Неточные совпадения
— Говорил он о том, что хозяйственная деятельность людей, по смыслу своему, религиозна и жертвенна, что
во Христе сияла душа Авеля, который
жил от плодов земли, а от Каина пошли окаянные люди, корыстолюбцы, соблазненные дьяволом инженеры, химики. Эта ерунда чем-то восхищала Тугана-Барановского, он изгибался на длинных ногах своих и скрипел: мы — аграрная страна, да, да! Затем курносенький стихотворец читал что-то смешное: «В ладье мечты утешимся, сны горе утолят», — что-то в этом роде.
Св. Исаак Сирианин говорит: «Когда вожделение любви
Христовой не препобеждает в тебе до того, чтобы от радости о
Христе быть тебе бесстрастным
во всякой скорби своей: тогда знай, что мир
живет в тебе более, нежели
Христос.
Отправился с визитом к своему попу. Добрейший Михаил Сидорович, или отец Михаил, — скромнейший человек и запивушка, которого дядя мой, князь Одоленский, скончавшийся в схиме, заставлял когда-то хоронить его борзых собак и поклоняться золотому тельцу, — уже не
живет. Вместо него священствует сын его, отец Иван. Я знал его еще семинаристом, когда он, бывало, приходил
во флигель к покойной матушке
Христа славить, а теперь он уж лет десять на месте и бородой по самые глаза зарос — настоящий Атта Троль.
Всю жизнь трудился Илья не покладая рук; печенегов, и татар, и разбойников извел великое множество; разных Тугаринов Змеевичей, и Идолищ Поганых, и полениц, и жидовинов побеждал; век
прожил в подвигах и на заставах, не пропуская злого в крещеную Русь; и верил он
во Христа, и молился ему, и думал, что исполняет
Христовы заповеди.
Те, как водится, начинали с расспросов о том, есть ли в селе барин, строг ли с мужиками, есть ли барыня и барчонки, о том, кто староста, стар ли, молод ли он; потом мало-помалу объясняли Акуле, что вот-де они ходят из села в село, собирают хлебец да копеечки
во имя
Христово, заходят в монастыри, бывают далече, в Киеве и Иерусалиме, на богомолье и что, наконец, жутко приходится им иногда
жить на белом свете.
Учение
Христа открывало людям то, что
во всех них
живет одно и то же духовное начало и что они все братья, и тем соединило их для радостной общей жизни.
Христос открыл людям то, что они всегда знали, то, что все люди равны между собой, равны потому, что один и тот же дух
живет во всех них.
— Ради
Христа, не увлекайтесь мной!.. Я думала, что вы больше
жили, — так не надо!.. Не ходите ко мне, я вас не стану принимать… Оставьте меня… Дайте мне хоть вам оказать услугу… Право, лучше так… Сами себя будете больше уважать, легче обманывать себя будет. Ведь я не на любовь надеялась, когда вас в наставники брала. Ан, нет, ни капельки!.. И теперь
во мне никакой струнки не дрожит… Я — по-приятельски только… Простите за глупый опыт… — Она крепко сжала ему руку и быстро встала.
Имение?.. Во-первых, я ничего не смыслю. Положим, это не резон: все вначале ничего не смыслят. Во-вторых, оно в руках Федора Христианыча, честнейшего человека. Мой Николай всегда мне говорил:"Маша, если я умру раньше тебя, тебе нечего беспокоиться по хозяйству; не вмешивайся и предоставь все Федору Христианычу. Ты будешь
жить, как у
Христа за пазухой".
Ряд празднеств по случаю праздника Рождества
Христова и наступившего нового года не давали влюбленным видеть как летит время. Марья Осиповна узнала от Кости, что он уже вступил
во владение своим громадным состоянием, но это заинтересовало ее лишь в смысле разгадки отношений к ее жениху «власть имущей в Москве особы», которой, кстати сказать, не поставили в вину его прошлое потворство Дарье Николаевне Салтыковой. Константин Николаевич
жил в доме «особы», продолжая числиться на службе при Панине.
Мир учреждал свою,
во всем противную учению
Христа жизнь, а церковь придумывала иносказания, по которым бы выходило, что люди,
живя противно закону
Христа,
живут согласно с ним.
В той каморке, об одном малом оконце, стал
жить и подвизаться молодой келейник, а в свободное время, когда в келейке ни скитских старцев, ни перехожих богомольцев не бывало, читал книги о житии пустынном, о подвижниках
Христовых, что в Палестине, и
во Египте, и в Фиваидских пустынях трудным подвигом, ради господа, подвизались.
Если чувашин мажет своего идола сметаной или сечет его, я могу равнодушно пройти мимо, потому что то, что он делает, он делает
во имя чуждого мне своего суеверия и не касается того, что для меня священно; но когда люди, как бы много их ни было, как бы старо ни было их суеверие и как бы могущественны они ни были,
во имя того бога, которым я
живу, и того учения
Христа, которое дало жизнь мне и может дать ее всем людям, проповедуют грубое колдовство, я не могу этого видеть спокойно.
—
Христос отвечает: я бессилен над плотью, жизнь моя в духе, но уничтожить плоть я не могу, потому что дух вложен в мою плоть волею бога, и потому,
живя во плоти, я могу служить только отцу своему, богу.
— Ничего, владыко, — изрядно; а вот что мне нехорошо кажется: как придут новокрещенцы в город и видят всё, что тут крещеные делают, и спрашивают: можно ли то
во славу
Христову делать? что им отвечать, владыко? христиане это тут
живут или нехристи? Сказать: «нехристи» — стыдно, назвать христианами — греха страшно.
Во всем этом я был совершенно подобен разбойнику, но различие мое от разбойника было в том, что он умирал уже, а я еще
жил. Разбойник мог поверить тому, что спасение его будет там, за гробом, а я не мог поверить этому, потому что кроме жизни за гробом мне предстояла еще и жизнь здесь. А я не понимал этой жизни. Она мне казалась ужасна. И вдруг я услыхал слова
Христа, понял их, и жизнь и смерть перестали мне казаться злом, и, вместо отчаяния, я испытал радость и счастье жизни, не нарушимые смертью.
Они должны понимать, что всяким часом своей жизни,
во время которой они не прекращают этой жизни, они утверждают это обязательство, и что потому человек, живущий для себя и отрицающий это обязательство, связывающее его с жизнью и началом ее, сам лишает себя жизни, должен понимать, что,
живя так, он, желая сохранить свою жизнь, губит ее, — то самое, что много раз повторяет
Христос.
В своей исключительно в мирском смысле счастливой жизни я наберу страданий, понесенных мною
во имя учения мира, столько, что их достало бы на хорошего мученика
во имя
Христа. Все самые тяжелые минуты моей жизни, начиная от студенческого пьянства и разврата до дуэлей, войны и до того нездоровья и тех неестественных и мучительных условий жизни, в которых я
живу теперь, — всё это есть мученичество
во имя учения мира.
Эта религия социализма
во всем противоположна религии
Христа, которая учит, что не единым хлебом
жив будет человек, но и словом Божьим, учит поклоняться единому Господу Богу, а не царству мира сего, и отвергает искушение чудом
во имя свободы.
Учение
Христа, по церковным толкованиям, представляется как для мирских людей, так и для монашествующих не учением о жизни — как сделать ее лучше для себя и для других, а учением о том,
во что надо верить светским людям, чтобы,
живя дурно, все-таки спастись на том свете, а для монашествующих — тем, как для себя сделать эту жизнь еще хуже, чем она есть.