Неточные совпадения
Везде поперек каким бы ни было печалям, из которых плетется
жизнь наша, весело промчится блистающая радость, как иногда блестящий экипаж с золотой упряжью, картинными конями и сверкающим блеском стекол вдруг неожиданно
пронесется мимо какой-нибудь заглохнувшей бедной деревушки, не видавшей ничего, кроме сельской телеги, и долго мужики стоят, зевая, с открытыми ртами, не надевая шапок, хотя давно уже унесся и пропал из виду дивный экипаж.
Положим, это было бы физически и возможно, но ей морально невозможен отъезд: сначала она пользовалась только прежними правами дружбы и находила в Штольце, как и давно, то игривого, остроумного, насмешливого собеседника, то верного и глубокого наблюдателя явлений
жизни — всего, что случалось с ними или
проносилось мимо их, что их занимало.
— Черт с ними, с большими картинами! — с досадой сказал Райский, — я бросил почти живопись. В одну большую картину надо всю
жизнь положить, а не выразишь и сотой доли из того живого, что
проносится мимо и безвозвратно утекает. Я пишу иногда портреты…
Но все-таки нельзя же не подумать и о мере, потому что тебе теперь именно хочется звонкой
жизни, что-нибудь зажечь, что-нибудь раздробить, стать выше всей России,
пронестись громовою тучей и оставить всех в страхе и в восхищении, а самому скрыться в Северо-Американские Штаты.
«Что ж? —
пронеслось в уме моем, — оправдаться уж никак нельзя, начать новую
жизнь тоже невозможно, а потому — покориться, стать лакеем, собакой, козявкой, доносчиком, настоящим уже доносчиком, а самому потихоньку приготовляться и когда-нибудь — все вдруг взорвать на воздух, все уничтожить, всех, и виноватых и невиноватых, и тут вдруг все узнают, что это — тот самый, которого назвали вором… а там уж и убить себя».
Роскошный пир. Пенится в стаканах вино; сияют глаза пирующих. Шум и шепот под шум, смех и, тайком, пожатие руки, и порою украдкой неслышный поцелуй. — «Песню! Песню! Без песни не полно веселие!» И встает поэт. Чело и мысль его озарены вдохновением, ему говорит свои тайны природа, ему раскрывает свой смысл история, и
жизнь тысячелетий
проносится в его песни рядом картин.
Над всем этим
проносятся с шумом ветры и грозы, идет своя
жизнь, и ни разу еще к обычным звукам этой
жизни не примешалась фамилия нашего капитана или «всемирно известного» писателя.
Что-то такое несправедливое и жестокое
пронеслось над избушкой Елески жигаля, что отравляло
жизнь всем, начиная вот с этой покойницы.
Послушная память тотчас же вызвала к
жизни все увлечения и «предметы» Александрова. Все эти бывшие дамы его сердца
пронеслись перед ним с такой быстротой, как будто они выглядывали из окон летящего на всех парах курьерского поезда, а он стоял на платформе Петровско-Разумовского полустанка, как иногда прошлым летом по вечерам.
Я лучше желаю, чтобы в твоем воображении в эту минуту
пронеслось бледное спокойное личико полуребенка в парчовых лохмотьях и приготовило тебя к встрече с другим существом, которое в наш век, шагающий такой практической походкой, вошло в
жизнь, не трубя перед собою, но на очень странных ходулях, и на них же и ушло с гордым спокойствием в темную, неизвестную даль.
В лице Гаврилы явился тот «хороший человек», с которым Мухоедов отводил душу в минуту
жизни трудную, на столе стоял микроскоп, с которым он работал, грудой были навалены немецкие руководства, которые Мухоедов выписывал на последние гроши, и вот в этой обстановке Мухоедов день за днем отсиживается от какого-то Слава-богу и даже не мечтает изменять своей обстановки, потому что пред его воображением сейчас же
проносится неизбежная тень директора реального училища, Ваньки Белоносова, катающегося на рысаках, этих врачей, сбивающих круглые капитальцы, и той суеты-сует, от которой Мухоедов отказался, предпочитая оставаться неисправимым идеалистом.
Яков Иваныч вспомнил, что у этих людей тоже нет никакой веры и что это их нисколько не беспокоит, и
жизнь стала казаться ему странною, безумною и беспросветною, как у собаки; он без шапки прошелся по двору, потом вышел на дорогу и ходил, сжав кулаки, — в это время пошел снег хлопьями, — борода у него развевалась по ветру, он всё встряхивал головой, так как что-то давило ему голову и плечи, будто сидели на них бесы, и ему казалось, что это ходит не он, а какой-то зверь, громадный, страшный зверь, и что если он закричит, то голос его
пронесется ревом по всему полю и лесу и испугает всех…
Вся
жизнь мгновенно перед ним
пронеслась. Какие были у него радости? кого он утешил? кому добрый совет подал? кому доброе слово сказал? кого приютил, обогрел, защитил? кто слышал об нем? кто об его существовании вспомнит?
И весь день возбужденно говорили об убийстве, одни — порицая, другие — одобряя его и радуясь. Но за всеми речами, каковы они ни были, чувствовался легкий трепет большого страха: что-то огромное и всесокрушающее, подобно циклону,
пронеслось над
жизнью, и за нудными мелочами ее, за самоварами, постелями и калачами, выступил в тумане грозный образ Закона Мстителя.
Андрей Николаевич сидел у окна, смотрел и слушал. Он хотел бы, чтобы вечно был праздник и он мог смотреть, как живут другие, и не испытывать того страха, который идет вместе с
жизнью. Время застывало для него в эти минуты, и его зияющая, прозрачная бездна оставалась недвижимой. Так могли
пронестись года, и ни одного чувства, ни одной мысли не прибавилось бы в омертвевшей душе.
Они ушли. Я взялся за прерванное их приходом чтение. И вдруг меня поразило, как равнодушен я остался ко всем их благодарностям; как будто над душою
пронесся докучный вихрь слов, пустых, как шелуха, и ни одного из них не осталось в душе. А я-то раньше воображал, что подобные минуты — «награда», что это — «светлые лучи» в темной и тяжелой
жизни врача!.. Какие же это светлые лучи? За тот же самый труд, за то же горячее желание спасти мальчика я получил бы одну ненависть, если бы он умер.
А нá сердце болезненно. То сомненья
пронесутся в отуманенной голове, то былая, давнишняя
жизнь вдруг ей вспомнится.
Зато никогда в
жизни не видал я такого множества дичи. Я вижу, как дикие утки ходят по полю, как плавают они в лужах и придорожных канавах, как вспархивают почти у самого возка и лениво летят в березняк. Среди тишины вдруг раздается знакомый мелодический звук, глядишь вверх и видишь невысоко над головой пару журавлей, и почему-то становится грустно. Вот пролетели дикие гуси,
пронеслась вереница белых как снег, красивых лебедей… Стонут всюду кулики, плачут чайки…
Есть люди, которые от недостаточной опытности, или вследствие своей тупости, с насмешкою или с сожалением отворачиваются, в сознанье своего собственного здоровья, от подобных явлений, считая их «народными болезнями»: бедные, они и не подозревают, какая трупья бледность лежит на этом пресловутом здоровье, как призрачно оно выглядит, когда мимо него вихрем
проносится пламенная
жизнь дионисических безумцев!»
И пред ней вдруг
пронеслась вся ее прошлая
жизнь.
A сердце сжималось в это самое время страхом за
жизнь младшего братишки. Ведь красавчик Иоле был любимцем семьи! Ведь, не приведи Господь, убьют Иоле, старуха-мать с ума сойдет от горя, и не захочет без него жить!.. — вихрем
проносится жуткая мысль в мозгу боевого героя. Потом приходит на ум её недавняя просьба, просьба взволнованной, любящей матери-старухи.
«Сам Бог благословил меня на задуманный подвиг, —
проносилось в его голове. — Меня не может привлекать теперь
жизнь даже желанием отыскать свой род. Я нашел мать, но все же, как сын греха, остаюсь без роду и племени».
Жизнь за границей, затем в Москве, уже самозванцем,
проносится перед ним каким-то тяжелым кошмаром. Он гонит от себя эти воспоминания и возвращается к не менее тяжелому настоящему.
И в эти минуты с особенной рельефностью, как в калейдоскопе,
проносилась в его напряженном воображении вся его прошлая
жизнь. Так натянутая чрезмерно струна, готовая оборваться, звучит сильнее.
Такие или почти такие мысли
пронеслись в голове Савина, заключенного в одной из камер русского заморского заведения, но чувствовавшего даже сквозь толстые стены одиночной тюрьмы биение пульса русской
жизни, сгонявшего, казалось, с этих стен их мрачность и суровость.
«Вот тебе и карьера, вот тебе и мечты о покровительстве всесильного, о придворной
жизни, красавицах… — думал совершенно упавший духом молодой человек. — Красавицы! — он вспомнил коварную брюнетку и ее жгучий поцелуй. — Попутал бес, в какую попался кашу; может, всю
жизнь придется расхлебывать…» —
пронеслось у него в голове.
«Она думает обо мне, значит, она любит меня!» —
проносилось в голове Николая Павловича, и эта мысль, увы, лишь порой примиряла его с
жизнью.
«Восемнадцать лет — это целая
жизнь! —
проносилось в ее уме. — Да, несомненно, для нее это более, чем
жизнь, это медленная смерть… Ее
жизнь…» — Наталья Федоровна горько улыбнулась. Эта
жизнь окончилась в тот день, когда она в кабинете своего покойного отца дала слово графу Алексею Андреевичу Аракчееву быть его женой, момент, который ей пришел на память, когда она поняла внутренний смысл бессвязного бреда больного Хрущева.
«Счастливая соперница, —
пронеслось в ее голове. — Его
жизнь… Что если Катя не ошибается и он меня… любит. Дай Бог, чтобы она ошибалась!»
«Пустота
жизни!» —
пронеслась в голове Николая Герасимовича шаблонная фраза, служащая оправданием шалопаев.
Так объясняла поведение племянника и новой племянницы и тетушка Глафира Петровна. Затем
пронеслась весть, что молодой Салтыков болен. Болезнь мужа, конечно, освобождали жену от условий и требований светской
жизни. Но, повторяем, так говорили только не многочисленные добродушные люди, большинство же знало всю подноготную
жизни «голубков», а потому сожалели Глеба Алексеевича и глубоко ненавидели Дарью Николаевну.
Пронесся год, не принеся с собой никаких перемен в его
жизни, разве усугубив тяжесть его положения; так как граф за последнее время редко навещал Грузино, а полновластная Настасья на свободе предавалась бесшабашным кутежам, требуя, чтобы он разделял их с нею и отвечал на ее давно уже надоевшие ему да к тому же еще пьяные ласки.
Анна Филатьевна думала. Перед ней
проносилась вся ее
жизнь со дня ее свадьбы с Виктором Сергеевичем, с тем самым Виктором Сергеевичем, который теперь лежит там, под образами, недвижимый, бездыханный…
Иногда, сквозь туман вечной занятости и мыслей о не своем личном, вдруг в голове Темки яркой паровозной искрой
проносилась мысль: «ро-ди-те-ли». И ему отчетливо представлялось, каким это песком посыплется на скользящие части быстро работавшей машины их
жизни. Он встряхивал головою и говорил себе огорченно...
Платонида Андреевна дрожала: в ушах ее раздавались резкие, свистящие звуки, как будто над самою ее головою быстро
проносилась бесчисленная стая куропаток; крыши и стены зданий разрушались, кровь, острог, страшное бесчеловечное наказание, вечная каторга — все разом, как молния,
пронеслось пред мысленными очами вдовы, еще так недавно мечтавшей о
жизни, и заставило ее встрепенуться с отчаянной энергией.
Платонида Андревна дрожала: в ушах ее раздавались резкие, свистящие звуки, как будто над самою ее головою быстро
проносилась бесчисленная стая куропаток; крыши и стены зданий шатались, и откуда-то капала кровь; острог, страшное, бесчеловечное наказание, вечная каторга — все разом, как молния,
пронеслось пред мысленными очами вдовы, еще так недавно мечтавшей о
жизни, и заставило ее встрепенуться с отчаянной энергией.