Неточные совпадения
— Вот женщины! — не вытерпел я и вскинул плечами. Наконец служанка затопила
печку и принялась было прибирать, но я с
жаром выгнал ее и наконец-то запер дверь.
— Больше все лежу, сударь! Моченьки-то, знашь, нету, так больше на
печке живу… И вот еще, сударь, како со мной чудо! И не бывало никогда, чтобы то есть знобило меня; а нонче хошь в какой
жар — все знобит, все знобит!
От него, как от раскаленной чугунной
печки, било в меня несносным, сухим
жаром; лишенный всякого эпителия, тифозный язык моего гостя мотался и вздрагивал; его липнущие маленькие глаза наводили дрему непробудную.
Агафьюшка вздохнула и села за стол; перед ней Маша поставила тоже рюмку для наливки, и Анне Акимовне стало уже казаться, что одинаково, как от
печки, так и от белой шеи Агафьюшки, веет
жаром.
Анна Акимовна была голодна, так как с самого утра ничего не ела. Ей налили какой-то очень горькой настойки, она выпила и закусила солониной с горчицей и нашла, что это необыкновенно вкусно. Потом нижняя Маша подала индейку, моченые яблоки и крыжовник. И это тоже понравилось. Но только одно было неприятно: от изразцовой
печки веяло
жаром, было душно, и у всех разгорелись щеки. После ужина убрали со стола скатерть и поставили тарелки с мятными пряниками, орехами и изюмом.
— Врут-то, врут доктора, да не очень, — вздохнула тетушка. — Петр Андреич покойничек потерял глаза. Так же вот, как ты, день-деньской работал на заводе около горячей
печки и ослеп. Глаза не любят
жара. Ну, да что толковать? — встрепенулась она. — Пойдем выпьем! С праздничком вас поздравляю, голубчики мои. Ни с кем не пью, а с вами выпью, грешница. Дай бог!
Он уступал гостю свое место на лавке, а сам забирался на
печку, не смотря ни на какой
жар.
Остолбенев, перехожу глазами от пустой кровати к жар-птицыной ширме (за которой его, наверно, нет, ибо не будет же он играть в прятки!), от ширмы к книжному шкафу, — такому странному: где вместо книг видишь себя, и даже к шкафчику с — как няня говорит — «безделюшками», от «безделюшек» к явно пустому красному дивану с пуговицами, втиснутыми в малиновое мальвовое мясо атласа, от атласа к белой, в синюю клетку,
печке, увенчанной уральским хрусталем и ковылем…
Когда начало темнеть, я вместе с Косяковым отправился в дом старшины. Гольды только что кончили ужинать. Женщины выгребли
жар из
печки и перенесли горящие уголья в жаровню. Мы подсели к огню и стали пить чай. Разговор начался о родах. Говорил наш хозяин, а старик внимательно слушал и время от времени вставлял свои замечания.
—
Печка топлена, от
жары, слава богу, деваться некуда. Поменьше бы бегала по двору, так ничего бы и не было. Вот погоди, воротится отец, я ему расскажу; ты, должно быть, забыла, как он тебя третьего дня отпорол.
На повороте лежал большой белый камень. За день он набрал много солнечного
жару и был теплый, как
печка. Катя села.
В железной
печке полыхали дровешки, от нее шел душный
жар.
А горячая, еще не совсем потухшая
печка испускала из себя
жар и духоту; в тяжелом воздухе пахло щами, пеленками и Егорычем.
Холодно, холодно в нашем домишке. Я после обеда читал у стола, кутаясь в пальто. Ноги стыли, холод вздрагивающим трепетом проносился по коже, глубоко внутри все захолодело. Я подходил к теплой
печке, грелся,
жар шел через спину внутрь. Садился к столу, — и холод охватывал нагретую спину. Вялая теплота бессильно уходила из тела, и становилось еще холоднее.
Ему и сыро, и холодно будет, когда пройдет
жар, но все-таки лучше, чем в четырехаршинной избушке с развалившейся
печкой, с грязью, пылью и другими четырьмя детьми.
Выпив еще две рюмки водки, погуляв по комнате, заглянув в замерзшее окно, с подоконников которого уже начала стекать вода, Николай Иванович взял маленький ящичек и присел на нем у бурчавшей и шипевшей
печки. В открытую дверку на него пахнуло
жаром. Шипение стихло, и желтые языки пламени, лениво нагибаясь, облизывали обуглившиеся поленья.