Неточные совпадения
— Улика:
женщина, которая была наряжена наместо умершей, схвачена. Я ее хочу расспросить нарочно при вас. — Князь
позвонил и дал приказ позвать ту
женщину.
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал руку
женщины, ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив идти на бульвары. Но, не сходя с места, глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь,
позвонил, спросил бутылку вина и взял новую книгу Мережковского «Грядущий хам».
Он размышлял еще о многом, стараясь подавить неприятное, кисловатое ощущение неудачи, неумелости, и чувствовал себя охмелевшим не столько от вина, как от
женщины. Идя коридором своего отеля, он заглянул в комнату дежурной горничной, комната была пуста, значит — девушка не спит еще. Он
позвонил, и, когда горничная вошла, он, положив руки на плечи ее, спросил, улыбаясь...
— И только с воздухом… А воздухом можно дышать и в комнате. Итак, я еду в шубе… Надену кстати бархатную ермолку под шляпу, потому что вчера и сегодня чувствую шум в голове: все слышится, будто колокола
звонят; вчера в клубе около меня по-немецки болтают, а мне кажется, грызут грецкие орехи… А все же поеду. О
женщины!
Это
звонили на моленье, и
звонили в последний раз; Вихрову при этой мысли сделалось как-то невольно стыдно; он вышел и увидел, что со всех сторон села идут мужики в черных кафтанах и черных поярковых шляпах, а
женщины тоже в каких-то черных кафтанчиках с сборками назади и все почти повязанные черными платками с белыми каймами; моленная оказалась вроде деревянных церквей, какие прежде строились в селах, и только колокольни не было, а вместо ее стояла на крыше на четырех столбах вышка с одним колоколом, в который и
звонили теперь; крыша была деревянная, но дерево на ней было вырезано в виде черепицы; по карнизу тоже шла деревянная резьба; окна были с железными решетками.
Дворник в доме Багова на вопрос: «Здесь ли живет Амальхен?» — отвечал с полуулыбкой: «Здесь, сударь! Пожалуйте: в первом этаже, дверь направо, без надписи». Калинович
позвонил. Дверь ему отворила лет тридцати пяти
женщина, с строгими цыганскими чертами лица.
Эта жалость к людям и меня все более беспокоит. Нам обоим, как я сказал уже, все мастера казались хорошими людьми, а жизнь — была плоха, недостойна их, невыносимо скучна. В дни зимних вьюг, когда все на земле — дома, деревья — тряслось, выло, плакало и великопостно
звонили унылые колокола, скука вливалась в мастерскую волною, тяжкой, как свинец, давила на людей, умерщвляя в них все живое, вытаскивая в кабак, к
женщинам, которые служили таким же средством забыться, как водка.
Когда братья ушли на улицу,
женщины, приказав мне ставить самовар, бросились к окнам, но почти тотчас с улицы
позвонил хозяин, молча вбежал по лестнице и, отворив дверь в прихожую, густо сказал...
— Тэрти-файф, тэрти-файф (тридцать пятый), — сказал он ласково, и после этого, вполне уверенный, что с таким точным указанием нельзя уже сбиться, побежал по своему спешному делу, а Матвей подумал, оглянулся и, подойдя к ближайшему дому,
позвонил. Дверь отворила незнакомая
женщина с лицом в морщинах и с черными буклями по бокам головы. Она что-то сердито спросила — и захлопнула дверь.
О княгине во все звоны
звонили как о
женщине тяжелой, злой и даже вольнодумке: положение ее дочери представлялось страдальческим и взывающим к защите…
Андашевский. Какова наглость этой
женщины!.. После того, как сделала против меня подлость и чуть было не погубила меня, она ходит еще ко мне! Чего надеется и ожидает?.. Что я испугаюсь ее или разнежусь и возвращу ей любовь мою?.. Глупость в некоторых людях доходит иногда до таких пределов, что понять даже невозможно! (
Звонит.)
По темной, крутой лестнице я поднялся во второй этаж и
позвонил. В маленькой комнатке сидел у стола бледный человек лет тридцати, в синей блузе с расстегнутым воротом; его русые усы и бородка были в крови, около него на полу стоял большой глиняный таз; таз был полон алою водою, и в ней плавали черные сгустки крови. Молодая
женщина, плача, колола кухонным ножом лед.