Неточные совпадения
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой
у себя Левин ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил
подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде звезды Медведицы.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла
у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она
ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему, что
у нее голова болит, загадала
себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
— Лжешь, ничего не будет! Зови людей! Ты знал, что я болен, и раздражить меня хотел, до бешенства, чтоб я
себя выдал, вот твоя цель! Нет, ты фактов подавай! Я все понял!
У тебя фактов нет,
у тебя одни только дрянные, ничтожные догадки, заметовские!.. Ты знал мой характер, до исступления меня довести хотел, а потом и огорошить вдруг попами да депутатами [Депутаты — здесь: понятые.]… Ты их
ждешь? а? Чего
ждешь? Где? Подавай!
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя
жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей.
У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат,
себя чувствуешь?
Один раз, зайдя куда-то за заставу, он даже вообразил
себе, что
ждет здесь Свидригайлова и что здесь назначено
у них свидание.
— А весь этот шум подняли марксисты. Они нагнали страха, они! Эдакий… очень холодный ветер подул, и все почувствовали
себя легко одетыми. Вот и я — тоже. Хотя жирок
у меня — есть, но холод — тревожит все-таки.
Жду, — сказал он, исчезая.
Лидия заставила
ждать ее долго, почти до рассвета. Вначале ночь была светлая, но душная, в раскрытые окна из сада вливались потоки влажных запахов земли, трав, цветов. Потом луна исчезла, но воздух стал еще более влажен, окрасился в темно-синюю муть. Клим Самгин, полуодетый, сидел
у окна, прислушиваясь к тишине, вздрагивая от непонятных звуков ночи. Несколько раз он с надеждой говорил
себе...
Никто не знал и не видал этой внутренней жизни Ильи Ильича: все думали, что Обломов так
себе, только лежит да кушает на здоровье, и что больше от него нечего
ждать; что едва ли
у него вяжутся и мысли в голове. Так о нем и толковали везде, где его знали.
Но домашние средства не успокоили старика. Он
ждал, что завтра завернет к нему губернатор, узнать, как было дело, и выразить участие, а он предложит ему выслать Райского из города, как беспокойного человека, а Бережкову обязать подпиской не принимать
у себя Волохова.
— А еще — вы следите за мной исподтишка: вы раньше всех встаете и
ждете моего пробуждения, когда я отдерну
у себя занавеску, открою окно. Потом, только лишь я перехожу к бабушке, вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я пойду, какую дорожку выберу в саду, где сяду, какую книгу читаю, знаете каждое слово, какое кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
Проснувшись в то утро и одеваясь
у себя наверху в каморке, я почувствовал, что
у меня забилось сердце, и хоть я плевался, но, входя в дом князя, я снова почувствовал то же волнение: в это утро должна была прибыть сюда та особа, женщина, от прибытия которой я
ждал разъяснения всего, что меня мучило!
У крыльца
ждал его лихач-рысак. Мы сели; но даже и во весь путь он все-таки не мог прийти в
себя от какой-то ярости на этих молодых людей и успокоиться. Я дивился, что это так серьезно, и тому еще, что они так к Ламберту непочтительны, а он чуть ли даже не трусит перед ними. Мне, по въевшемуся в меня старому впечатлению с детства, все казалось, что все должны бояться Ламберта, так что, несмотря на всю мою независимость, я, наверно, в ту минуту и сам трусил Ламберта.
— Я вас
ждал все эти три дня, — вырвалось
у меня внезапно, как бы само
собой; я задыхался.
Но прежде надо зайти на Батан, дать знать шкуне, чтоб она не
ждала фрегата там, а шла бы далее, к северу. Мы все лавировали к Батану; ветер воет во всю мочь, так что я
у себя не мог спать: затворишься — душно, отворишь вполовину дверь — шумит как в лесу.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и столицы, но я
ждал не того; я видел это
у себя; мне улыбался завтрашний, будничный день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и смотреть на все, не насилуя наблюдательности; не задавая
себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом в руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
— Лупи его, сажай в него, Смуров! — закричали все. Но Смуров (левша) и без того не заставил
ждать себя и тотчас отплатил: он бросил камнем в мальчика за канавкой, но неудачно: камень ударился в землю. Мальчик за канавкой тотчас же пустил еще в группу камень, на этот раз прямо в Алешу, и довольно больно ударил его в плечо.
У мальчишки за канавкой весь карман был полон заготовленными камнями. Это видно было за тридцать шагов по отдувшимся карманам его пальтишка.
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди моей. Осталась струна и звенит. Лучше сердце пополам! Убью
себя, а сначала все-таки пса. Вырву
у него три и брошу тебе. Хоть подлец пред тобой, а не вор!
Жди трех тысяч.
У пса под тюфяком, розовая ленточка. Не я вор, а вора моего убью. Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца убил и
себя погубил, чтобы стоять и гордости твоей не выносить. И тебя не любить.
К самому же Федору Павловичу он не чувствовал в те минуты никакой даже ненависти, а лишь любопытствовал почему-то изо всех сил: как он там внизу ходит, что он примерно там
у себя теперь должен делать, предугадывал и соображал, как он должен был там внизу заглядывать в темные окна и вдруг останавливаться среди комнаты и
ждать,
ждать — не стучит ли кто.
Она
у нас прожила год. Время под конец нашей жизни в Новгороде было тревожно — я досадовал на ссылку и со дня на день
ждал в каком-то раздраженье разрешения ехать в Москву. Тут я только заметил, что горничная очень хороша
собой… Она догадалась!.. и все прошло бы без шага далее. Случай помог. Случай всегда находится, особенно когда ни с одной стороны его не избегают.
В пансионе Окрашевской учились одни дети, и я чувствовал
себя там ребенком. Меня привозили туда по утрам, и по окончании урока я сидел и
ждал, пока за мной заедет кучер или зайдет горничная.
У Рыхлинскогс учились не только маленькие мальчики, но и великовозрастные молодые люди, умевшие уже иной раз закрутить порядочные усики. Часть из них училась в самом пансионе, другие ходили в гимназию. Таким образом я с гордостью сознавал, что впервые становлюсь членом некоторой корпорации.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась
у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина, так ты приехал бы ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя
ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома
себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Самое благородное явление, рожденное на почве декадентства французского — утонченного упадочничества, слишком мало вызывает к
себе внимания и на родине, и
у нас и
ждет еще справедливой оценки.
— Стало быть, если долго
ждать, то я бы вас попросил: нельзя ли здесь где-нибудь покурить?
У меня трубка и табак с
собой.
Третьего дня был
у меня брат Михайло. Я рад был его видеть — это само
собой разумеется, но рад был тоже и об тебе услышать, любезный друг Нарышкин. Решительно не понимаю, что с тобой сделалось. Вот скоро два месяца, как мы виделись, и от тебя ни слова. Между тем ты мне обещал, проездом через Тулу, известить об Настеньке, которая теперь Настасья Кондратьевна Пущина. Признаюсь, я думал, что ты захворал, и несколько раз собирался писать, но с каждой почтой
поджидал от тебя инисиативы, чтоб потом откликнуться…
В этот день Помада обедал
у Вязмитиновых и тотчас же после стола поехал к Розанову, обещаясь к вечеру вернуться, но не вернулся. Вечером к Вязмитиновым заехал Розанов и крайне удивился, когда ему сказали о внезапном приезде Помады: Помада
у него не был.
У Вязмитиновых его
ждали до полуночи и не дождались. Лиза поехала на розановских лошадях к
себе и прислала оттуда сказать, что Помады и там нет.
— Этого я еще наверно не знаю и, признаюсь,
ждал тебя, чтоб с тобой посоветоваться. Ну на каком, например, основании я буду ее
у себя держать?
Было ясно: с ней без меня был припадок, и случился он именно в то мгновение, когда она стояла
у самой двери. Очнувшись от припадка, она, вероятно, долго не могла прийти в
себя. В это время действительность смешивается с бредом, и ей, верно, вообразилось что-нибудь ужасное, какие-нибудь страхи. В то же время она смутно сознавала, что я должен воротиться и буду стучаться
у дверей, а потому, лежа
у самого порога на полу, чутко
ждала моего возвращения и приподнялась на мой первый стук.
Он сидел
у себя дома и
ждал меня, и был такой страшный, худой, и сказал, что он два дня ничего не ел и Азорка тоже, и очень на меня сердился и упрекал меня.
— Много
у меня проектов, — отвечала она серьезно, — а между тем я все путаюсь. Потому-то и
ждала вас с таким нетерпением, чтоб вы мне все это разрешили. Вы все это гораздо лучше меня знаете. Ведь вы для меня теперь как будто какой-то бог. Слушайте, я сначала так рассуждала: если они любят друг друга, то надобно, чтоб они были счастливы, и потому я должна
собой пожертвовать и им помогать. Ведь так!
Любопытные барышни прильнули к окну и имели удовольствие наблюдать, как из дормеза,
у которого фордэк был поднят и закрыт наглухо, показался высокий молодой человек в ботфортах и в соломенной шляпе. Он осторожно запер за
собой дверь экипажа и остановился
у подъезда,
поджидая, пока из других экипажей выскакивали какие-то странные субъекты в охотничьих и шведских куртках, в макинтошах и просто в блузах.
Мать смотрела на него сверху вниз и
ждала момента, когда удобнее уйти в комнату. Лицо
у мужика было задумчивое, красивое, глаза грустные. Широкоплечий и высокий, он был одет в кафтан, сплошь покрытый заплатами, в чистую ситцевую рубаху, рыжие, деревенского сукна штаны и опорки, надетые на босую ногу. Мать почему-то облегченно вздохнула. И вдруг, подчиняясь чутью, опередившему неясную мысль, она неожиданно для
себя спросила его...
«Тыбурций пришел!» — промелькнуло
у меня в голове, но этот приход не произвел на меня никакого впечатления. Я весь превратился в ожидание, и, даже чувствуя, как дрогнула рука отца, лежавшая на моем плече, я не представлял
себе, чтобы появление Тыбурция или какое бы то ни было другое внешнее обстоятельство могло стать между мною и отцом, могло отклонить то, что я считал неизбежным и чего
ждал с приливом задорного ответного гнева.
— Я полагаю, что это от того происходит, что ты представляешь
себе жизнь слишком в розовом цвете, что ты
ждешь от нее непременно чего-то хорошего, а между тем в жизни требуется труд, и она дает не то, чего от нее требуют капризные дети, а только то, что берут
у нее с боя люди мужественные и упорные.
Основа, на которой зиждется его существование, до того тонка, что малейший неосторожный шаг неминуемо повлечет за
собой нужду. Сыновья
у него с детских лет в разброде, да и не воротятся домой, потому что по окончании курса пристроятся на стороне. Только дочери дома; их и рад бы сбыть, да с бесприданницами придется еще
подождать.
Люберцев не держит дома обеда, а обедает или
у своих (два раза в неделю), или в скромном отельчике за рубль серебром. Дома ему было бы приятнее обедать, но он не хочет баловать
себя и боится утратить хоть частичку той выдержки, которую поставил целью всей своей жизни. Два раза в неделю — это, конечно, даже необходимо; в эти дни его нетерпеливо
поджидает мать и заказывает его любимые блюда — совестно и огорчить отсутствием. За обедом он сообщает отцу о своих делах.
— Вас мне совестно; всё вы около меня, а
у вас и без того дела по горло, — продолжает он, — вот отец к
себе зовет… Я и сам вижу, что нужно ехать, да как быть? Ежели
ждать — опять последние деньги уйдут. Поскорее бы… как-нибудь… Главное, от железной дороги полтораста верст на телеге придется трястись. Не выдержишь.
Настенька по обыкновению
ждала его в зале
у окна и по обыкновению очень ему обрадовалась, взяла его за руку и посадила около
себя.
— Не сто́ите вы! заставить так долго
ждать себя! — говорила Наденька, — я два часа
у решетки стояла: вообразите! едет кто-то; я думала — вы, и махнула платком, вдруг незнакомые, какой-то военный. И он махнул, такой дерзкий!..
Настала зима. Александр обыкновенно обедал по пятницам
у дяди. Но вот уж прошло четыре пятницы, он не являлся, не заходил и в другие дни. Лизавета Александровна сердилась; Петр Иваныч ворчал, что он заставлял понапрасну
ждать себя лишние полчаса.
— Удивительно, неужели мы все разные, — сказал
себе Александров, — и разные
у нас характеры, и в разные стороны потекут наши уже чужие жизни, и разная
ждет нас судьба? Да и правда: уж не взрослые ли мы стали?
Завидев сквозь сети зелени зоркие окна кельи старца, Кожемякин снимал картуз, подойдя к людям, трижды в пояс кланялся им, чувствуя
себя грешнее всех; садился на одну из трёх скамей
у крыльца или отходил в сторону, под мачтовую сосну, и, прижавшись к ней, благоговейно
ждал выхода старца, простеньких его слов, так легко умягчавших душу миром и покорностью судьбе.
Михаила Максимовича мало знали в Симбирской губернии, но как «слухом земля полнится», и притом, может быть, он и в отпуску позволял
себе кое-какие дебоши, как тогда выражались, да и приезжавший с ним денщик или крепостной лакей, несмотря на строгость своего командира, по секрету кое-что пробалтывал, — то и составилось о нем мнение, которое вполне выражалось следующими афоризмами, что «майор шутить не любит, что
у него ходи по струнке и с тропы не сваливайся, что он солдата не выдаст и, коли можно, покроет, а если попался, так уж помилованья не
жди, что слово его крепко, что если пойдет на ссору, то ему и черт не брат, что он лихой, бедовый, что он гусь лапчатый, зверь полосатый…», [Двумя последними поговорками, несмотря на видимую их неопределенность, русский человек определяет очень много, ярко и понятно для всякого.
— Вы думаете, что я равнодушно смотрю на эти плоды, что я
ждал, чтоб вы пришли мне рассказать? Прежде вас я понял, что мое счастье потускло, что эпоха, полная поэзии и упоенья, прошла, что эту женщину затерзают… потому что она удивительно высоко стоит. Дмитрий Яковлевич хороший человек, он ее безумно любит, но
у него любовь — мания; он
себя погубит этой любовью, что ж с этим делать?.. Хуже всего, что он и ее погубит.
— Представьте
себе, что я именно этого ответа и не
ждал, а теперь мне кажется, что другого и сделать нельзя. Однако позвольте, разве непременно вы должны отвернуться от одного сочувствия другому, как будто любви
у человека дается известная мера?
Отроду Круциферскому не приходило в голову идти на службу в казенную или в какую бы то ни было палату; ему было так же мудрено
себя представить советником, как птицей, ежом, шмелем или не знаю чем. Однако он чувствовал, что в основе Негров прав; он так был непроницателен, что не сообразил оригинальной патриархальности Негрова, который уверял, что
у Любоньки ничего нет и что ей
ждать неоткуда, и вместе с тем распоряжался ее рукой, как отец.
— Гордей Евстратыч собирается
себе дом строить, — рассказывала Татьяна Власьевна, — да все еще
ждет, как жилка пойдет. Сначала-то он старый-то, в котором теперь живем, хотел поправлять, только подумал-подумал и оставил. Не поправить его по-настоящему, отец Крискент. Да и то сказать, ведь сыновья женатые, детки
у них; того и гляди, тесно покажется — вот он и думает новый домик поставить.
Знаю также, что,"отъявившись"где следует, он засел
у себя в номере и стал"
ждать".
Все горячо и радостно за него хватаются, все повторяют его, носятся с ним, толкуют на все лады, особливо, если"хорошее слово"имеет ближайшее отношение к современной действительности, к тем болям, которые назрели
у каждого в душе и
ждали только подходящего выражения, чтобы назвать
себя.
— Ах, да… вот! Представь
себе!
у нас вчера целый содом случился. С утра мой прапорщик пропал. Завтракать подали — нет его; обедать ждали-ждали — нет как нет! Уж поздно вечером, как я из моей tournee [поездки (франц.)] воротилась, пошли к нему в комнату, смотрим, а там на столе записка лежит. «Не обвиняйте никого в моей смерти. Умираю, потому что результатов не вижу. Тело мое найдете на чердаке»… Можешь
себе представить мое чувство!
Она и мила и прелестна, но почему-то теперь, когда я еду со службы домой,
у меня бывает нехорошо на душе, как будто я
жду, что встречу
у себя дома какое-то неудобство вроде печников, которые разобрали все печи и навалили горы кирпича.