Неточные совпадения
Комната девушки с двумя окнами выходила в сад и походила на монашескую келью по своей скромной обстановке: обтянутый пестрым ситцем диванчик у одной стены, четыре стула,
железная кровать в углу, комод и шкаф с книгами, письменный стол, маленький рабочий столик с швейной
машиной — вот и все.
— Помилуйте, не могу: до
железной дороги восемьдесят верст, а
машина уходит со станции в Москву в семь часов вечера — ровно только, чтоб поспеть.
— На
железную дорогу, а поспеешь к
машине, так еще сторублевую!
Паровая
машина, откачивающая воду, мерно гудела, из шахты доносились предсмертные хрипы, лязг
железных скреплений и методические постукивания шестерен.
В каких-нибудь две недели вырос на Ульяновом кряже новый деревянный корпус, поставлены были паровые котлы, паровая
машина, и задымилась высокая
железная труба.
Главную ее часть составляет
железный продырявленный цилиндр, который приводится во вращательное движение паровой
машиной.
На первый раз трудно было что-нибудь разглядеть в окружавшей темноте, из которой постепенно выделялись остовы катальных
машин, обжимочный молот в одном углу, темные стены и высокая
железная крыша с просвечивавшими отверстийми, в которые весело глядело летнее голубое небо и косыми пыльными полосами врывались солнечные лучи.
Его душа слишком крепко срослась с этими колесами, валами, эксцентриками и шестернями, которые совершали работу нашего
железного века; из-за них он не замечал живых людей, вернее, эти живые люди являлись в его глазах только печальной необходимостью, без которой, к сожалению, самые лучшие
машины не могут обойтись.
— Теперича, ежели Петенька и не шибко поедет, — опять начал Порфирий Владимирыч, — и тут к вечеру легко до станции
железной дороги поспеет. Лошади у нас свои, не мученные, часика два в Муравьеве покормят — мигом домчат. А там — фиюю! пошла
машина погромыхивать! Ах, Петька! Петька! недобрый ты! остался бы ты здесь с нами, погостил бы — право! И нам было бы веселее, да и ты бы — смотри, как бы ты здесь в одну неделю поправился!
Он методически, как заведенная
машина, опускал правую руку в
железный ящик, брал ассигнацию, большей частью рубль, и мельком взглянув на предъявленный бурлаком контракт и расчетную книжку, передавал ее в мозолистые, корявые руки.
Но вдруг я вскочил в ужасе. Мне отчетливо послышался скрежет
машины, частые толчки, как будто на гигантском катке катали белье… Казалось, я должен опять крикнуть что-то Урманову… Поэтому я быстро подбежал к окну и распахнул его… Ночь была тихая. Все кругом спало в серой тьме, и только по
железной дороге ровно катился поезд, то скрываясь за откосами, то смутно светясь клочками пара. Рокочущий шум то прерывался, то опять усиливался и наконец совершенно стих…
Двое рабочих в кожаных передниках, с тяжелыми
железными клещами в руках, встали на противоположных концах катальной
машины, тележка с болванкой подкатилась, и вяземский пряник, точно сам собой, нырнул в ближайшее, самое большое между катальными валами отверстие и вылез из-под валов длинной полосой, которая гнулась под собственной тяжестью; рабочие ловко подхватывали эту красную, все удлинявшуюся полосу железа, и она, как игрушка, мелькала в их руках, так что не хотелось верить, что эта игрушка весила двенадцать пудов и что в десяти шагах от нее сильно жгло и палило лицо.
Мухоедов, захватив на пути
железный ковш, отправился с самоваром на берег речки, где налил его водой, и действительно «запалил», так что из «
машины» густой дым повалил густыми клубами; развалившись на траве, Мухоедов с ожесточением раздувал самовар, время от времени поворачивая ко мне раскрасневшееся счастливое лицо.
Я отыскал Мухоедова в глубине рельсовой катальной; он сидел на обрубке дерева и что-то записывал в свою записную книжку; молодой рабочий с красным от огня лицом светил ему, держа в руке целый пук зажженной лучины; я долго не мог оглядеться в окружавшей темноте, из которой постепенно выделялись остовы катальных
машин, темные закоптелые стены и высокая
железная крыша с просвечивавшими отверстиями.
Нагнувшийся рабочий быстро катил высокую
железную тележку, на платформах которой лежал раскаленный кусок железа, осветивший всю фабрику ослепительным светом; другой рабочий поднял около нас какой-то шест, тяжело загудела вода, и с глухим ропотом грузно повернулось водяное колесо, заставив вздрогнуть всю фабрику и повернуть валы катальной
машины.
Осыпаемые проклятиями романтиков, они молча отвечали громко — то пароходами, то
железными дорогами, то целыми отраслями науки, вновь разработанными, как геогнозия, политическая экономия, сравнительная анатомия, то рядом
машин, которыми они отрешали человека от тяжких работ.
А
машина… ведь она
железная — разве она чувствует, что он один кормилец-то.
Муж на
железной дороге, так
машиной убило.
И в ту самую ночь, когда пароход шлепал колесами по спокойному морю, дробясь в мрачной зыбучей глубине своими огнями, когда часовые, опершись на ружья, дремали в проходах трюма и фонари, слегка вздрагивая от ударов никогда не засыпавшей
машины, разливали свой тусклый, задумчивый свет в
железном коридоре и за решетками… когда на нарах рядами лежали серые неподвижные фигуры спавших арестантов, — там, за этими решетками, совершалась безмолвная драма.
Ведь работала не
машина, т. е. известная комбинация стальных,
железных и медных частей, и не вода, превращенная в пар, а вечно живая человеческая мысль.
Один раз
машина ехала очень скоро по
железной дороге.
Все наши усовершенствования жизни: и
железные дороги, и телеграфы, и всякие
машины могут быть полезны для соединения людей, а потому и для приближения царства божия.
Только посмотреть на жизнь, ведомую людьми в нашем мире, посмотреть на Чикаго, Париж, Лондон, все города, все заводы,
железные дороги,
машины, войска, пушки, крепости, храмы, книгопечатни, музеи, 30-этажные дома и т. п., и задать себе вопрос, что надо сделать прежде всего для того, чтобы люди могли жить хорошо? Ответить можно наверное одно: прежде всего перестать делать всё то лишнее, что теперь делают люди. А это лишнее в нашем европейском мире — это 0,99 всей деятельности людей.
— Ни разу не был. У нас тут, кто в Томск съездил, тот уж и нос дерет, словно весь свет объездил. А вот скоро, пишут в газетах, к нам
железную дорогу проведут. Скажите, господин, как же это так?
Машина паром действует — это я хорошо понимаю. Ну, а если, положим, ей надо через деревню проходить, ведь она избы сломает и людей подавит!
— Что, Михайло Михайлыч, призадумались? Небось, приятно поглядеть на дела рук своих? В прошлом году на этом самом месте была голая степь, человечьим духом не пахло, а теперь поглядите: жизнь, цивилизация! И как всё это хорошо, ей-богу! Мы с вами
железную дорогу строим, а после нас, этак лет через сто или двести, добрые люди настроят здесь фабрик, школ, больниц и — закипит
машина! А?
Об инженере же, которого мы просили послать, чтобы он прибыл ранее
машин и мог сделать нужные для них приспособления в постройках, нам писали, что такой инженер нам будет немедленно послан; что зовут его Гуго Пекторалис; что он знаток своего дела и имеет
железную волю для того, чтобы сделать все, за что возьмется.
Сегодня, для разнообразия, ходили на Финляндскую
железную дорогу и смотрели, как
машина свистит, а также порешили, что я завтра иду к ейному тятеньке и буду за нее свататься.
Теперь он и его крылатая
машина были одно, и руки его были такими же твердыми и как будто нетелесными, как и дерево рулевого колеса, на котором они лежали, с которыми соединились в
железном союзе единой направляющей воли.