянули на жизнь. Мы
жили в деревне до поздней осени. Изредка приезжали
гости из Москвы, Кетчер
гостил с месяц, все друзья явились к 26 августа; потом опять тишина, тишина и лес, и поля — и никого, кроме нас.
У Кетчера нельзя было оставаться, он
жил ужасно далеко, и
в этот день у его матери были
гости.
— А не пойдешь, так сиди
в девках. Ты знаешь ли, старик-то что значит? Молодой-то
пожил с тобой — и пропал по
гостям, да по клубам, да по цыганам. А старик дома сидеть будет, не надышится на тебя! И наряды и уборы… всем на свете для молодой жены пожертвовать готов!
Старики Бурмакины
жили радушно, и
гости ездили к ним часто. У них были две дочери, обе на выданье; надо же было барышням развлеченье доставить. Правда, что между помещиками женихов не оказывалось, кроме закоренелых холостяков, погрязших
в гаремной жизни, но
в уездном городе и по деревням расквартирован был кавалерийский полк, а между офицерами и женихов присмотреть не
в редкость бывало. Стало быть, без приемов обойтись никак нельзя.
— Ну, ну… не пугайся! небось, не приеду! Куда мне, оглашенной, к большим барам ездить…
проживу и одна! — шутила тетенька, видя матушкино смущение, —
живем мы здесь с Фомушкой
в уголку, тихохонько, смирнехонько, никого нам не надобно!
Гостей не зовем и сами
в гости не ездим… некуда! А коли ненароком вспомнят добрые люди, милости просим! Вот только жеманниц смерть не люблю, прошу извинить.
Мужики
жили исправно и через меру барщиной не отягощались; дворовые смотрели весело, несмотря на то, что
в доме царствовала вечная сутолока по случаю беспрерывно сменявших друг друга
гостей.
— Так по-людски не
живут, — говорил старик отец, — она еще ребенок, образования не получила, никакого разговора, кроме самого обыкновенного, не понимает, а ты к ней с высокими мыслями пристаешь, молишься на нее. Оттого и глядите вы
в разные стороны. Только уж что-то рано у вас нелады начались; не надо было ей позволять
гостей принимать.
Катерина сначала не слушала ничего, что говорил
гость; напоследок стала, как разумная, вслушиваться
в его речи. Он повел про то, как они
жили вместе с Данилом, будто брат с братом; как укрылись раз под греблею от крымцев… Катерина все слушала и не спускала с него очей.
Приехал он еще
в молодости
в деревню на побывку к жене, привез гостинцев. Жена
жила в хате одна и кормила небольшого поросенка. На несчастье, когда муж постучался, у жены
в гостях был любовник. Испугалась, спрятала она под печку любовника, впустила мужа и не знает, как быть. Тогда она отворила дверь, выгнала поросенка
в сени, из сеней на улицу да и закричала мужу...
Он по-прежнему
жил в нижнем этаже
в своих маленьких каморках, а наверху принимал только
гостей в торжественные дни именин и годовых праздников.
Последнею штукой Прасковьи Ивановны было то, что она задумала ехать
гостить к Харитине, которая
жила в Городище и
в Заполье не показывала глаз.
Галактион действительно целую зиму провел
в поездках по трем уездам и являлся
в Заполье только для заседаний
в правлении своего банка. Он начинал увлекаться грандиозностью предстоявшей борьбы и работал, как вол. Домой он приезжал редким
гостем и даже как-то не удивился, когда застал у себя Харитину, которая только что переехала к нему
жить.
— Это ты правильно, хозяюшка, — весело ответил
гость. — Необычен я, да и стар.
В черном теле
прожил всю жизнь, не до питья было.
Одним словом, старуха была куплена и провела
гостя в жилые горницы.
Теперь мать
жила в двух комнатах передней половины дома, у нее часто бывали
гости, чаще других братья Максимовы...
Я вскочил с постели, вышиб ногами и плечами обе рамы окна и выкинулся на двор,
в сугроб снега.
В тот вечер у матери были
гости, никто не слыхал, как я бил стекла и ломал рамы, мне пришлось пролежать
в снегу довольно долго. Я ничего не сломал себе, только вывихнул руку из плеча да сильно изрезался стеклами, но у меня отнялись ноги, и месяца три я лежал, совершенно не владея ими; лежал и слушал, как всё более шумно
живет дом, как часто там, внизу, хлопают двери, как много ходит людей.
— Ну как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а
в приемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе
гость, и с меня спросится… Да вы что же, у нас
жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.
Старуха сама вышла на крыльцо встречать дорогих
гостей и проводила Феню прямо
в заднюю избу, где
жила сама.
— Ну, этово-тово, принимайте
гостей, — печально проговорил Тит, входя
в переднюю избу. — Мать Палагея приказала долго
жить…
Петр Елисеич долго шагал по кабинету, стараясь приучить себя к мысли, что он
гость вот
в этих стенах, где
прожил лет пятнадцать. Да, нужно убираться, а куда?.. Впрочем,
в резерве оставалась Самосадка с груздевским домом. Чтобы развлечься, Петр Елисеич сходил на фабрику и там нашел какие-то непорядки. Между прочим, досталось Никитичу, который никогда не слыхал от приказчика «худого слова».
— А пришел посмотреть, как вы тут
живете… Давно не бывал. Вот к Анисье
в гости пойду… Может, и не прогонит.
— А что, заставляла, поди,
в ноги кланяться? — подсмеивался Груздев, хлопая
гостя по плечу. — Мы тут по старинке
живем… Признаться сказать, я и сам не очень-то долюбливаю нашу раскольничью стариковщину, все изъедуги какие-то…
Раньше он ездил
в Мурмос один, а теперь взял с собой Нюрочку, потому что там
жили Груздевы и она могла
погостить у них.
В продолжение нынешнего лета проводили семью Александра, состоящую из его жены, Миши, славного мальчика по 12-му году, и из трех дочерей. Все они благополучно прибыли
в Соколинки. Вероятно, скоро разрешат им
жить в самой Москве. Проездом весь караван
погостил у нас почти неделю.
— Нет, зачем же! Для чего тащить его из-под чистого неба
в это гадкое болото! Лучше я к нему поеду; мне самой хочется отдохнуть
в своем старом домике.
Поживу с отцом,
погощу у матери Агнии, поставлю памятник на материной могиле…
Пришел постоянный
гость, любовник Соньки Руль, который приходил почти ежедневно и целыми часами сидел около своей возлюбленной, глядел на нее томными восточными глазами, вздыхал, млел и делал ей сцены за то, что она
живет в публичном доме, что грешит против субботы, что ест трефное мясо и что отбилась от семьи и великой еврейской церкви.
Наконец мы совсем уложились и собрались
в дорогу. Дедушка ласково простился с нами, перекрестил нас и даже сказал: «Жаль, что уж время позднее, а то бы еще с недельку надо вам
погостить. Невестыньке с детьми было беспокойно
жить; ну, да я пристрою ей особую горницу». Все прочие прощались не один раз; долго целовались, обнимались и плакали. Я совершенно поверил, что нас очень полюбили, и мне всех было жаль, особенно дедушку.
Своекорыстных расчетов тут не могло быть, потому что от Прасковьи Ивановны трудно было чем-нибудь поживиться; итак, это необыкновенное стечение
гостей можно объяснить тем, что хозяйка была всегда разговорчива, жива, весела, даже очень смешлива: лгунов заставляла лгать, вестовщиков — рассказывать вести, сплетников — сплетни; что у ней
в доме было
жить привольно, сытно, свободно и весело.
Целый век
жить в дороге да
в гостях; да эдак и от дому отстанешь».
Хотя я,
живя в городе, мало проводил времени с отцом, потому что поутру он обыкновенно уезжал к должности, а вечером —
в гости или сам принимал
гостей, но мне было скучно и грустно без него.
Нам отвели большой кабинет, из которого была одна дверь
в столовую, а другая —
в спальню; спальню также отдали нам;
в обеих комнатах, лучших
в целом доме, Прасковья Ивановна не
жила после смерти своего мужа: их занимали иногда почетные
гости, обыкновенные же посетители
жили во флигеле.
Гостей наехало столько, что
в обоих флигелях негде было помещаться; некоторые мелкопоместные и бессемейные соседи
жили даже по крестьянским избам.
И от всего этого надобно было уехать, чтоб
жить целую зиму
в неприятном мне Чурасове, где не нравились мне многие из постоянных
гостей, где должно избегать встречи с тамошней противной прислугой и где все-таки надо будет сидеть по большей части
в известных наших, уже опостылевших мне, комнатах; да и с матерью придется гораздо реже быть вместе.
«Матушка барышня, — говорит она мне потихоньку, — что вы тут
живете: наш барин на другой хочет жениться; у него ужо вечером
в гостях будет невеста с матерью, чтоб посмотреть, как он
живет».
Живины
жили, как оказалось,
в Перинной линии,
в гостинице; по грязной лестнице они вошли с своим
гостем в грязный коридор и затем
в довольно маленький, темный номер.
— А что, господа! — обращается он к
гостям, — ведь это лучшенькое из всего, что мы испытали
в жизни, и я всегда с благодарностью вспоминаю об этом времени. Что такое я теперь? — "Я знаю, что я ничего не знаю", — вот все, что я могу сказать о себе. Все мне прискучило, все мной испытано — и на дне всего оказалось — ничто! Nichts! А
в то золотое время земля под ногами горела, кровь кипела
в жилах… Придешь
в Московский трактир:"Гаврило! селянки!" — Ах, что это за селянка была! Маня, помнишь?
— А что, Яков Васильич, теперь у вас время свободное, а лето жаркое,
в городе душно, пыльно: не подарите ли вы нас этим месяцем и не
погостите ли у меня
в деревне? Нам доставили бы вы этим большое удовольствие, а себе, может быть, маленькое развлечение. У меня местоположение порядочное, есть тоже садишко, кое-какая речонка, а кстати вот mademoiselle Полина с своей мамашей будут
жить по соседству от нас,
в своем замке…