Неточные совпадения
«Нет, это все не то…» — думал Половодов с закрытыми глазами, вызывая в своей
памяти ряд знакомых
женских лиц…
Иван Петрович вел жизнь самую умеренную, избегал всякого рода излишеств; никогда не случалось мне видеть его навеселе (что в краю нашем за неслыханное чудо почесться может); к
женскому же полу имел он великую склонность, но стыдливость была в нем истинно девическая. [Следует анекдот, коего мы не помещаем, полагая его излишним; впрочем, уверяем читателя, что он ничего предосудительного
памяти Ивана Петровича Белкина в себе не заключает. (Прим. А. С. Пушкина.)]
Все хохотали, а Бертольди хранила совершенное спокойствие; но когда Бычков перевернул бумажку и прочел: «А. Т. Кореневу на
память, Елена Бертольди», Бертольди по
женской логике рассердилась на Розанова до последней степени.
— Ба, ба, ба! — сказал Петр Иваныч с притворным изумлением, — тебя ли я слышу? Да не ты ли говорил — помнишь? — что презираешь человеческую натуру и особенно
женскую; что нет сердца в мире, достойного тебя?.. Что еще ты говорил?.. дай бог
памяти…
Сближение мое с этой
женской плеядой, которую я едва в силах возобновить в своей
памяти, началось со свадьбы той самой Тани или Лизы, которой я возил цветы.
Память о
женской красоте смутила рогожского посла, оттого и речи на соборе были нескладны. Посмотреть бы московским столпам на надежду свою, поглядеть бы на витию, что всех умел убеждать, всех заставлял с собой соглашаться!.. Кто знает?.. Не будь в Комарове такого съезда девиц светлооких, на Керженце, пожалуй, и признали б духовную власть владыки Антония…
Нечего и прибавлять, что в этот день русские и американцы наговорили друг другу много самых приятных вещей, и Володя на другой день, поздно проснувшись, увидел у себя на столике пять
женских перчаток и множество ленточек разных цветов, подаренных ему на
память, и вспомнил, как он горячо целовался с почтенным шерифом и двумя репортерами, когда пил вместе с ними шампанское в честь освобождения негров и в честь полной свободы во всем мире.
— Благородное, возвышенное рабство! — сказал он, всплескивая руками. — В нем-то именно и заключается высокий смысл
женской жизни! Из страшного сумбура, накопившегося в моей голове за всё время моего общения с женщинами, в моей
памяти, как в фильтре, уцелели не идеи, не умные слова, не философия, а эта необыкновенная покорность судьбе, это необычайное милосердие, всепрощение…
Очень хорошо помню платья, мужские и
женские, черные и цветные, очень ясно вижу до сих пор даже один генеральский мундир, но над ним настолько бессилен вызвать
памятью хоть какое-нибудь лицо, словно это не было настоящим и живым, а только вывеской у военного портного.
— Ах-ах! Совсем из
памяти вон. Портниха ж меня там в будуварном покое дожидается!.. Делов столько, что почесаться некогда. Вы уж, солдатик, посидите, ручки-ножки поразомните, а я там мигом по своей
женской части управлюсь. Орешков ли пока не желаете погрызть, только на паркет не сорите.