Неточные совпадения
Уж темно: в санки он садится.
«Пади, пади!» — раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
К Talon помчался: он уверен,
Что там уж ждет его Каверин.
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток;
Пред ним roast-beef окровавленный
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший
цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским
живымИ ананасом золотым.
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных;
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его
живые слезы;
Он пел поблеклый жизни
цветБез малого в осьмнадцать лет.
В отворенном окне богатого покоя,
В фарфоровых, расписанных горшках,
Цветы поддельные, с
живыми вместе стоя,
На проволочных стебельках
Качалися спесиво
И выставляли всем красу свою на диво.
Тогда и на окне
Цветы живые все
Раскинулись во всей своей красе
И стали от дождя душистей,
Свежее и пушистей.
И
живая женщина за столом у самовара тоже была на всю жизнь сыта: ее большое, разъевшееся тело помещалось на стуле монументально крепко, непрерывно шевелились малиновые губы, вздувались сафьяновые щеки пурпурного
цвета, колыхался двойной подбородок и бугор груди.
Но старообразное и очень подвижное лицо это освещали приятные глаза,
живые, усмешливые, золотистого
цвета.
— Не могу: я у князя Тюменева обедаю; там будут все Горюновы и она, она… Лиденька, — прибавил он шепотом. — Что это вы оставили князя? Какой веселый дом! На какую ногу поставлен! А дача! Утонула в
цветах! Галерею пристроили, gothique. [в готическом стиле (фр.).] Летом, говорят, будут танцы,
живые картины. Вы будете бывать?
В лесу те же деревья, но в шуме их явился особенный смысл: между ними и ею водворилось
живое согласие. Птицы не просто трещат и щебечут, а все что-то говорят между собой; и все говорит вокруг, все отвечает ее настроению;
цветок распускается, и она слышит будто его дыхание.
Она примирительно смотрела на весь мир. Она стояла на своем пьедестале, но не белой, мраморной статуей, а
живою, неотразимо пленительной женщиной, как то поэтическое видение, которое снилось ему однажды, когда он, под обаянием красоты Софьи, шел к себе домой и видел женщину-статую, сначала холодную, непробужденную, потом видел ее преображение из статуи в
живое существо, около которого заиграла и заструилась жизнь, зазеленели деревья, заблистали
цветы, разлилась теплота…
Бабушка поглядела в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились в стороны, собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских выглянули головы лакеев, женщин и кучеров, в саду
цветы и кусты зашевелились, точно
живые, и не на одной гряде или клумбе остался след вдавленного каблука или маленькой женской ноги, два-три горшка с
цветами опрокинулись, вершины тоненьких дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от испуга улетели в рощу.
— Бедная Наташа! — со вздохом отнесся он, наконец, к ее памяти, глядя на эскиз. — Ты и
живая была так же бледно окрашена в
цвета жизни, как и на полотне моей кистью, и на бумаге пером! Надо переделать и то, и другое! — заключил он.
Если природа не очень разнообразила путь наш, то
живая и пестрая толпа прохожих и проезжих всех племен,
цветов и состояний дополняла картину, в которой без этого оставалось много пустого места.
Как хорош смуглый
цвет при
живых, страстных глазах и густой черной косе, которая плотным узлом громоздится на маленькой голове напоказ всем, без всякого убора!
Я пошел берегом к баркасу, который ушел за мыс, почти к морю, так что пришлось идти версты три. Вскоре ко мне присоединились барон Шлипенбах и Гошкевич, у которого в сумке шевелилось что-то
живое: уж он успел набрать всякой всячины; в руках он нес пучок
цветов и травы.
Но глаз — несмотря на все разнообразие лиц и пестроту костюмов, на наготу и разноцветность тел, на стройность и грацию индийцев, на суетливых желтоватых китайцев, на коричневых малайцев, у которых рот, от беспрерывной жвачки бетеля, похож на трубку, из которой лет десять курили жуковский табак, на груды товаров, фруктов, на богатую и яркую зелень, несмотря на все это, или, пожалуй, смотря на все, глаз скоро утомляется, ищет чего-то и не находит: в этой толпе нет самой
живой ее половины, ее
цвета, роскоши — женщин.
Даже самый беспорядок в этих комнатах после министерской передней, убожества хозяйского кабинета и разлагающегося великолепия мертвых залов, — даже беспорядок казался приятным, потому что красноречиво свидетельствовал о присутствии
живых людей: позабытая на столе книга, начатая женская работа, соломенная шляпка с широкими полями и простеньким полевым цветочком, приколотым к тулье, — самый воздух, кажется, был полон жизни и говорил о чьем-то невидимом присутствии, о какой-то женской руке, которая производила этот беспорядок и расставила по окнам пахучие летние
цветы.
Глядь, краснеет маленькая цветочная почка и, как будто
живая, движется. В самом деле, чудно! Движется и становится все больше, больше и краснеет, как горячий уголь. Вспыхнула звездочка, что-то тихо затрещало, и
цветок развернулся перед его очами, словно пламя, осветив и другие около себя.
Но тогда я отчетливо видел все эти звезды, различал их переменные
цвета и, главное, ощутил взволнованной детской душой глубину этой бездны и бесконечное число ее
живых огней, уходящих в неведомую, таинственную синюю даль…
Невидимо высоко звенит жаворонок, и все
цвета, звуки росою просачиваются в грудь, вызывая спокойную радость, будя желание скорее встать, что-то делать и жить в дружбе со всем
живым вокруг.
Вообще бекас, не отличаясь яркими
цветами перьев, имеет вид красивый и
живой.
Слушая этот горький рассказ, я сначала решительно как будто не понимал слов рассказчика, — так далека от меня была мысль, что Пушкин должен умереть во
цвете лет, среди
живых на него надежд. Это был для меня громовой удар из безоблачного неба — ошеломило меня, а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце. — Весть эта электрической искрой сообщилась в тюрьме — во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина — об общей нашей потере, но в итоге выходило одно: что его не стало и что не воротить его!
Магнолии, с их твердыми и блестящими, точно лакированными листьями и белыми, с большую тарелку величиной,
цветами; беседки, сплошь затканные виноградом, свесившим вниз тяжелые гроздья; огромные многовековые платаны с их светлой корой и могучими кронами; табачные плантации, ручьи и водопады, и повсюду — на клумбах, на изгородях, на стенах дач — яркие, великолепные душистые розы, — все это не переставало поражать своей
живой цветущей прелестью наивную душу мальчика.
Солнце подобрало росу, и теперь в сочной зеленой траве накоплялся дневной зной, копошились букашки и беззаботно кружились пестрые мотыльки; желтые, розовые и синеватые
цветы пестрили
живой ковер травы, точно рассыпанные самоцветные камни.
Пришли на кладбище и долго кружились там по узким дорожкам среди могил, пока не вышли на открытое пространство, усеянное низенькими белыми крестами. Столпились около могилы и замолчали. Суровое молчание
живых среди могил обещало что-то страшное, от чего сердце матери вздрогнуло и замерло в ожидании. Между крестов свистел и выл ветер, на крышке гроба печально трепетали измятые
цветы…
Уедут юнкера туда, где свет, музыка,
цветы, прелестные девушки, духи, танцы, легкий смех, а Дрозд пойдет в свою казенную холостую квартиру, где, кроме денщика, ждут его только два
живых существа, две черные дворняжки, без признаков какой бы то ни было породы: э-Мальчик и э-Цыган. Говорят, что Дрозд выпивает по ночам в одиночку.
Повсюду роз
живые ветки
Цветут и дышат по тропам.
Седоватые, бархатные листья клевера были покрыты мелкими серебряными каплями влаги, точно вспотели от радости видеть солнце; ласково мигали анютины глазки; лиловые колокольчики качались на тонких стеблях, на сучьях вишен блестели куски янтарного клея, на яблонях — бледно-розовые шарики ещё не распустившегося
цвета, тихо трепетали тонкие ветки, полные
живого сока, струился горьковатый, вкусный запах майской полыни.
Бледная северная зелень-скороспелка, бледные северные цветики, контрастирующая траурная окраска вечно зеленого хвойного леса с его молитвенно-строгими готическими линиями, унылая средне-русская равнина с ее врачующим простором, разливы могучих рек, — все это только служило дополнением могучей южной красоты, горевшей тысячью ярких
живых красок-цветов, смуглой, кожистой, точно лакированной южной зеленью, круглившимися купами южных деревьев.
На темном фоне Москвы сверкали всеми
цветами церкви и колокольни от бенгальских огней, и, казалось, двигались от их
живого, огненного дыма…
Так проводил он праздники, потом это стало звать его и в будни — ведь когда человека схватит за сердце море, он сам становится частью его, как сердце — только часть
живого человека, и вот, бросив землю на руки брата, Туба ушел с компанией таких же, как сам он, влюбленных в простор, — к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная работа, можно утонуть десять раз в день, но зато — сколько видишь удивительного, когда из синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами на краю, и в ней — точно мысли в черепе — движется
живое, разнообразных форм и
цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
У него маленький красивый рот, точно у девушки, кисти рук — длинные, он вертит в
живых пальцах золотой
цветок розы и, прижимая его к пухлым губам, закрывает глаза.
Тогда, в веселом и гордом трепете огней, из-под капюшона поднялась и засверкала золотом пышных волос светозарная голова мадонны, а из-под плаща ее и еще откуда-то из рук людей, ближайших к матери бога, всплескивая крыльями, взлетели в темный воздух десятки белых голубей, и на минуту показалось, что эта женщина в белом, сверкающем серебром платье и в
цветах, и белый, точно прозрачный Христос, и голубой Иоанн — все трое они, такие удивительные, нездешние, поплыли к небу в
живом трепете белых крыльев голубиных, точно в сонме херувимов.
Всё вокруг густо усеяно
цветами акации — белыми и точно золото: всюду блестят лучи солнца, на земле и в небе — тихое веселье весны. Посредине улицы, щелкая копытами, бегут маленькие ослики, с мохнатыми ушами, медленно шагают тяжелые лошади, не торопясь, идут люди, — ясно видишь, что всему
живому хочется как можно дольше побыть на солнце, на воздухе, полном медового запаха
цветов.
Всего лучше Пепе, когда он один стоит где-нибудь в камнях, вдумчиво разглядывая их трещины, как будто читая по ним темную историю жизни камня. В эти минуты
живые его глаза расширены, подернуты красивой пленкой, тонкие руки за спиною и голова, немножко склоненная, чуть-чуть покачивается, точно чашечка
цветка. Он что-то мурлычет тихонько, — он всегда поет.
Солнце горит в небе, как огненный
цветок, и сеет золотую пыль своих лучей на серые груди скал, а из каждой морщины камня, встречу солнца, жадно тянется
живое — изумрудные травы, голубые, как небо,
цветы. Золотые искры солнечного света вспыхивают и гаснут в полных каплях хрустальной росы.
В ноги кланяйся!» Ей хочется остаться одной и погрустить тихонько, как бывало, а свекровь говорит; «Отчего не воешь?» Она ищет света, воздуха, хочет помечтать и порезвиться, полить свои
цветы, посмотреть на солнце, на Волгу, послать свой привет всему
живому, — а ее держат в неволе, в ней постоянно подозревают нечистые, развратные замыслы.
Он был сердового возраста, небольшого роста, сухощав и брюнет, энергический,
живой, с звучным голосом и весьма приятными манерами, любил
цветы и занимался для удовольствия астрономией.
Она вдова, ей за тридцать лет, брюнетка с свежим
цветом лица и с
живыми темно-карими глазами.
Были
цветы совсем огненного
цвета, были пестрые; были
цветы, походившие на маленьких птичек и на больших бабочек, — весь лес точно горел разноцветными
живыми огоньками.
Ах как много
цветов! И все они тоже улыбаются. Обступили кругом Аленушкину кроватку, шепчутся и смеются тоненькими голосками. Алые цветочки, синие цветочки, желтые цветочки, голубые, розовые, красные, белые, — точно на землю упала радуга и рассыпалась
живыми искрами, разноцветными огоньками и веселыми детскими глазками.
Акимыч. Чемоданов да сундуков больно с ними много. Давеча как принялась Дуняша разбирать, так, боже ты милостивый, целую комнату завесила, каких таких платьев нет! И с кружевами, и с
цветами, и с
живыми птицами райскими. Одних шляпок, никак, дюжина. Как есть целый магазин. Опять же этого белья сквозного, с дырочками да с решеточками, конца нет. Одна штука с широкими рукавами, другая совсем без рукавов, и не придумаешь, на чем она держится.
Складывали в ящик трупы. Потом повезли. С вытянутыми шеями, с безумно вытаращенными глазами, с опухшим синим языком, который, как неведомый ужасный
цветок, высовывался среди губ, орошенных кровавой пеной, — плыли трупы назад, по той же дороге, по которой сами,
живые, пришли сюда. И так же был мягок и пахуч весенний снег, и так же свеж и крепок весенний воздух. И чернела в снегу потерянная Сергеем мокрая, стоптанная калоша.
Ситцевая юбка была изорвана, и кровь на ней разного
цвета — пятно бурое, пятно жирное, алое. Свет «молнии» показался мне желтым и
живым, а ее лицо бумажным, белым, нос заострен.
Краски ее в сравнении с
цветом тела и лица — грубое, жалкое подражание; вместо нежного тела она рисует что-то зеленоватое или красноватое; и, говоря безотносительно, не принимая в соображение, что и для этого зеленоватого или красноватого изображения нужно иметь необыкновенное «уменье», мы должны будем признаться, что
живое тело не может быть удовлетворительно передано мертвыми красками.
Мила
живая свежесть
цвета,
Знак юных дней,
Но бледный
цвет, тоски примета.
Еще милей.
Одно окно, как зеленым шатром, было защищено лапистыми ветвями старой ели; солнечные лучи, проходя через
живую сетку из зеленых игл, окрашивались особенным, желто-зеленым
цветом, точно их пропустили сквозь тонко прокованный лист золота.
Всемирным полная движеньем,
Она светилам кажет путь,
Она нисходит вдохновеньем
В певца восторженную грудь;
Цветами рдея полевыми,
Звуча в паденье светлых вод,
Она законами
живымиВо всем, что движется, живет.
Надевал царь на шею Суламифи многоценные ожерелья из жемчуга, который ловили его подданные в Персидском море, и жемчуг от теплоты ее тела приобретал
живой блеск и нежный
цвет. И кораллы становились краснее на ее смуглой груди, и оживала бирюза на ее пальцах, и издавали в ее руках трескучие искры те желтые янтарные безделушки, которые привозили в дар царю Соломону с берегов далеких северных морей отважные корабельщики царя Хирама Тирского.
У последнего глаза бывают белесовато-мутного
цвета, без всякого выражения, а у слетка глаза
живые, ярко-желтые, наигранные, по выражению охотников, то есть зоркие и блестящие.
Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую траву; а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о
цветы и листья деревьев. Всю ее позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно
живые огненные бабочки, или как будто вот вся трава под деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.