Неточные совпадения
— Я женат единственно по своей глупости и по хитрости женской, — сказал он с ударением. — Я, как вам докладывал, едва не умер, и меня бы, вероятно, отправили
в госпиталь; но тут явилась на помощь мне одна благодетельная особа,
в доме которой
жила ваша матушка. Особа эта начала ходить за мной, я не говорю уж, как сестра или мать, но как сиделка, как служанка самая усердная. Согласитесь, что я должен был оценить это.
Он явился
в госпиталь избитый до полусмерти; я еще никогда не видал таких язв; но он пришел с радостью
в сердце, с надеждой, что останется
жив, что слухи были ложные, что его вот выпустили же теперь из-под палок, так что теперь, после долгого содержания под судом, ему уже начинали мечтаться дорога, побег, свобода, поля и леса…
Тут же
в госпитале все были более на равной ноге,
жили более по-приятельски.
«Где я? — Инвалид еще раз взглядывает на него, уходит и возвращается с другим человеком,
в темном мундире. — Где я?» — повторяет Кузьма Васильевич. — «Ну, теперь будет
жив, — говорит человек
в мундире. — Вы
в госпитале, — прибавляет он громко, — но извольте почивать. Вам вредно разговаривать». Кузьма Васильевич готов удивиться, но снова впадает
в забытье…
В одной из верхних квартир дома Мириманова
жил бывший городской голова Гавриленко, а у него занимала комнату фельдшерица Сорокина, служившая
в госпитале.
Красавица-русалка Вера Николаевна, отболевшая
в Харбине тифом, не захотела вернуться
в султановский
госпиталь и осталась сестрою
в Харбине. Тогда на ее место перевелась
в султановский
госпиталь штатной сестрою жилица одинокой фанзочки, «графская сестра», как ее прозвали солдаты.
В качестве штатной сестры она стала получать жалованье, около 80 руб.
в месяц.
Жить она осталась
в той же фанзе, только вместо нашего солдата ей теперь прислуживал солдат из султановского
госпиталя.
Команда султановского
госпиталя голодала. Наш главный врач крал вовсю, но он и смотритель заботились как о команде, так и о лошадях. Султанов крал так же, так же фабриковал фальшивые документы, но не заботился решительно ни о ком. Пища у солдат была отвратительная,
жили они
в холоде. Обозные лошади казались скелетами, обтянутыми кожей. Офицер-смотритель бил солдат беспощадно. Они пожаловались Султанову. Султанов затопал ногами и накричал на солдат.
Граф вскоре выздоровел и выписался из
госпиталя. И каждый вечер у одинокой фанзочки, где
жила новая сестра, до поздней ночи стояла корпусная «американка» или дремал солдат-вестовой, держа
в поводу двух лошадей, графскую и свою.
Мы пили чай у младших врачей его
госпиталя. И у них было, как почти везде: младшие врачи с гадливым отвращением говорили о своем главном враче и держались с ним холодно-официально. Он был когда-то старшим врачом полка, потом долго служил делопроизводителем при одном крупном военном
госпитале и оттуда попал на войну
в главные врачи. Медицину давно перезабыл и
живет только бумагою. Врачи расхохотались, когда узнали, что Шанцер нашел излишним отдельное большое помещение для канцелярии.
— Да ведь
в ней для него вся душа
госпиталя! Врачи, аптека, палаты, — это только неважные придатки к канцелярии! Бедняга-письмоводитель работает у нас по двадцать часов
в сутки, — пишет, пишет… Мы
живем с главным врачом
в соседних фанзах, встречаемся десяток раз
в день, а ежедневно получаем от него бумаги с «предписаниями»… Посмотрели бы вы его приказы по
госпиталю, — это целые фолианты!
«И как они могут не только хохотать, но
жить тут?» думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще
в солдатском
госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.