Неточные совпадения
— Нет, ничего не будет, и не думай. Я поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя
жду. Ах, да! Ты знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили с
мама и с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
— И ты прав. Я догадался о том, когда уже было все кончено, то есть когда она дала позволение. Но оставь об этом. Дело не сладилось за смертью Лидии, да, может, если б и осталась в живых, то не сладилось бы, а
маму я и теперь не пускаю к ребенку. Это — лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя
ждал сюда. Я давно мечтал, как мы здесь сойдемся; знаешь ли, как давно? — уже два года мечтал.
Было уже восемь часов; я бы давно пошел, но все
поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не приходил и не пришел. К
маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я пошел пешком, и мне уже на пути пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
Мама ждала-ждала, а потом и послала за тобой.
— Пойдемте;
мама ждет нас кофе пить, — проговорила Надежда Васильевна, поднимаясь со скамьи.
Похворал отец-то, недель семь валялся и нет-нет да скажет: «Эх,
мама, едем с нами в другие города — скушновато здесь!» Скоро и вышло ему ехать в Астрахань;
ждали туда летом царя, а отцу твоему было поручено триумфальные ворота строить.
— Милая
мама, можете вы
подождать немножко, крошечку… до завтрашнего дня? Можете? И с тем, чтобы уж до завтра ни слова?.. Ах!..
— Ничего,
мама, ничего! только вы
подождите! Нам обеим надо
подождать. Не спрашивайте ничего до завтра — и давайте разбирать вишни, пока солнце не село.
— Покорно благодарю вас, Эмилий Францевич, — от души сказал Александров. — Но я все-таки сегодня уйду из корпуса. Муж моей старшей сестры — управляющий гостиницы Фальц-Фейна, что на Тверской улице, угол Газетного. На прошлой неделе он говорил со мною по телефону. Пускай бы он сейчас же поехал к моей
маме и сказал бы ей, чтобы она как можно скорее приехала сюда и захватила бы с собою какое-нибудь штатское платье. А я добровольно пойду в карцер и буду
ждать.
— А теперь, — сказал священник, — стань-ка на колени и помолись. Так тебе легче будет. И мой совет — иди в карцер. Там тебя
ждут котлеты. Прощай, ерш ершович. А я поведу твою
маму чай пить.
—
Подожди,
мама! Он там начал говорить, — что он говорил, дядя Матвей?
Маша. Идите, Константин Гаврилович, в дом. Вас
ждет ваша
мама. Она непокойна.
Вера (растерянно).
Мама, кто придёт? Кого
ждут?
Вера.
Подожди,
мама!.. На пути нашем к счастью сказала я, неодолимые препятствия… Я всё уничтожу или умру, ответил подлец… то есть — герой,
мама. Мы говорили долго, красиво, и оба плакали от восторга друг перед другом, две чистые, две пылкие души.
Елена. Что же,
мама… это для меня партия хорошая. Чего ж ждать-то? Мы живем на последнее, изо дня в день, а впереди нам грозит нищета. Ни к физическому, ни к умственному труду я не способна — я не так выросла, не так воспитана. (Со слезами). Я хочу жить,
мама, жить, наслаждаться! Так лучше ведь идти за Андрюшу, чем весь свой век сидеть в бедном угле с бессильной злобой на людей.
Мама из коры умеет делать лодочки, и даже с парусом, я же умею только есть смолу и обнимать сосну. В этих соснах никто не живет. В этих соснах, в таких же соснах, живет пушкинская няня. «Ты под окном своей светлицы» — у нее очень светлое окно, она его все время протирает (как мы в зале, когда
ждем дедушкиного экипажа) — чтобы видеть, не едет ли Пушкин. А он все не едет. Не приедет никогда.
— Но просить прощения — значит делать вид, что мы поступили дурно. Для успокоения
мамы я готова солгать, но ведь это ни к чему не поведет. Я знаю
маму. Ну, что будет, то будет! — сказала Зина, повеселевшая оттого, что самое неприятное было уже сказано. —
Подождем пять, десять лет, потерпим, а там что бог даст.
Веришь ли, я часто не сплю полночи и
жду того мгновения, когда, вернувшись с какого-нибудь великосветского вечера или из театра,
мама пройдет ко мне в спальню, наклонится над моей постелью, перекрестит и поцелует меня…
— Нет! Нет! Ни за что! Там
ждут побои и муки, a здесь, кто знает, может быть, я встречу кого-нибудь, кто укажет мне дорогу на вокзал. Упрошу посадить меня в поезд и довезти до нашего города, где пансион. A оттуда к
маме! К милой, дорогой
маме, чтобы уж никогда не разлучаться с ней, никогда не огорчать ее дурными, злыми выходками… Никогда! Ты слышишь, Господи! — прошептали посиневшие от холода губы девочки, и она подняла исполненный мольбы взор к небу.
— Никто не учит меня, деда! — смело крикнула я. — Моя
мама, хоть не молится на восток, как ты и Бэлла, на она любит вас, и аул твой она любит, и горы, и скучает без тебя и молится Богу, когда ты долго не едешь, и
ждет тебя на кровле… Ах, деда, деда, ты и не знаешь, как она тебя любит!
Но только что забрезжил рассвет,
мама опять пошла к броду
поджидать меня.
Я
ждал, что
мама придет в умиление от моего благородства, горячо расцелует меня и возвратит заработанный пятак.
Из этого выходило: потерялась вещь — поищи; не находится — перестань искать: через день-другой выскочит сама (конечно, если не попала к
маме в Плюшкин магазин: ну, тогда
жди разборки магазина, раньше не получишь).
А
мама в это время, под хлещущим дождем, стояла в темных полях над рекою и
поджидала милого своего сынка.
Мама думалась, и девушки-сестры, и Катя Конопацкая. Как я теперь увижу ее, как буду смотреть в ее милые, чистые глаза? И быстрый говорок погано отстукивал в голове мутившейся от похмелья...
— Только, ради бога, не говорите
маме… Вообще никому не говорите, потому что тут секрет. Не дай бог, узнает
мама, то достанется и мне, и Соне, и Пелагее… Ну, слушайте. С папой я и Соня видимся каждый вторник и пятницу. Когда Пелагея водит нас перед обедом гулять, то мы заходим в кондитерскую Апфеля, а там уж нас
ждет папа… Он всегда в отдельной комнатке сидит, где, знаете, этакий мраморный стол и пепельница в виде гуся без спины…
Весь вечер они
ждут того времени, когда папа усядется играть в винт и можно будет незаметно провести Неро в кухню… Вот, наконец, папа садится за карты,
мама хлопочет за самоваром и не видит детей… Наступает счастливый момент.
—
Мама, милая
мама, если бы ты знала, с каким нетерпением я
ждала тебя!
— Ах, что я делать буду?! Меня
ждут к обеду дома!
Мама беспокоится, верно. Идем скорее, нам по дороге…