Неточные совпадения
Он
ощущал позыв к
женщине все более определенно, и это вовлекло его в приключение, которое он назвал смешным. Поздно вечером он забрел в какие-то узкие, кривые улицы, тесно застроенные высокими домами. Линия окон была взломана, казалось, что этот дом уходит в землю от тесноты, а соседний выжимается вверх. В сумраке, наполненном тяжелыми запахами, на панелях, у дверей сидели и стояли очень демократические люди, гудел негромкий говорок, сдержанный смех, воющее позевывание. Чувствовалось настроение усталости.
Самгин сочувственно улыбнулся, не находя, что сказать, и через несколько минут, прощаясь с нею,
ощутил желание поцеловать ей руку, чего никогда не делал. Он не мог себе представить, что эта
женщина, равнодушная к действительности, способна ненавидеть что-то.
Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, чувствует себя
женщиной перед колоссом государственности, его покоряет «сила», он
ощущает себя розановским «я на тротуаре» в момент прохождения конницы.
Если бы, любя
женщину более всего на свете или предвкушая возможность такой любви, вдруг увидеть ее на цепи, за железною решеткой, под палкой смотрителя, — то такое впечатление было бы несколько сходно с тем, что
ощутил теперь князь.
Он теперь, в эту минуту, вполне
ощущал его; он был уверен, был вполне убежден, по своим особым причинам, что эта
женщина — помешанная.
Теперь, когда поездка, свежий воздух, утро и деловая, будничная, привычная обстановка почти совсем отрезвили его, он начал
ощущать в душе смутное чувство какой-то неловкости, ненужности своего внезапного поступка и в то же время что-то вроде бессознательного раздражения и против самого себя и против увезенной им
женщины.
Помнится, в то время образ
женщины, призрак женской любви почти никогда не возникал определенными очертаниями в моем уме; но во всем, что я думал, во всем, что я
ощущал, таилось полусознанное, стыдливое предчувствие чего-то нового, несказанно сладкого, женского…
Днем Ромашов старался хоть издали увидать ее на улице, но этого почему-то не случалось. Часто, увидав издали
женщину, которая фигурой, походкой, шляпкой напоминала ему Шурочку, он бежал за ней со стесненным сердцем, с прерывающимся дыханием, чувствуя, как у него руки от волнения делаются холодными и влажными. И каждый раз, заметив свою ошибку, он
ощущал в душе скуку, одиночество и какую-то мертвую пустоту.
Еще одно его смущало, его сердило: он с любовью, с умилением, с благодарным восторгом думал о Джемме, о жизни с нею вдвоем, о счастии, которое его ожидало в будущем, — и между тем эта странная
женщина, эта госпожа Полозова неотступно носилась… нет! не носилась — торчала… так именно, с особым злорадством выразился Санин — торчала перед его глазами, — и не мог он отделаться от ее образа, не мог не слышать ее голоса, не вспоминать ее речей, не мог не
ощущать даже того особенного запаха, тонкого, свежего и пронзительного, как запах желтых лилий, которым веяло от ее одежд.
И,
ощущая упрямое желание напугать её, он вспоминал тихую, кошмарную окуровскую жизнь, которую эта
женщина отрицала, не зная, над которой смеётся, не испытав её власти.
С невыносимой очевидностью он
ощущал, что эта
женщина необходима ему и что пропадёт он без неё теперь, когда душа его вся поколеблена. Придётся пьянствовать, гулять, возиться с продажными бабами и всячески обманывать себя, чтобы хоть как-нибудь укрыться от страшного одиночества, вновь и с новою силою идущего на него.
Во тьме ныли и кусались комары, он лениво давил их, неотрывно думая о
женщине, простой и кроткой, как Горюшина, красивой и близкой, какой была Евгения в иные дни; думал и прислушивался, как в нём разрушается что-то,
ощущал, что из хаоса всё настойчивее встаёт знакомая тяжёлая тоска. И вдруг вскочил, весь налившись гневом и страхом: на дворе зашумело, было ясно, что кто-то лезет через забор.
…С лишком сорок лет прошло с этого утра, и всю жизнь Матвей Кожемякин, вспоминая о нём,
ощущал в избитом и больном сердце бережно и нетленно сохранённое чувство благодарности женщине-судьбе, однажды улыбнувшейся ему улыбкой пламенной и жгучей, и — богу, закон которого он нарушил, за что и был наказан жизнью трудной, одинокой и обильно оплёванной ядовитою слюною строгих людей города Окурова.
Одним словом, я в мужском теле
ощущал беспокойное чувство
женщины, которой незваная и непрошеная дружба открывает измены любимого человека и ковы разлучницы.
Литвинов дал удалиться герцогине со всей ее свитой и тоже вышел на аллею. Он не мог отдать себе ясного отчета в том, что он
ощущал: и стыдно ему было, и даже страшно, и самолюбие его было польщено… Нежданное объяснение с Ириной застигло его врасплох; ее горячие, быстрые слова пронеслись над ним, как грозовой ливень."Чудаки эти светские
женщины, — думал он, — никакой в них нет последовательности…
Вместо Гаврика ему ставила самовар и носила обед кухарка домохозяина,
женщина угрюмая, худая, с красным лицом. Глаза у неё были бесцветные, неподвижные. Иногда, взглянув на нее, Лунёв
ощущал где-то в глубине души возмущение...
Он стоял у постели с дрожью в ногах, в груди, задыхаясь, смотрел на её огромное, мягкое тело, на широкое, расплывшееся от усмешки лицо. Ему уже не было стыдно, но сердце, охваченное печальным чувством утраты, обиженно замирало, и почему-то хотелось плакать. Он молчал, печально
ощущая, что эта
женщина чужда, не нужна, неприятна ему, что всё ласковое и хорошее, лежавшее у него в сердце для неё, сразу проглочено её жадным телом и бесследно исчезло в нём, точно запоздалая капля дождя в мутной луже.
Впервые
женщина действовала на него так властно и сокрушительно; он даже испугался, смутно
ощущая в этом нечто опасное, угрожающее. Послав своего кучера за доктором, он тотчас ушёл пешком по дороге на фабрику.
Каждый раз, когда эта
женщина видела юношу, наглый блеск ее взгляда угасал, зрачки расширялись, темнели, изменяя свой серо-синий цвет, и становились неподвижны. В груди ее разливался щекотный холодок, и она чаще облизывала губы, чувствуя во всем теле тревожную сухость. Сегодня она
ощущала всё это с большей остротою, чем всегда.
Внутреннее волнение, которое
ощущали обе эти
женщины, отняло у них охоту к слову, но зато они в это время обе без речей понимали, в ком эта сила, обессиливающая все низшие комбинации в человеке, для которого любовь не одно лишь обладанье, а неодолимая тяга к постижению высшего счастия в соревновании существу, нас превышающему в своей силе правды, добра и самоотвержения.
Я вышел в зал и увидел перед собою представительного Пенькновского,
ощутил всю трудность возложенного на меня поручения, тем более что не знал, чем оно вызвано. Одну минуту мне пришло в голову, уж не сделал ли он предложения моей maman, но, вспомнив, что он в последнее время усвоил себе привычку говорить с
женщинами с особенной тихой развязностью, я счел свою догадку преждевременной и просто попросил его в свою комнату.
Дрожь руки молодой
женщины, которую он
ощутил при прикосновении к своей, подтвердила окончательно его подозрения.
— Как почему… Да уж потому, что самый костюм балетной танцовщицы посвящает других в такие красоты
женщины, любоваться которыми должно составлять прерогативу только близкого ей человека, мужа… Да неужели, повторяю, ты, Маслов, никогда не
ощущал горького чувства, видя на сцене Горскую…
Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных
женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихою и спокойною улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену,
ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух.
Утро второго дня было для Фебуфиса тяжело неимоверно. Начало семейной жизни его не радовало, и он встал,
ощущая никогда ему до сих пор не известный страх перед
женщиной… прекрасною, строгою и чертовски холодною
женщиной, избалованности и капризам которой, очевидно, нет меры, точно так же, как не видно меры ее упорству и самообладанию, которых совсем нет у Фебуфиса.