Неточные совпадения
Ну, вот и пришли они, мать с отцом, во святой день, в прощеное воскресенье, большие оба, гладкие, чистые; встал Максим-то против дедушки — а дед ему по плечо, — встал и говорит: «Не думай, бога ради, Василий Васильевич, что пришел я к тебе по приданое, нет, пришел я отцу
жены моей честь воздать».
Что именно он видел, и как видел, и видел ли действительно, — осталось совершенно неизвестным. Многие говорили ему, что это невозможно, но он стоял на своем, уверяя, что видел небо и землю, мать,
жену и
Максима.
Максим, рассердившись, встал из-за стола и начал укорять свою молодую
жену, говорил, что она немилосердная и глупая. А она, тоже рассердившись, заплакала и ушла в спальню и крикнула оттуда...
Максим быстро пошарил у себя в карманах, взглянул на
жену и сказал...
Максим потихоньку от
жены пошел в кухню, завернул в салфетку кусок кулича и пяток яиц и пошел в сарай к работникам.
Казак поднял голову и обвел утомленными больными глазами
Максима, его
жену, лошадь.
Арендатор хутора Низы
Максим Горчаков, бердянский мещанин, ехал со своей молодой
женой из церкви и вез только что освященный кулич. Солнце еще не всходило, но восток уже румянился, золотился. Было тихо… Перепел кричал свои: «пить пойдем! пить пойдем!», да далеко над курганчиком носился коршун, а больше во всей степи не было заметно ни одного живого существа.
За всё время после свадьбы у Горчакова это была первая ссора с
женой. До самой вечерни он ходил у себя по двору, всё думал о
жене, думал с досадой, и она казалась теперь злой, некрасивой. И как нарочно, казак всё не выходил из головы и
Максиму мерещились то его больные глаза, то голос, то походка…
Максим тронул вожжи, чмокнул, и бричка с шумом покатила дальше. А
жена всё еще говорила, что резать кулич, не доехав до дому, — грех и непорядок, что всё должно иметь свое место и время. На востоке, крася пушистые облака в разные цвета, засияли первые лучи солнца; послышалась песня жаворонка. Уж не один, три коршуна, в отдалении друг от друга, носились над степью. Солнце пригрело чуть-чуть, и в молодой траве затрещали кузнечики.
Лошади, коровы, овцы и ульи мало-помалу, друг за дружкой стали исчезать со двора, долги росли,
жена становилась постылой… Все эти напасти, как говорил
Максим, произошли оттого, что у него злая, глупая
жена, что бог прогневался на него и на
жену… за больного казака. Он всё чаще и чаще напивался. Когда был пьян, то сидел дома и шумел, а трезвый ходил по степи и ждал, не встретится ли ему казак…
Больше всех хочется Дуне узнать, что такое «духовный супруг». Вот уж год почти миновал, как она в первый раз услыхала о нем, но до сих пор никто еще не объяснил ей, что это такое. Доходили до Луповиц неясные слухи, будто «араратский царь
Максим», кроме прежней
жены, взял себе другую, духовную, а последователям велел брать по две и по три духовные
жены. Егор Сергеич все знает об этом, он расскажет, он разъяснит. Николай Александрыч и семейные его мало верили кавказским чудесам.
— Тоже
Максим завел. Теперь у него две
жены, а у иных и по три и больше есть, — нисколько не смущаясь, ответил Егор Сергеич. — Говорят там: «Мы люди Божьи, водимые духом, мы — новый Израиль, а у Израиля было две
жены, родные между собой сестры, и, кроме того, две рабыни, и ото всех четырех произошли равно благословенные племена израильские».
Через минуту из избы вышли
Максим и его
жена.
Максим Трифонович перешел глазами от Виктора Мироныча к его
жене, глядя на них через очки. Он перевел дыхание, но незаметно. Сегодня утром он боялся за все станицынское дело и надеялся на одну Анну Серафимовну. Теперь надо половчее составить доверенность на случай непредвиденных «претензий» из-за границы.
В доме Строгановых она жила с малых лет. Сначала была девчонкой на побегушках, еще при Анике Строганове, затем горничной, в этом доме она вышла замуж, вынянчила
Максима, сына Якова Иоаникиевича, овдовела и наконец была приставлена нянькой к родившейся Аксюше. И сына и дочь кормила сама мать —
жена покойного Якова Иоаникиевича.