Неточные совпадения
Алексей Александрович решил, что поедет в Петербург и увидит
жену. Если ее болезнь есть обман, то он промолчит и уедет. Если она действительно больна при смерти и желает его видеть пред смертью, то он простит ее, если застанет в
живых, и отдаст последний долг, если приедет слишком поздно.
Во время кадрили ничего значительного не было сказано, шел прерывистый разговор то о Корсунских, муже и
жене, которых он очень забавно описывал, как милых сорокалетних детей, то о будущем общественном театре, и только один раз разговор затронул ее за
живое, когда он спросил о Левине, тут ли он, и прибавил, что он очень понравился ему.
Он не мог теперь раскаиваться в том, что он, тридцати-четырехлетний, красивый, влюбчивый человек, не был влюблен в
жену, мать пяти
живых и двух умерших детей, бывшую только годом моложе его.
— Ну, хлопцы, полно спать! Пора, пора! Напойте коней! А где стара́? (Так он обыкновенно называл
жену свою.)
Живее, стара, готовь нам есть; путь лежит великий!
Женщины того мира казались ему особой породой. Как пар и машины заменили
живую силу рук, так там целая механика жизни и страстей заменила природную жизнь и страсти. Этот мир — без привязанностей, без детей, без колыбелей, без братьев и сестер, без мужей и без
жен, а только с мужчинами и женщинами.
— Да, конечно. Она даже ревнует меня к моим грекам и римлянам. Она их терпеть не может, а
живых людей любит! — добродушно смеясь, заключил Козлов. — Эти женщины, право, одни и те же во все времена, — продолжал он. — Вон у римских матрон, даже у
жен кесарей, консулов патрициев — всегда хвост целый… Мне — Бог с ней: мне не до нее, это домашнее дело! У меня есть занятие. Заботлива, верна — и я иногда, признаюсь, — шепотом прибавил он, — изменяю ей, забываю, есть ли она в доме, нет ли…
И в-пятых, наконец, всем людям, подвергнутым этим воздействиям, внушалось самым убедительным способом, а именно посредством всякого рода бесчеловечных поступков над ними самими, посредством истязания детей, женщин, стариков, битья, сечения розгами, плетьми, выдавания премии тем, кто представит
живым или мертвым убегавшего беглого, разлучения мужей с
женами и соединения для сожительства чужих
жен с чужими мужчинами, расстреляния, вешания, — внушалось самым убедительным способом то, что всякого рода насилия, жестокости, зверства не только не запрещаются, но разрешаются правительством, когда это для него выгодно, а потому тем более позволено тем, которые находятся в неволе, нужде и бедствиях.
Эта похвала заставила Марью Степановну даже покраснеть; ко всякой старине она питала нечто вроде благоговения и особенно дорожила коллекцией старинных сарафанов, оставшихся после
жены Павла Михайловича Гуляева «с материной стороны». Она могла рассказать историю каждого из этих сарафанов, служивших для нее
живой летописью и биографией давно умерших дорогих людей.
След судьбы, обрубившей
живые ветви, еще яснее виднелся на бледном, худом лице его
жены.
Жены сосланных в каторжную работу лишались всех гражданских прав, бросали богатство, общественное положение и ехали на целую жизнь неволи в страшный климат Восточной Сибири, под еще страшнейший гнет тамошней полиции. Сестры, не имевшие права ехать, удалялись от двора, многие оставили Россию; почти все хранили в душе
живое чувство любви к страдальцам; но его не было у мужчин, страх выел его в их сердце, никто не смел заикнуться о несчастных.
Да еще не от
живой ли
жены он жениться-то затеял!
Года четыре, до самой смерти отца, водил Николай Абрамыч
жену за полком; и как ни злонравна была сама по себе Анфиса Порфирьевна, но тут она впервые узнала, до чего может доходить настоящая человеческая свирепость. Муж ее оказался не истязателем, а палачом в полном смысле этого слова. С утра пьяный и разъяренный, он способен был убить, засечь, зарыть ее
живою в могилу.
И до сих пор есть еще в Москве в
живых люди, помнящие обед 17 сентября, первые именины
жены после свадьбы. К обеду собралась вся знать, административная и купеческая. Перед обедом гости были приглашены в зал посмотреть подарок, который муж сделал своей молодой
жене. Внесли огромный ящик сажени две длины, рабочие сорвали покрышку. Хлудов с топором в руках сам старался вместе с ними. Отбили крышку, перевернули его дном кверху и подняли. Из ящика вывалился… огромный крокодил.
— И скажу! От кого плачется Серафима Харитоновна? От кого дом у меня пустует? Кто засиротил малых детушек при
живом отце-матери? От кого мыкается по чужим дворам Емельянова
жена, как беспастушная скотина? Вся семья врозь пошла.
Это был настоящий удар. В первый момент Галактион не понял хорошенько всей важности случившегося. Именно этого он никак не ожидал от
жены. Но опустевшие комнаты говорили красноречивее
живых людей. Галактиона охватило озлобленное отчаяние. Да, теперь все порвалось и навсегда. Возврата уже не было.
— Хуже, чем
жена… Мне часто хочется просто убить тебя. Мертвый-то будешь всегда мой, а
живой еще неизвестно.
— А ежели она у меня с ума нейдет?.. Как
живая стоит… Не могу я позабыть ее, а
жену не люблю. Мамынька женила меня, не своей волей… Чужая мне
жена. Видеть ее не могу… День и ночь думаю о Фене. Какой я теперь человек стал: в яму бросить — вся мне цена. Как я узнал, что она ушла к Карачунскому, — у меня свет из глаз вон. Ничего не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского дома, а она в окно смотрит. Что тут со мной было — и не помню, а вот, спасибо, Тарас меня из кабака вытащил.
Рылеевой,
жены, нет в
живых. Я увижу дочь, единственную наследницу. [Е. И. Якушкин считал необходимым издать сочинения К. Ф. Рылеева, просил помощи Пущина в этом деле (см. примеч. 1 к письму 250).]
Женская половина этого кружка была тоже не менее пестрого состава:
жены, отлучившиеся от мужей; девицы, бежавшие от семейств; девицы, полюбившие всеми сердцами людей, не имевших никакого сердца и оставивших им
живые залоги своих увлечений, и tutti quanti [Все такие (итал.).] в этом роде.
— Легко ли мне было отвечать на него?.. Я недели две была как сумасшедшая; отказаться от этого счастья — не хватило у меня сил; идти же на него — надобно было забыть, что я
жена живого мужа, мать детей. Женщинам, хоть сколько-нибудь понимающим свой долг, не легко на подобный поступок решиться!.. Нужно очень любить человека и очень ему верить, для кого это делаешь…
— А Максимушка-то твой; бывают, Пашенька, мой друг, бывают такие озорники, что
жену готовы
живую съесть, только бы деньги из нее вымучить!
Ну, это, я вам доложу, точно грех
живую душу таким родом губить. А по прочему по всему чудовый был человек, и прегостеприимный — после, как умер, нечем похоронить было: все, что ни нажил, все прогулял!
Жена до сих пор по миру ходит, а дочки — уж бог их знает! — кажись, по ярмонкам ездят: из себя очень красивы.
«Ну, мало ли, — говорит, — что; ты ждал, а зачем ты, — говорит, — татарок при себе вместо
жен держал… Ты знаешь ли, — говорит, — что я еще милостиво делаю, что тебя только от причастия отлучаю, а если бы тебя взяться как должно по правилу святых отец исправлять, так на тебе на
живом надлежит всю одежду сжечь, но только ты, — говорит, — этого не бойся, потому что этого теперь по полицейскому закону не позволяется».
Сколь понимаю я, не по человеческим каким-либо соображениям, а по божьему внушению он так обеспокоился, когда я ему рассказал, что господин Ченцов разошелся с
женой, и твердо убежден, что Егор Егорыч по
живому предчувствию уже предугадывал, что из того может проистечь, и пусть то же предчувствие скажет ему и ныне, в силу какой правды совершилось и самое столь печальное для всех событие.
Она принимала также самое
живое участие в переговорах об его семье, знала, сколько у него
жен, детей, каких лет, и всякий раз после посещения лазутчика допрашивала, кого могла, о последствиях переговоров.
Дома Михалко, подстрекаемый отцом, еще прибавил
жене, не оставив у ней на теле
живого местечка.
Записался в запорожцы, уморил с горя красную девицу, с которой был помолвлен, терпел нападки от своих братьев казаков за то, что миловал
жен и детей, не увечил безоружных, не жег для забавы дома, когда в них не было вражеской засады, — и чуть было меня не зарыли
живого в землю с одним нахалом казаком, которого за насмешки я хватил неловко по голове нагайкою… да, к счастию, он отдохнул.
«Попадись, говорит, он мне в руки,
живым не оставлю!» Так взлютовался, слышь, инда на
жену его, на дочь твою, накинулся.
В ожидании этого старушка и
жена Петра следовали примеру Василисы, которая, прислонившись к печке, следила с каким-то беспокойно-живым любопытством за движениями своего мужа.
— С
женой, значит, хорошо жил… — сказал он. — Ну, что ж? Мертвому — рай,
живой — дальше играй!..Не так уж ты стар… Давно овдовел?
Я знал одного человека, очень умного, образованного и в своем роде стоика, который с геройским мужеством переносил от своей
жены самые страшные семейные сцены за привязанность к старому ватному халату; и у этого халата ниже поясницы давно была огромная дыра, обшлага мотались бахромою, углы пол представляли ряд сметанных на
живую нитку лент, или покромок.
Влево от левых ворот в той же ограде находилась прекрасная сельская церковь, куда по воскресеньям приходили крестьяне с
женами и дочерьми в пестрых платках, со множеством
живых цветов на голове.
Но, оправясь с указами власти и с ее посланными, Плодомасову оставалось оправиться с
живою силою молодой
жены. Это оказалось всего труднее… Силком связанную боярышню обвенчали; но чуть ей после венчания распустили белые локотки ее, она легкою векшею прыгнула на окно и крякнула...
В чувствах к
жене он как-то раздвоился: свой призрак, видимый некогда в ней, он любил по-прежнему; но Юлию
живую, с ее привычками, словами и действиями, он презирал и ненавидел, даже жить с ней остался потому только, что считал это своим долгом и обязанностию.
И вся эта
живая красота будет потоптана жадностью. Какой тут смысл? Рождается милый ребёнок; радуясь, растёт прекрасное дитя, и вот — пакостно ругается и горько стонет человек, бьёт
жену свою, гасит тоску водкой.
Как это сделалось на 3-м месяце болезни Ивана Ильича, нельзя было сказать, потому что это делалось шаг за шагом, незаметно, но сделалось то, что и
жена, и дочь, и сын его, и прислуга, и знакомые, и доктора, и, главное, он сам — знали, что весь интерес в нем для других состоит только в том, скоро ли, наконец, он опростает место, освободит
живых от стеснения, производимого его присутствием, и сам освободится от своих страданий.
Я был очень доволен собой. Увлекшись
живым, интересным делом, маленьким столом, наивными тетрадками и прелестью, какую обещала мне эта работа в обществе
жены, я боялся, что
жена вдруг помешает мне и всё расстроит какою-нибудь неожиданною выходкой, и потому я торопился и делал над собою усилия, чтобы не придавать никакого значения тому, что у нее трясутся губы и что она пугливо и растерянно, как пойманный зверек, смотрит по сторонам.
Мучало его только воспоминание о невесте. И не только воспоминание, но представление
живое о том, что могло бы быть. Невольно представлялась ему знакомая фаворитка государя, вышедшая потом замуж и ставшая прекрасной
женой, матерью семейства. Муж же имел важное назначение, имел и власть, и почет, и хорошую, покаявшуюся
жену.
Лизавета. А мне его ничего не жаль; он теперь говорит, что я ему хуже дохлой собаки стала, то забываючи, что как под венец еще нас везли, так он, може, был для меня таким. По сиротству да по бедности нашей сговорили да скрутили, словно
живую в землю закопали, и вся теперь ваша воля, барин: не жить мне ни с ним, ни при нем… Какая я теперь ему мужнина
жена?.. (Начинает плакать.)
С
живым удовольствием вспоминаю теперь, какое благотворное впечатление произвели мы на бедного Пети и
жену его, которые были очень смущены холодным приемом начальства московской театральной конторы и некоторых актеров.
Младые
жены, как-нибудь
Желая сердце обмануть,
Меняют пышные уборы,
Заводят игры, разговоры
Или при шуме вод
живых,
Над их прозрачными струями
В прохладе яворов густых
Гуляют легкими роями.
Он был очень любим всем обществом, но, к несчастью, имел огромное семейство и притом больную
жену, которая собственно родинами и истощена была: у них
живых было семь сыновей и семь дочерей; но что более всего жалко, так это то, что Юлий Карлыч, по доброте своего характера, никогда и ничего не успел приобресть для своего семейства и потому очень нуждался в средствах.
«Воины! В последний раз да обратятся глаза ваши на сей град, славный и великолепный: судьба его написана теперь на щитах ваших! Мы встретим вас со слезами радости или отчаяния, прославим героев или устыдимся малодушных. Если возвратитесь с победою, то счастливы и родители и
жены новогородские, которые обнимут детей и супругов; если возвратитесь побежденные, то будут счастливы сирые, бесчадные и вдовицы!.. Тогда
живые позавидуют мертвым!
Петр (озирается). Кто тут? Что вы за люди?
Жена!..
Живые вы люди или нет? Скажите мне, ради Бога.
Вы говорите о вашем сапожнике, им кажется что вы на них намекаете; ничего не говорите, не думаете даже о них, — страдают. Оказываете им важную услугу; прекрасно; они принимают ее с благодарностию; но мысль, что они одолжены именно вами, не дает им покоя, и снова их коробит. Вы женитесь, делаетесь отцом семейства, получаете наследство, добиваетесь места, лишаетесь
жены, награждены чином, все это задевает их за
живое, и они страдают; короче сказать, не знаешь, с какой стороны приступиться!
— Восемь человек детей,
жена… и мать еще
живая, а жалованья всего-навсего десять рублей в месяц на своих харчах. От бедности
жена осатанела… сам я запоем. Человек я рассудительный, степенный, образование имею. Мне бы дома сидеть, в спокойствии, а я целый день, как собака, с ружьем, потому нет никакой моей возможности: опротивел дом!
— Ну как братнино-то письмо да в судейские руки попадет! — по малом времени зачала горевать игуменья. — По такому делу всякий клочок в тюрьму волочет, а у приказных людей тогда и праздник, как богатого человека к ответу притянут… Как не притянуть им Патапа?.. Матерóй осетер не каждый день в ихний невод попадает… При его-то спеси, при его-то гордости!.. Да легче ему дочь,
жену схоронить, легче самому
живому в могилу лечь!.. Не пережить Патапу такой беды!..
— Оно не
живое, — заметила
жена.
Арендатор хутора Низы Максим Горчаков, бердянский мещанин, ехал со своей молодой
женой из церкви и вез только что освященный кулич. Солнце еще не всходило, но восток уже румянился, золотился. Было тихо… Перепел кричал свои: «пить пойдем! пить пойдем!», да далеко над курганчиком носился коршун, а больше во всей степи не было заметно ни одного
живого существа.
— Ивана Силыча по жеребью в солдаты отдали. На чужой стороне жизнь покончил. А
жена Иванова и детки его тоже все примерли. Один я остался в
живых.